– Я? – Анжела непонимающе моргнула; вопрос застал её врасплох. Девочка ждала ответа, очень серьёзно вглядываясь в её лицо влажными карими глазками. Нужно было что-то сказать, и Анжела выбрала правду:
– Я ищу свою маму.
– Она здесь?
– Наверное…
Девочка всхлипнула снова и привалилась к перилам.
– Тогда найди её быстрее. Иначе он её тоже убьёт…
Анжела похолодела. Холл вдруг стал черно-белым. Она вспомнила тёмного человека в конце сгоревшего коридора – человека, который знал всё, но не хотел говорить.
– Кто – он? Ты кого-то… видела?
– Он там, – девочка указала наверх. – Я боюсь его… Джеймс. Я знала, что он сделал это. Он убил… он убил Мэри…
– Джеймс, – повторила Анжела вслед за девочкой, как эхо. Имя снова показалось незнакомым. – Откуда ты это знаешь?
– Он сам мне это сказал, – девочка подозрительно посмотрела на неё. – Ты не думай, я не вру! Он сам…
– Я верю тебе, – успокоила её Анжела. – Я верю.
Так и знала…
Странное, болезненное ликование, начавшее было наполнять её, лопнуло, как воздушный шарик. Остался только пресный, безвкусный факт: человек в зелёной куртке пришёл в этот город, убив свою жену. Он тоже заплутал в тумане своих иллюзий, совсем как она сама. Слишком много совпадений…
Город призвал их обоих.
А что сделала ТЫ, девочка? За что ты здесь?
– Не ходи туда, – предупредила девочка, продолжая спускаться по лестнице. Видимо, Анжела перестала представлять для неё интерес. – Найди свою маму и уходи отсюда. Здесь страшно…
Она в последний раз посмотрела на Анжелу, надеясь услышать что-то в ответ. Но она молчала. Слова иссякли, как просыхает колодец жарким летом. Разочарованно засопев, девочка выбежала из холла, громко хлопнув дверью. Анжела осталась одна.
– Здесь страшно, – повторила она за девочкой спустя долгую минуту. – Как страшно…
Коридор второго этажа нисколько не изменился со вчерашнего дня. По-прежнему тёмный, грязный и отдающий ностальгическим очарованием. С каждым шагом ноги наливались свинцом, и когда Анжела добралась до номера 207, она уже едва отрывала пятки от пола. Золотистый номер снова отсвечивал в тусклом свете, невообразимо жуткий этим дождливым утром.
Она открыла дверь. В глаза ударил знакомый белоснежный свет. За окном снова плавали чёрные точки, хаотично перемешивающиеся друг с другом. Дождевые капли ударялись о стекло и оседали крупными потёками, размывая картину. В номере было тепло и уютно.
– Мама…
– Ты пришла.
Она лежала на кровати, постаревшая, волосы все поседели… но в её глазах мама не изменилась ни на йоту. Совсем как Рон. Дрожа всем телом, Анжела подошла к ней. Мама устало смотрела на нёе снизу вверх… Сколько ни пыталась Анжела найти в её глазах любовь и радость, ей это не удалось.
– Сядь, Анжела.
Она покорно опустилась на стул рядом с тумбочкой. Не так всё должно было быть, не так… В горле застрял комок, который невозможно проглотить. Она вдруг поняла, что тихо плачет.
– Мама, я так хотела найти тебя… Все эти годы…
– Зачем ты это сделала, Анжела?
Вот тут она зарыдала в голос, не смея припасть к груди матери, которая смотрела на него отчуждённо и осуждающе.
– Он сам виноват, мама. Ты же знаешь… Он заставлял меня. Он…
– Не надо.
Мама положила ладонь ей на руку. Ладонь была сухой и холодной. Анжела бережно сжала её в руках, но не почувствовала ответного тепла.
– Не надо оправдываться, Анжела.
– Да… – в слезах бесконечной благодарности, смешанной с облегчением.
– Просто скажи: зачем ты это сделала? Зачем?
Она подняла глаза на неё в замешательстве и ужасе.
– Но я же сказала… Он хотел…
Анжела запнулась; чёрные точки за окнами закружились быстрее, и она внезапно увидела в них некий сокровенный смысл – глубокий, страшный и нежеланный. Холод окатил её, как ледяной душ.
– Не может быть…
Она лихорадочно копалась в воспоминаниях прошлой ночи, выворачивала на пол содержимое полок и шкафов… но не могла найти то, что искала. Она в остервенении разбрасывала тусклые листочки памяти, отказываясь верить, разрывала их и впивалась жадным взглядом в картины, образы и слова… пока у неё не кончились силы и осознание невозможного не взглянуло ей в лицо.
– … не может…
Открыв рот, Анжела уставилась на маму, на её дряблое, морщинистое лицо, страстно желая, чтобы она что-то сказала, хоть что-то – то, что если не объяснит всё, то хотя бы отпугнёт подкрадывающуюся боль. Но мама молчала. Пляска чёрных точек за окном стала невыносимой.
– Что это значит? – закричала Анжела; на потолке колыхнулась большая хрустальная люстра. – Что это значит, мама?!
Твои воспоминания лгут.
