Эти штучки были мне знакомы: теперь они меня видели, а я их - нет. И мне бы, наверное, пришел конец, но тут какой-то дурак распахнул дверь и жирным басом провозгласил: "Прошу прощения, я ужасно опоздал и так сожалею…" Я ринулся на свет по падающим телам, смел с ног опоздавшего, пролетел через вестибюль, вышиб парадную дверь и, придерживая левую руку правой, пустился бежать по песчаной дорожке. Никто меня не преследовал, но я пробежал две улицы, прежде чем догадался остановиться.
Я повалился на газон и долго лежал в жесткой траве, хватая ртом теплый парной воздух. Сразу собрались любопытные. Они стояли полукругом и глазели с жадностью, даже не переговаривались. "Пошли вон…" - сказал я наконец, поднимаясь. Они поспешно разошлись. Я постоял, соображая, где нахожусь, а затем побрел домой. На сегодня с меня было достаточно. Я так ничего и не понял, но с меня было вполне достаточно. Кто бы они ни были, эти члены благородного сообщества меценатов, - тайные поклонники искусства, или недобитые аристократы-заговорщики, или еще кто-нибудь, - дрались они больно и беспощадно, и самым большим дураком у них в зале был все-таки, по-видимому, я.
Я миновал площадь, где опять размеренно вспыхивали цветные плафоны и сотни истерических глоток орали: "Дрож-ка! Дрож-ка!" И этого с меня хватит. Приятные сны, конечно, всегда лучше неприятной действительности, но живем-то мы не во сне… В заведении, куда меня приводила Вузи, я выпил бутылку ледяной минеральной воды, поглазел, отдыхая, на наряд полиции, мирно расположившийся у стойки, потом вышел и свернул на свою Пригородную. За левым ухом у меня наливалась гуля величиной с теннисный мяч. Меня покачивало, и я шел медленно, держась поближе к изгороди. Потом я услыхал за спиной стук каблуков и голоса.
- …Твое место было в музее, а не в кабаке!
- Ничего подобного… Я не пьян. Как в-вы не понимаете, всего одна бутылка м-мозеля…
- Гадость какая! Напился, подцепил девку…
- При чем здесь девка? Это одна н-натурщица…
- Подрался из-за девки, заставил нас драться из-за девки…
- К-какого черта вы верите им и не верите мне?
- Да потому, что ты пьян! Ты подонок, такой же, как они, даже хуже…
- Ничего! Того мер-рзавца с браслетом я оч-чень хорошо запомнил… Не держите меня! Я сам пойду!..
- Ничего ты, братец, не запомнил. Очки с тебя сбили моментально, а без очков ты не человек, а слепая кишка… Не брыкайся, а то в фонтан!
- Я тебя предупреждаю, еще одна такая выходка, и мы тебя выгоним. Пьяный культуртрегер - какая гадость!
- Да не читай ты ему морали, дай человеку проспаться…
- Р-ребята! Вот он, м-мерзавец!..
Улица была пуста, и мерзавцем, очевидно, был я. Я уже мог сгибать и разгибать левую руку, но мне было еще очень больно, и я остановился, чтобы пропустить их. Их было трое. Это были молодые парни в одинаковых каскетках, сдвинутых на глаза. Один, плотный и приземистый, явно веселясь, очень крепко держал под руку другого, рослого, мордастого, с разболтанными движениями и неожиданными порывами. Третий, худой и длинный, с узким темным лицом, шел поодаль, держа руки за спиной. Поравнявшись со мной, разболтанный верзила решительно затормозил. Приземистый парень попытался сдвинуть его с места, но тщетно. Длинный прошел несколько шагов и тоже остановился, нетерпеливо глядя через плечо.
- Попался, с-скотина! - заорал пьяный, порываясь схватить меня за грудь свободной рукой.
Я отступил к забору и сказал, обращаясь к приземистому:
- Я вас не трогал.
- Перестань безобразничать! - резко сказал длинный издали.
- Я тебя а-атлично запомнил! - орал пьяный. - От меня не уйдешь! Я с тобой посчитаюсь!
Он рывками надвигался на меня, волоча за собой приземистого, который вцепился в него, как полицейский бульдог.
- Да это не тот! - уговаривал приземистый, которому было очень весело. - Тот же на дрожку пошел, а этот трезвый…
- М-меня не обманешь…
- Предупреждаю в последний раз, мы тебя выгоним!
- Испугался, мер-рзавец! Браслет снял!
- Ты же его не видишь! Ты же без очков, балда!..
- Я все а-атлично вижу!.. А если даже и не тот…
- Прекрати, наконец!..
Длинный все-таки подошел и вцепился в пьяного с другой стороны.
- Да проходите вы! - сказал он мне раздраженно. - Что вы, в самом деле, тут остановились? Пьяного не видели?
- Не-ет, от меня не уйдешь!
Я пошел своей дорогой. До дома было уже недалеко. Компания шумно тащилась следом.
- Если угодно, я его насквозь в-вижу! Царь пр-рироды… Напился до р-рвоты, н-набил кому-нибудь мор-рду, сам получил как следует, и н-ничего ему больше не надо… Пу-пустите, я ему навешаю по чавке…
- До чего ты докатился, ведем тебя, как гангстера…
- А ты меня не в-веди!.. Я их ненавижу!.. Дрожки… Водки… Бабы… Студень безмозглый…
- Да, конечно, успокойся… Только не падай.
