- Проблема современной молодежи, - сказал я, - не в том, что они делают то, что им вредит, как считает пресса. Проблема в том, что они не делают этого так, как надо. Вы все так нацелены на то, чтобы скорее потерять от наркотиков голову, что забываете о передозировке и, говоря попросту, - смерти. Вы пьете столько, что у вас отказывает печень. Курите, пока не распадаются на куски сгнившие легкие. Вы множите болезни, которые грозят вам уничтожением. Нет, вы, конечно, наслаждайтесь жизнью. Предавайтесь распутству, это ваш долг. Но будьте предусмотрительны. Дозволены любые излишества, если знать, как с этим обращаться, - иного от вас я и не желаю.
- Я не принимаю наркотиков, дядя Мэтт, - повторил он твердо, однако малоубедительно.
- Тогда почему ты хочешь занять у меня денег?
- А кто сказал, что я хочу?
- А зачем же еще ты сюда пожаловал?
- Пообщаться с тобой?
Я рассмеялся. Это мило, если не сказать большего. Меня восхищала его страсть к соблюдению условностей.
- Ты такой знаменитый, - сказал я, не в силах постичь эту загадку. - А платят тебе так мало. Не понимаю. Почему, объясни мне.
- Уловка–22, - ответил Томми. - Существует стандартная ставка за то, чем я занимаюсь, и она не слишком высока. А уйти я уже не смогу, потому что стал типажом, и мне уже никогда не дадут другой работы, если только не переквалифицируюсь в продюсеры или типа того. А именно этим мне и стоит заняться, потому что я знаю всю подноготную этой индустрии. Все сделки и аферы, которые там проворачиваются. Этим–то я и рассчитываю заняться, когда стану постарше. Восемь лет играть какого–то тупого мудака в дебильном телесериале - не лучший способ получить роль у Мартина Скорсезе, понимаешь. Ради всего святого, да повезет, если мне предложат жать на кнопочку в розыгрыше Национальной лотереи чаще, чем раз в год. Знаешь, я и так должен был это делать пару месяцев назад, но они меня послали?
- Да, ты говорил.
- И ради не кого–нибудь, а Мадонны. Мадонна! Боже мой, где уж мне тягаться? При том, что я работаю на долбаное "Би–би–си", а она - нет. Могли бы и больше лояльности выказать. Но образ жизни, который я веду, чтобы оставаться на уровне, требует соответствующих расходов. Мне не победить. Я точно хомячок в колесе. Мог бы сниматься в рекламе, подрабатывать моделью, но в моем контракте записано: пока я снимаюсь в сериале, я не имею права ничего рекламировать. Иначе, клянусь, я прямо сейчас бы стал капиталистической шлюхой. И рекламировал бы все подряд - от лосьонов до тампонов, если б только мог.
Я пожал плечами. Наверное, логично.
- Я могу подбросить тебе пару тысяч, - сказал я. - Но предпочел бы оплатить какие–нибудь твои счета, а не давать тебе наличные. Надеюсь, тебя никто не преследует?
- Мужчины. Женщины. Любое двуногое с пульсом никогда не отстает от меня на улицах, - нахально улыбнулся Томми в ответ. - На прошлой неделе я отбеливал зубы, между прочим, - нелогично добавил он и оскалился, демонстрируя мне белоснежные, как ломоть дыни, зубы. - Хорошо смотрятся, правда?
- Мужчины, - повторил я. - Не валяй дурака. Прибереги это для своего шоу.
- Какие мужчины? О чем ты?
- Ты прекрасно знаешь, о чем я, Томми. Ростовщики. Дилеры. Сомнительные личности. - Я подался вперед и посмотрел ему прямо в глаза. - Ты кому–то задолжал? - спросил я. - Тебя это беспокоит? Мне довелось знать тех, кого погубили такие типы. Некоторых твоих предков, например.
Он откинулся на спинку стула и медленно провел языком по зубам, не раскрывая рта. Я заметил, как задумчиво оттопырилась его левая щека.
- Пара штук меня выручит, - ответил он. - Если они у тебя лишние. Вот только разберусь тут со всем, сам понимаешь.
- О, ну еще б ты не разобрался.
- Все уладится.
- Я надеюсь, - закончил разговор я, поднялся и слегка подтянул галстук, собираясь уходить. - Номер твоего счета у меня дома. Переведу деньги завтра. Когда я буду иметь счастье лицезреть тебя в следующий раз? Через пару недель? Ты к этому времени успеешь все потратить?
Он улыбнулся мне и пожал плечами. Я легонько тронул его за плечо, прощаясь, и попутно восхитился качеством шелка его рубашки, явно не дешевой. У него хороший вкус в одежде, у нынешнего Томми. Когда он умрет, у таблоидов будет праздник.
