"Да, затащил он нас в это, затащил, и ведь не скажешь, что сплутовал, – продолжал Пиолин, шутливо погрозив мне пальцем, – сплутовать-то каждый может, да за это потом бьют. Нет, заманил он меня в открытую, без всякого лукавства, а как он при этом еще и про вас пронюхал, уважаемый друг, я ума не приложу. То есть, понятно, как пронюхал – я сам ему сказал – но как он меня сказать заставил, это загадка, н-да. Как бы то ни было, своего он добился, и нам теперь, Гиббс, деваться некуда. И уж пожалуй лучше начать, не откладывая, потому что увиливать поздно и лучше разделаться с этим побыстрей, ведь задержки только вредят – лица, знаете, забываются, имена стираются, а то и помрет кто ненароком, так что я предложил бы, – Пиолин еще посерьезнел, – шутки в сторону, и – к делу, к делу!"
Гиббс положил локти на стол, повернулся ко мне и вновь весь напрягся. Мышцы вспучились под пиджаком, и на шее выделились жилы, но он спросил довольно-таки доброжелательным голосом: – "Имя?"
"Юлий, – тут же встрял Пиолин, ответив за меня, хоть никто его об этом не просил, потом поправился: – То есть, почти Юлий… Юлиан, а не Юлий… Юлий, Юлиан, какая разница", – и глянул на меня ободряюще с кривой полуулыбкой. Я промолчал, лишь состроив недовольную мину, а Гиббс немного поразмыслил, затем полез под стол и вытащил оттуда небольшой саквояж. Наверное он принес его с собой, только я не заметил тогда, хоть и мог бы поклясться, что в руках у него ничего не было. Загадки, загадки, подумалось раздраженно, а Гиббс порылся внутри, достал фото пожилого мужчины, что стоял, чуть склонившись набок и болезненно улыбаясь в камеру, и положил его на стол. "Он?" – спросил меня Пиолин, разворачивая фотографию к себе и жадно в нее всматриваясь. "Да нет, ничего похожего", – ответил я, пожав плечами, и Пиолин сразу оставил фото в покое, откинувшись на спинку стула, а Гиббс удовлетворенно кивнул, забрал саквояж и куда-то ушел.
Пиолин тут же наклонился ко мне и, дыша в лицо, стал говорить, что Гиббс конечно мастер своего дела и вообще следопыт, но нельзя же ждать результата прямо вот так сразу, не сходя с места. Все-таки задача-то непростая, даже для Гиббса, да еще надо иметь в виду, что Гиббс, хоть и мастер, не всегда быстро ухватывает суть и решает правильно, у него много времени уходит на раскачку, так что кажется даже, что он вообще только морочит голову. Ан нет, нельзя недооценивать Гиббса, Гиббс очень опасен, особенно когда к нему не относятся всерьез, так что нам надо набраться терпения и подождать немного, он сейчас придет, а, смотрите-ка, вот уже и он.
Гиббс тем временем подошел к нам с бумажным пакетом в руках, подсел, подозвал официанта и заказал кофе. Мы последовали его примеру. Бумажный пакет оказался сложенной в несколько раз картой города, которую Гиббс пытался развернуть на столе, но карта на стол не влезала, и в результате мне так и не удалось увидеть ее в полностью развернутом виде. Карта была расчерчена квадратами, Пиолин с Гиббсом стали подсчитывать их количество и насчитали четыреста шестьдесят – двадцать линий в ширину и двадцать три в длину, а каждый квадрат включал в себя, по словам Гиббса, несколько кварталов, так что был великоват, и разметку на квадраты нужно было переделать – нынешняя была сделана для другого случая и оказалась слишком крупной. Пиолин предлагал увеличить частоту линий раза в полтора, но Гиббс убедил, что будет все еще слишком крупно и предложил больше – один и семьдесят пять сотых, – на чем они и остановились, принявшись тут же перечерчивать линии жирным карандашом, причем новые линии иногда совпадали со старыми, а чаще всего нет. В результате на карте оказалось такое количество новых и старых линий, что, по-моему, ничего нельзя было толком разобрать, но Гиббс удовлетворенно сказал, что теперь мол карта размечена в самый раз, и Пиолин тоже выглядел вполне довольным работой.
Тогда Гиббс стал излагать план, сразу предупредив, чтобы мы не удивлялись – он намерен начать с самого простого, в этом залог успеха, а всякие усложнения нужно оставлять на потом. План Гиббса состоял в исследовании каждого квадрата подробно и обстоятельно – сначала на карте, а потом и "в натуре" – и таким образом неминуемой локализации Юлиана в одном из них, так как больше тому некуда деться, если он действительно находится в городе. Если же его здесь нет, в чем мы убедимся, закончив последний квадрат, то тогда в действие вступает вторая часть плана, которая есть просто многократное повторение первой – мы снова начинаем с квадрата номер один и двигаемся в той же последовательности, потому что ведь если Юлиана сейчас в городе нет, то ничто не мешает ему появиться тут в любую минуту. Конечно, также ничто ему не мешает и убраться прочь из города до конца наших поисков, и мы вновь окажемся там же, где начали, но от этого не застрахуешься – ведь с тем же успехом он может перебираться из квадрата в квадрат, и его путь вовсе не обязан пересечься с нашим. Так что эти соображения, живет ли Юлиан в М. или давно уехал отсюда, а если уехал, то появится ли вновь и когда – все это нисколько наш план не меняет и не делает его лучше или хуже, в чем он, Гиббс, видит основное этого плана достоинство – практически ничто в мире не может помешать его осуществлению.