- Довольно ур-п… упреков!.. Вы мне надоели вашим фарисейством… пу-ри-тант… танством… Нужно рвать! Стрелять! Всех стереть с лица з-земли!
- Ох и нализался! А я было решил, что он совсем протрезвел…
- Я тр-резв! Я все помню. Двадцать восьмого… Что, не так?
- Заткнись, балда!
- Ч-ш-ш-ш-ш! Вер-рна! Враг начеку… Ребята, тут был где-то шпик… Я же с ним разговаривал… Браслет, сволочь, с-снял… Но я этого стукача еще до двадцать восьмого…
- Да замолчи ты!
- Ч-ш-ш-ш-ш! Все! И ни слова больше… И не беспокойтесь, минометы за мной…
- Я его сейчас убью, этого подонка…
- Па вр-врагам сци… цивилизации… Полторы тысячи литров слезогонки - лично… Шесть секторов… Э-эк!
Я был уже у ворот своего дома. Когда я оглянулся, пьяный лежал лицом вниз, приземистый сидел над ним на корточках, а длинный стоял поодаль и потирал левой рукой ребро ладони правой.
- Ну зачем ты это сделал? - сказал приземистый. - Ты же его искалечил.
- Хватит болтовни, - сказал длинный яростно. - Никак не отучимся болтать. Никак не отучимся пить водку. Хватит.
Будем как дети, доктор Опир, подумал я, по возможности бесшумно проскальзывая во двор. Я придержал створки ворот, чтобы они не щелкнули, закрываясь.
- А где этот? - спросил длинный, понижая голос.
- Кто?
- Этот тип, который шел впереди…
- Свернул куда-то…
- Куда, ты не заметил?
- Слушай, мне было не до него.
- Жаль… Ну ладно, бери его и пошли.
Отступив в тень яблонь, я смотрел, как они проволокли пьяного мимо ворот. Пьяный страшно хрипел.
В доме было тихо. Я прошел к себе, разделся и принял горячий душ. Гавайка и шорты попахивали слезогонкой и были покрыты жирными пятнами светящейся жидкости. Я бросил их в утилизатор. Затем я осмотрелся перед зеркалом и еще раз подивился, как легко отделался: желвак за ухом, порядочный синяк на левом плече и несколько ссадин на ребрах. Да ободранные кулаки.
На ночном столике я обнаружил извещение, в котором мне почтительно предлагалось внести деньги за квартиру за первые тридцать суток. Сумма оказалась изрядной, но вполне терпимой. Я отсчитал несколько кредиток и сунул их в предусмотрительно оставленный конверт, а затем лег на кровать, закинув здоровую руку за голову. Простыни были прохладные, хрустящие, в открытое окно вливался солоноватый морской воздух. Над ухом уютно сопел фонор. Я собирался немного подумать перед сном, но был слишком измотан и быстро задремал.
Что-то разбудило меня, и я открыл глаза и насторожился, прислушиваясь. Где-то недалеко не то плакали, не то пели тонким детским голосом. Я осторожно поднялся и высунулся из окна. Тонкий прерывающийся голос бормотал: "…В гробах мало побыв, выходят и живут, как живые среди живых…" Послышалось всхлипывание. Издалека, словно комариный звон, доносилось: "Дрожка! Дрож-ка!" Жалобный голос произнес: "…Кровь с землей замешав, не поест…" Я подумал, что это пьяная Вузи плачет и причитает в своей комнате наверху, и позвал вполголоса: "Вузи!" Никто не отозвался. Тонкий голос выкрикнул: "Уйди от волос моих, уйди от мяса моего, уйди от костей моих!" - и я понял, кто это. Я перелез через подоконник, спрыгнул в траву и вошел в сад, прислушиваясь к всхлипываниям. Между деревьями показался свет, и скоро я наткнулся на гараж. Ворота были полуоткрыты, я заглянул внутрь. Там стоял огромный блестящий "опель". На монтажном столике горели две свечи. Пахло ароматическим бензином и горячим воском.
Под свечами на шведской скамейке сидел Лэн в белой до пяток рубашке и босиком, с толстой потрепанной книгой на коленях. Широко раскрытыми глазами он смотрел на меня, и лицо его было совсем белое и окаменевшее от ужаса.
- Ты что здесь делаешь? - громко спросил я и вошел.
Он молча смотрел на меня, затем начал дрожать. Я услышал, как стучат его зубы.
- Лэн, дружище, - сказал я. - Да ты, видно, не узнал меня. Это же я, Иван.
Он выронил книгу и спрятал руки под мышками. Как и сегодня утром, лицо его покрылось испариной. Я сел рядом с ним и обнял его за плечи. Он обессиленно привалился ко мне. Его всего трясло. Я посмотрел на книгу. Некий доктор Нэф осчастливил человечество "Введением в учение о некротических явлениях". Я пинком отбросил книгу под столик.
- Чья это машина? - спросил я громко.
- Ма… мамина…
- Отличный "форд".
- Это не "форд". Это "опель".
- А ведь верно, "опель"… Миль двести, наверное?
- Да…
- А где ты свечки достал?
- Купил.
- Да ну? Вот не знал, что в наше время продаются свечи. А у вас тут что, лампочка перегорела? Я, понимаешь, вышел в сад яблочко сорвать, гляжу, свет в гараже…
Он тесно придвинулся ко мне и сказал шепотом:
- Вы… Вы еще немножко не уходите.