* * *
Иногда, высказываясь о мужчинах, женщины так низко ставят их относительно себя, что порой бывает обидно не только за своих собратьев по полу, но и за самого себя. Лично я никогда, глядя на женщин, не раздеваю их в своём воображении. Лично про меня нельзя сказать, что мне от женщин надо только одно… И мне обидно слышать, что наш сильный пол некоторые сравнивают с животными, которыми руководят только инстинкты. А ещё обиднее, если это животное – мартовский кот. Однако, если быть объективным, то некоторые представители сильного пола дают почву для таких рассуждений.
Слава Ворошилов рос интеллигентным мальчиком. Политику партии и правительства понимал правильно, этические нормы применял к месту, уважал старших и не задавался перед младшими. Благодаря своей фамилии и вышеперечисленным качествам продвижение по жизни шло вполне успешно. Преподаватели в институте ставили ему хорошие отметки, а общественная работа, от которой Слава никогда не отлынивал, обещала ему хорошее распределение после института. Всё пошло наперекосяк после того, как Ворошилов достиг возраста соответствующего созревания. Завидев симпатичные ножки, прикрытые коротенькой юбочкой, он, как гениальный скульптор, отбрасывал в своём воображении всё лишнее и любовался изваянием до полного изнеможения. Голова переставала работать. Вернее, она работала, но только в одном направлении, о котором нелестно отзываются многие женщины, и с чем я категорически не согласен. Включалась голова у Славика только после того, как он насладится изваянием не только виртуально, но и натурально. Однако трезвое состояние головы продолжалось недолго. Появлялись новые красивые ножки, и всё повторялось сначала.
Всё бы шло хорошо, если бы его очередное изваяние не забеременело. Усугубляло это обстоятельство то, что папа изваяния был, ни много, ни мало, – проректором института и очень даже серьёзно мог повлиять на будущее Славика. Чтобы удержаться на гребне благополучия и получить желанное распределение, Ворошилову пришлось поделиться с девушкой своей знаменитой фамилией, жениться на ней и выдавить из себя, что он любит дочку проректора больше своей жизни.
Каково же было разочарование Славика, когда он узнал, что распределение в институтах отменили. Правда, тесть Ворошилова не забыл про своего зятя и устроил его в своё собственное издательство. Как говорится – живи и радуйся! Всё бы так наверное и было, если бы не стройные ножки, которых в издательстве было превеликое множество. На этот раз ножки принесли нашему герою двойню, о чём сразу же стало известно всему издательству. В результате этих нехитрых обстоятельств Славик снова поделился своей знаменитой фамилией, переехал из шикарной квартиры владельца издательства в маленькую квартирку своей тёщи, где и проживал с новой женой, двумя детьми и без работы, а, стало быть, и без множества новеньких стройных ножек.
Трудно сказать, что угнетало Славика больше – безработица или отсутствие новых ножек, но жизнь понемногу стала превращаться в болото, которое засасывало в своё зловонное чрево всё сильнее и сильнее. Дети орали, как оглашенные, с утра до вечера, тёща развлекалась тем, что искала повода обвинить своего зятя во всех смертных грехах, а жена, будто челнок, носилась по треугольнику: к детям, к маме и мужу. Она бы с удовольствием забегала ещё и на кухню, но за неимением средств, кроме дешёвой каши, от которой уже всех тошнило, там ничего не было. К вечеру этот кошмар, который почему-то называют семейной идиллией, начинал затихать: тёща уходила в свою комнату, дети засыпали, а молодые ложились на супружеское ложе. Однако обнажённое женское тело, после того, как оно задавало вопрос: "Слава, у тебя с работой ничего сегодня не прояснилось?", если и вызывало какое-то желание, так это желание застрелиться.
Вполне естественно, что сообщение о том, что в кафе состоится вечер встречи можно было сравнить с той спасительной соломинкой, которая была протянута утопающему в тот момент, когда болотная жижа была уже готова сомкнуться над головой нашего несчастного героя.