Осталось, сказал Гиббс, обсудить детали, то есть саму технику работы, и здесь он может предложить давно известные приемы, к каковым относятся постоянное дежурство в местах массового скопления народа, таких как питейные заведения, кинотеатры и трамвайные остановки, а также разговоры с людьми, постоянно проживающими в квадратах, причем тут не исключена возможность материального поощрения, которое способствует развязыванию языка. Правда, добавил он с некоторым сомнением, тут надо не перестараться, чтобы поощряемый в порыве усердия не наговорил лишнего, чего на самом деле вовсе и нет.
Таким образом, продолжал Гиббс, действуя методично и настойчиво, мы будем постоянно продвигаться вперед, что будет отражено на карте вычеркиванием соответствующих квадратов или лучше заклеиванием их кусочками липкой бумаги, потому что никакой квадрат, если только он не привел к успеху, нельзя выбрасывать из рассмотрения навечно – ведь мы можем вернуться к нему позднее, проходя одним и тем же путем по нескольку раз. И наверняка вернемся, потому что, между нами, шансы на то, чтобы найти Юлиана с первого круга, а лучше сказать с первых кругов, весьма и весьма малы. Но заклейка квадратов будет по крайней мере показывать нам, что мы не стоим на месте, а напротив делаем все, что можем, и это в свою очередь даст нам повод не унывать и не опускать руки, а именно уныние, по его опыту, и есть причина неудач во всех мало-мальски непростых начинаниях.
Гиббс замолчал, вполне довольный собой. Пиолин, ворча – следопыт, следопыт – поглядывал попеременно на меня и на Гиббса, и руки у него тряслись, от старости наверное, и тогда я понял что больше ничего путного от них не дождусь, и нужно уходить отсюда прямо сейчас. В нескольких словах я поблагодарил обоих за помощь, Гиббс воззрился на меня задумчиво, а я достал бумажник, положил на стол несколько купюр и приготовился встать.
Но встать не удалось. На локоть мне легла каменная ладонь и без всякого усилия пришпилила меня к столу. Я почувствовал себя бабочкой, распластанным жуком, верхний свет опрокинулся надо мной от неожиданности, потом покачался и снова встал на место, а ладонь осталась пока на локте, ослабив правда нажим. "Не надо спешить, дорогой гость, – сказал Пиолин ласково, снимая наконец руку с моего локтя. – Не нужно спешить, ведь мы еще не закончили. Вы видите, Гиббс не спешит уходить, и я не спешу, а мы ведь занимаемся вашим делом, а не моим и не гиббсовым. Мы теперь должны держаться вместе – как партнеры держатся друг друга, ведь мы партнеры теперь, и мы с Гиббсом столько сил уже извели на этого вашего знакомого, на наш план, да и на вас, скажу я вам, что назад-то уже и не повернешь. Никто не любит, когда отступают с полдороги, и мы с Гиббсом не любим, поскольку отступать не выучены. Не так ли, уважаемый друг?" – обратился он к Гиббсу, и тот энергично покивал.
"А план-то наш того, дрянной, – неожиданно продолжил Пиолин, вновь обращаясь к Гиббсу и не глядя на меня совсем, хоть я и чувствовал настороженность его руки, лежащей в сантиметрах от моего локтя, – дрянной, потому что квадратов слишком много, и если их все перебирать, заклеивая, то ничьего терпения не хватит. Так что о плане этом надо забыть, и вообще о городе надо забыть, потому что в городе Юлиана искать бессмысленно, а идти надо в дюны, там все на виду, да и, скорей всего, там-то мы его и найдем, где же ему еще быть?"
"А что, – протянул Гиббс – тоже идея", – а у меня в голове пронеслось: – "Дюны – опять дюны… Случайно или неспроста?" Все происходило как-то слишком быстро, я чувствовал себя основательно сбитым с толку. Даже и сам город М. еще вчера был знаком мне только по слухам, что уж говорить о тех местах, куда я и вовсе не мечтал попасть. О них вообще предпочитают умалчивать, словно не желая забредать на ненадежную почву, а Пиолин вон не стесняется ничуть – ему что дюны, что не дюны, болтает и глазом не моргнет. Даже странно: совсем пропадает пиетет, будто можно прямо тут сговориться, как о загородной прогулке, и – вперед, на самый край света, не имея сомнений, без которых казалось бы никак. Ну хорошо, сомнения вообще присущи не всем, но все же неясно – туда что, так каждого запросто и зовут?