Глава 4
ЖИЗНЬ С ДОМИНИК
Доминик, Тома и я задержались в Дувре почти на год. Я совершенствовал свой английский и научился говорить лишь с легким намеком на акцент, от которого при желании мог избавляться совсем. Я стал профессиональным карманником - бродил по улицам с шести утра до позднего вечера, освобождая людей от кошельков и бумажников. И весьма в этом преуспел. Никто не чувствовал, как моя рука проскальзывает в глубокие карманы их пальто, как мои пальцы быстро нащупывают самое ценное, часы, монеты и быстренько вытягивают их; но время от времени я недооценивал ситуацию, и некоторые особо сознательные граждане замечали меня и поднимали тревогу. Случались и погони - зачастую из этого выходило недурное развлечение, - и я всегда побеждал, ибо мне едва исполнилось шестнадцать, и я был в отличной форме. Благодаря моим сомнительным заработкам мы втроем зажили неплохо и даже сняли комнатку за пабом, не слишком грязную и без крыс. Там было две кровати: на одной спала Доминик, на другой - мы с Тома. За полгода, прошедшие с нашей первой встречи, мы ни разу не повторили того, что случилось между нами первой ночью. И чувства Доминик ко мне становились все более братскими. Ночами я лежал без сна, прислушиваясь к ее дыханию, а иногда подкрадывался к ее постели и наклонялся, чтобы ощутить ее дыхание на своем лице. Я смотрел на нее, спящую, изнывая от желания снова разделить с ней ложе.
Доминик питала довольно сдержанные материнские чувства к Тома - заботилась о нем, когда я уходил на дело, но едва я возвращался, моментально передавала его на мое попечение, точно была приходящей нянькой, в конце дня получающей свою плату за присмотр. Тома был ребенком тихим и почти не доставлял нам хлопот, в те редкие вечера, которые мы проводили втроем в нашей комнате, он засыпал рано и не мешал нам разговаривать до поздней ночи. Доминик делилась со мной планами на будущее, мою же голову занимало только одно: как бы снова соблазнить ее. Или позволить ей соблазнить меня, как это случилось в первый раз.
- Нам нужно уехать из Дувра, - сказала она мне однажды вечером, когда год уже подходил к концу. - Мы и так слишком задержались.
- А мне здесь нравится, - сказал я. - На жизнь вполне хватает. Мы неплохо питаемся, разве нет?
- Я не хочу "неплохо питаться", - раздраженно ответила Доминик. - Я хочу питаться хорошо. Я хочу жить хорошо. А здесь мы ничего не добьемся. Здесь у нас нет будущего. Нам нужно двигаться дальше.
- Но куда нам ехать? - спросил я. Я смог проделать путь из Франции в Англию, но, устроившись здесь, даже не мог вообразить себе мир за пределами нашей маленькой комнатки и моих пестрых городских улиц. Здесь я был счастлив.
- Мы не можем вечно жить твоим воровством, Матье. По крайней мере, я не могу.
Уставившись в пол, я задумался.
- Ты хочешь вернуться во Францию? - спросил я, и она быстро покачала головой:
- Я никогда не вернусь во Францию. Никогда.
В то время она почти не рассказывала, почему ей пришлось покинуть родину, но я знал, что это как–то связано с ее пьяницей–отцом. Она была довольно замкнутой девушкой. Меня всегда изумляло, что за те недолгие годы, что мы знали друг друга, она никогда не была со мной так откровенна, как в день нашего знакомства на корабле. У Доминик, в отличие от большинства людей, которых я знал, по мере сближения нарастало отчуждение.
- Мы можем поехать в провинцию, - предложила она. - Там я смогу найти работу.
- И что будешь делать?
- Может, найду работу в каком–нибудь доме. Я разговаривала об этом с людьми. Там всегда нужны слуги в домах. Можно поработать какое–то время, скопить денег. Возможно, потом открою какое–нибудь свое дело.
Я хмыкнул:
- Не смеши меня. Как ты собираешься это сделать? Ты же девушка. - Нечего и думать о таком.
- Смогу, - упорствовала она. - Я не намерена просидеть всю жизнь в этой вонючей дыре, Матье. Я не хочу здесь состарится и умереть. И я не желаю провести остаток жизни на коленях, скребя полы в чужом жилье. Я хочу посвятить несколько лет моей жизни тому, чтобы добиться чего–то для себя. Для нас, если угодно.
Над этим я задумался, но меня одолевали сомнения. Мне нравился Дувр. Преступная жизнь меня как–то извращенно возбуждала. Я даже нашел способы развлекаться без ведома Доминик. Вступил в шайку мальчишек, подобно мне занимавшихся темными делишками, чтобы прокормить себя. Им было от шести до восемнадцати–девятнадцати лет, некоторые жили прямо на улице, выбирая себе местечко, где можно отоспаться, и укрываясь чем придется, чтобы согреться. Их юные тела были устойчивы к холоду и болезням - людей здоровее я не знал за все свои 256 лет. Некоторые объединялись и снимали комнаты - подчас они жили в клетушке размером не больше тюремной камеры по восемь–девять человек. Других держали в более изысканных апартаментах мужчины постарше - забирали у них часть заработка, домогались их, когда хотелось: нож к горлу, рука обвивает талию, алчный рот прижимается к юной гладкой шее.