Слава пришёл в кафе в своём выходном костюме, который оставался ещё с лучших времён. Первое, что он увидел на вечере встреч, была красная рыба, вкус который уже стал забываться. Остановившись на рыбе, взгляд почему-то никак не мог переключится на что-нибудь другое, и Слава ел до тех пор, пока рыба не закончилась. Взгляд стал шарить по столу и остановился на балычке, но чья-то рука выхватила его из-под самого носа и бросила куда-то. Слава окинул взглядом всё помещение и обнаружил удивительную картину: несколько человек стояли с искажёнными от злости лицами. Их костюмы были запачканы селёдкой под шубой. Николай Семёнов с растерянной физиономией взирал с ужасом на эту немую сцену. Балычок, пролетевший мимо Николая, будто вывел всех из оцепенения: раздался крик, все накинулись на Семёнова, и Пётр Сапожников, схватив его за руку, вывел виновника скандала на улицу. Разъярённая толпа бросилась было догонять Николая, но видимо не только Ворошилов был пленён великолепными закусками. Дойдя до двери, толпа остановилась и вернулась к столу. На улицу вышли лишь те, кому надо было покурить. Славе тоже нужно было покурить, но, во– первых, хороших сигарет у него не было, а курить плохие было неудобно, а во-вторых, он увидел балычок и не мог отвести от него глаз. Тарелка стояла на другом конце стола, где сидели Николай и Пётр. Дотянуться без посторонней помощи до неё было совершенно невозможно, а просить кого-то не хотелось, особенно после того, как некоторые обратили внимание на испачканные рыбьим жиром манжеты.
С перекура вернулись ребята и заняли свои места. Пётр сел рядом с балычком и стал разливать коньяк по рюмкам. Как-то само вышло, что Слава оказался возле Петра.
– А где Николай? – спросил он Сапожникова.
– Он ушёл домой. Согласись, после такого инцидента оставаться здесь неразумно.
– Честно говоря, я даже не понял, что произошло.
Пётр показал рукой на освободившееся место и начал рассказывать Славе о произошедшем инциденте.
– Но ведь это получилось случайно, – попытался оправдать Николая Слава, доедая последний кусок балыка.
– А за чей счёт прикажешь отнести наши костюмы? – спросил его сосед, показывая на большое жирное пятно.
Если честно, то Ворошилову было совершенно наплевать на это пятно. У него-то всё было в порядке.
Наевшись, что называется, "от пуза" Слава откинулся к спинке сидения и предался блаженству. Утолив свой голод, он почувствовал себя настоящим мужчиной. Тем мужчиной, которым он был несколько лет назад, до того, как взошёл на семейную Голгофу. Слава вдруг обратил внимание, что за столом сидели не только парни, но и девушки. Он оглядывал каждую и, к сожалению, констатировал, что их ножки были скрыты столом. Что поделать, пришлось вспоминать, как он перевоплощался в скульптора и отсекал всё лишнее, оставляя только обнажённое тело. Слава закрыл глаза и стал наслаждаться только одним им созерцаемому виртуальному стриптизу. Вероятно, во время просмотра он издал какой-то звук от удовольствия, а может быть, наоборот, перестал издавать вообще какие-либо звуки, так или иначе, но его вывел из состояния блаженства Пётр.
– Что с тобой? – спросил он Славу и потряс соседа за плечо.
От неожиданности Ворошилов почему-то засунул руки в карманы и стал там чего-то искать.
– Курить хочется, – брякнул он первое, что пришло в голову.
– А что же ты с нами не пошёл? Мы только что с перекура.
Слава ничего не ответил, а только пожал плечами.
– Хорошо, пойдём, я составлю тебе компанию, – предложил Пётр.
– Ты знаешь, я сигареты дома забыл.
Пётр достал из кармана красивую коробочку и показал своему собеседнику.
– Ты такие куришь?
– Мальборо? Ничего себе!
– Тогда пошли.
Они вышли из кафе на улицу. Минут через десять Пётр вернулся один. Он сел на своё место, а рядом с ним на одном стуле как-то разместились Шурик и Юрик.