– А ты? – испугано повторила Катя.
– Я был круглый отличник, меня ставили всем в пример, мной все гордились! Не было ни одной олимпиады, куда бы меня не направляли. Я заканчиваю литературный институт, и уверен, что диплом у меня будет красный. Я научился красиво складывать предложения…
На глаза Петру навернулись слёзы. Ладони сжались в кулаки с такой силой, что ногти впились в кожу и прорезали её до крови.
– А при чём тут он? – не понимала Катя.
– При том, что всё досталось ему. Это его произведения читают радиостанции, это ему платят баснословные гонорары. А я, если что и умею, так это украсть их. Я ничего не способен написать вразумительного. Я научился только пересказывать чужие мысли. Всё досталось ему. Разве это справедливо?
– Ну, не так уж и всё, – улыбнулась Катя. – Денежки-то приходят к нам, а не к нему.
– Ты же понимаешь, что так бесконечно продолжаться не может?
– Да, в конечном итоге Жу-жу потеряет свою силу, и тогда…
– При чём тут Жу-жу?
– А что ты имеешь в виду?
– Эти идиоты во всеуслышание называют его имя и фамилию, хотя я просил этого не делать.
– А нам-то что до этого?
– А то, что в КГБ зря зарплату не платят. Ты забыла, какая у меня фамилия и какое имя?
– Господи. – Катя в страхе схватилась за голову. – Я даже не подумала об этом.
– У тебя дома ничего нет?
– Боже упаси! Всё, как ты сказал: или у него, или здесь, в гараже.
– Ты с ума сошла! Неужели ты думаешь, что наш кабинет они не вычислят?
– Да здесь только одно сочинение про Евгения Онегина. "Трупопроводом" здесь даже не пахнет.
Словно в подтверждение слов Петра, ворота гаража резко отворились, и в глаза ударил резкий свет фар.
– Господа писатели в собственном кабинете, пишут очередную клевету на советскую власть! – раздался громкий неизвестный голос.
* * *
Поздно вечером в комнате Наташи послышался характерный свист и вой. Но вот вой немного затих, и послышался мягкий голос диктора:
– Вы слушаете голос Америки из Вашингтона. Мы продолжаем читать главы из романа Петра Сапожникова "Трупопровод".
Пётр сидел рядом с Наташей на диване и с глазами, полными ужаса, слушал своё собственное произведение.
– Но я никому его не давал! – не выдержал он.
– Но это ты написал? – спросила Наташа.
– Да.
– А для чего?
– Меня попросили, и я написал.
– Кто попросил? Американцы? – допытывалась Наташа.
– Да какие американцы? Катерина, с нашей группы. Ей нравится, как я пишу, вот она и попросила.
– Катерина? – Наташа недовольно сощурила глаза. – А у вас с ней кроме чтения ещё что-нибудь было?
– А при чём тут это?
– Если спрашиваю, значит при чём.
– Ну, было.
На глаза девушке навернулись слёзы.
– Ты любишь её?
– Это не любовь, просто мне необходимо, чтобы меня читали.
– А в кровать ложиться тоже необходимо?
Пётр опустил глаза.
– Что ты молчишь? Отвечай.
– Я не девушка, обещаний никому не давал. Это для вас целомудрие что-то значит, а для меня…
– А что для тебя?
– Почему я должен отказываться, если мне предлагают?
– Вот, значит, на чём они тебя взяли?
– Кто, они?
– Помнишь, на пикнике я рассказывала историю про фонарик?
– Да, ты тогда хорошо придумала.
– Я вовсе ничего не придумала, я просто рассказала то, что со мной случилось.
– А при чём тут та история и "Трупопровод"?
– Дело в том, что я не рассказала её до конца.
Пётр выключил приёмник, повернулся в сторону Наташи и приготовился слушать.
– Тот парень, который укрыл меня своим зонтиком, говорил мне о тебе.
– Обо мне?
– Я тогда не знала, кто ты такой, он назвал только твою фамилию, – продолжала Наташа, – но то, что произошло потом, привело меня в ярость.
– Что же произошло потом?
– Потом он предложил мне лечь под тебя.
– Что? – не поверил своим ушам Пётр. – Зачем?
– Для того, чтобы заставлять тебя писать.
– Меня?
– Ты бы только слышал, какие он деньги за это обещал!
– А кто это был? Он имя своё назвал?
– Не успел. Я обозвала его подоноком и убежала.
– Странно. Не понимаю, при чём тут я?
– Дело в том, что три дня назад я видела Катерину вместе с этим парнем. Он был на "Жигулях". Я выходила из магазина, а Катерина в это время садилась к нему в машину.
– Даже не знаю на кого подумать, – задумчиво сказал Пётр.
– Катерина говорила ему про какую-то Жу-жу. Тебе это о чём-то говорит?
– Говорит, – печально сказал Пётр. – Вот они меня на эту Жу-жу и взяли.
Навернувшиеся слезинки не выдержали, сорвались с глаз и потекли по щекам.
– Петенька, дорогой мой, что же теперь с нами будет?! – запричитала Наташа.
– Во всяком случае, ничего хорошего не предвидится. Только не с нами, а со мной. Слава богу, ты в этой грязи не испачкалась.
– Неужели ты не видишь, что я не могу без тебя жить? Я же люблю тебя!
– А почему же ты раньше мне об этом не сказала?
– Я же думала, что ты любишь эту Катьку!
Пётр отрицательно помотал головой.
– Я этой гадине все глаза повыцарапываю! – зло прошипела Наташа.
Видно, девушка не привыкла кидать свои слова на ветер. На следующий день, в присутствии всей группы, Наташа без всяких объяснений вонзила свои ногти в лицо обидчицы, и за какие-то доли секунды превратила его в кровавое месиво.
Разумеется, после такой выходки рассчитывать на дальнейшее обучение в институте было бы в высшей степени наивно.
Понимая полную бессмысленность своих действий, Пётр всё же решил заступиться за Наташу.
В деканате он что-то невнятно говорил про эмоции и неразделённую любовь, ему хотелось вызвать у декана жалость к девушке, но получилось совсем наоборот.
– Что вы здесь бормочете, Сапожников? – прервал его декан. – Вам то что до этой истории?
– Просто я считаю, что…
– Вы считаете? Да вы сами у нас вот здесь сидите!
Декан провёл ладонью по горлу и умоляюще посмотрел на Сапожникова.
– А, может быть, и вы с ней уйдёте из института?
– Я?! – не понял Пётр.
– Ну зачем вам нужен наш институт? Вы же не инженер, а писатель. Идите и пишите себе сколько душе угодно, только нас освободите от вашего присутствия.
Декан не требовал, не приказывал – он умолял.
– Неужели вы надеетесь, что ваша писательская деятельность останется незамеченной? Неужели вам надо, чтобы с нас поснимали головы? Неужели вы такой кровожадный?
– Я?
– Вот и славненько! Вот и договорились! – заулыбался декан. Он достал чистый лист бумаги и протянул его Сапожникову.
– Что это? – не понял Пётр.
– Как, что? Это заявление о вашем отчислении по вашему же собственному желанию.
Выйдя из кабинета декана, Пётр увидел Наташу, которая стояла у окна и платочком вытирала слёзы.
– Меня тоже отчислили, – сказал Петя, обнимая Наташу.
Она ничего не ответила. Молодые люди постояли некоторое время молча, после чего молодой человек спросил:
– Куда же нам теперь идти?
– Пошли в ЗАГС, – предложила девушка.
– Пошли, – ответил молодой человек, даже не удивившись такому предложению.
Отдел районного исполкома по записи актов гражданского состояния, или сокращённо ЗАГС, резко отличался от дворцов бракосочетания. Последние по своей торжественности или даже помпезности не уступали дворцам царствующих особ прошлого столетия. Однако, если кто-то думал, что эти дворцы были своеобразным оазисом старого и доброго прошлого, то он, несомненно, ошибался. Эпоха развитого социализма, особенно в завершающей своей стадии, просто обязана была иметь отличительные черты, присущие самому справедливому государственному устройству. Одной из самых ярких и заметных черт были очереди. Они были везде. Доходило до смешного: чтобы отдать ребёнка в детский садик, родители должны занимать очередь задолго до его рождения. Если родители забывали про эту неотъемлемую особенность социализма и обращались в детское учреждение после рождения ребёнка, очередь аккурат подходила тогда, когда ребёнку надлежало идти уже в школу. Исключение из этого правила было только одно: при голосовании в органы власти, выбирая одного кандидата из одного возможного, очереди не было. Во всех остальных случаях очереди соблюдались свято.
Написав заявление и отдав его инспектору, молодые люди ждали, когда им укажут на дату бракосочетания.
Инспектор ЗАГСа долго водила пальцем по календарю и наконец остановила его.
– Вот, тринадцатое февраля. Вас устроит?
– Тринадцатое?! – не поверила своим ушам Наташа.
– Понимаю, чёртова дюжина. Могу предложить четырнадцатого, но это будет только в марте.
– В следующем году что ли? – удивился жених.
– А что вы так удивляетесь? Сами же не хотите тринадцатого.
– Так у вас и тринадцатого только через три месяца! – возмущалась невеста.
– А что же вы хотите, милочка, такие очереди везде.
– Вы хотите сказать, что все столько ждут?
– Ну почему же все? Есть категории граждан, которых мы расписываем сразу.
– Блатных, что ли? – спросил Пётр.
– Я бы вас попросила выбирать выражения, – обиделась инспектор. – Не блатных, а граждан, у которых действительно есть объективные причины, чтобы идти без очереди.
– Я беременна, – вдруг громко сказала Наташа.
Петра даже качнуло от этих слов.
– Что-то по вам не похоже, – сказала инспектор.
– А вы гинеколог?