– Но я же помнила, – она схватилась за голову и закрыла глаза, пытаясь остановить бурю, которая разгоралась внутри. – Я помнила, что он пришёл пьяный… потом я захотела уйти…
– Анжела.
Она не шелохнулась.
– Теперь ты поняла…
– Нет… – она замотала головой. – Нет, я не понимаю. Если он не пытался делать это, то зачем…
Зачем я убила отца?
Вопрос повис, не давая ей дышать. Боже, как это страшно – узнать, что всё, в чём ты была уверена минуту назад, рушится, как карточный домик, и обращается в пыль. Как страшно узнать, что чудовище, от которого ты прятался, есть ты сам. Как страшно заглянуть внутрь себя и увидеть там пустоту, отороченную кровью…
Она заплакала в который раз. Веки распухли и воспалились, не выдержав того количества влаги, что сочилась сквозь них. Она плакала, сидя у кровати мамы, и та по-прежнему не делала ничего, чтобы облегчить её страдания.
– Анжела, – позвала она спустя тысячелетие. – Анжела, послушай меня.
Она никак не отреагировала.
– Ты должна дойти. Дойти до конца.
– Куда? – глухо спросила она. Куда дальше? Теперь уже ничто не имеет значения… Она сумасшедшая, и пути в жизнь больше нет. Вот почему Рон не хотел, чтобы она встретилась с матерью. Берёг её до последнего…
Внезапно рука мамы поднялась и шлёпнула её по запястью. Анжела едва не вскрикнула.
– Не время идти назад, Анжела. Осталось совсем немного. Ещё чуть-чуть…
– Это ты играла со мной? – спросила она сквозь пелену слёз. – Скажи, мама… это ты была тем тёмным человеком?
– Не говори ерунды, – в голосе мамы прозвучали железные струны, знакомые с пелёнок. – Иди до конца.
– Но, мама…
– Иди.
Когда мама стала такой жестокой? Анжела смотрела на женщину, лежащую на кровати, отказываясь верить, что это мама, её любимая мама, о которой она хранила бережную память все эти годы. Этот не терпящий возражений тон, эта глухота к её слёзам… Почему она продолжает её мучить?
Она поднялась со стула и неловко сделала шаг назад, едва не споткнувшись. Белый свет хлестал по нервам. Как во сне, она прошла к двери и взялась за золочёную ручку, когда голос мамы заставил её замереть:
– Бедная ты моя Анжела. Бедная…
Она повернулась, готовая броситься к ней, утонуть в объятиях.
– Мама…
– Только то, что мы заслуживаем, – ответила мама на все её невысказанные вопросы. – Только то, что мы заслуживаем. Иди, Анжела. Я буду тебя ждать.
Дождь срывался с небес, беспрепятственно проникал сквозь обвалившийся потолок. Пол влажно чавкал на каждом шагу. Анжела бесцельно шла вперёд, а сгоревший отель тем временем тихо пропитывался прозрачной водой.
Дойдя до лестницы, обезображенной провалившимися половицами, она остановилась. Куда теперь? Мама сказала, нужно идти… но куда?
В пустом холле витала дымка гари, которую не смог выветрить даже дождь. Всё плыло перед глазами – может быть, из-за дымки, а может быть, ей просто так казалось. Она устала, простудилась и не спала больше двух суток. Ей нужен был отдых – отдых души и тела. Будь её воля, она бы свернулась калачиком прямо здесь, на сгоревшей лестнице, но слова мамы гнали её вперёд.
Анжела посмотрела на чёрный проём в том месте, где раньше была стойка швейцара. Никакого звонка, никакого стенда с ключами. Только обвалившаяся полка и…
Из-за угла комнатки на неё смотрел тёмный человек. Дымка скрывала не только лицо, но и фигуру, но на какую-то секунду Анжеле показалось, что она узнала его… увидела так же хорошо, как саму себя на зеркале.
– Подожди, – она медленно сделала шаг вниз. Тёмный человек не шелохнулся. – Подожди, не уходи…
Заплесневелый зелёный квадрат виднелся на полу там, где располагался музыкальный автомат. Она прошла мимо, протянув руки перед собой, как одержимая… и когда до стойки осталось лишь несколько футов, тёмный человек повернулся и двинулся в сторону задней двери.
– Стой! – закричала Анжела; стук капающей воды стал оглушительным. – Не вздумай уходить снова!
Она рванулась, побежала вперёд. Заржавевшие шарниры скрипнули, когда она открыла дверь. Тянуло зажмуриться, чтобы не увидеть ту страшную дыру… но никакой дыры не было. А была – лестница, которая вела в подвал. На дальнем конце, словно дразня её, мелькнула чёрная тень. Она поспешила вниз, хватаясь за перила. Когда до площадки подвального этажа осталось несколько ступенек, она почувствовала, как пальцы обожгло жаром. Приглушённо вскрикнув, она прижала ладонь ко рту. Там уже вскочил большой волдырь, словно от ожога. Перила были раскалёнными. Анжела оглянулась назад. Дождь высыхал; огонь, её вечный противник, злорадно выглядывал из-под провалившихся ступенек. Анжела разорвала волдырь, вцепившись в неё зубами. Боли не было. Ободрённая этим, она вошла в склад, в то время как пламя за спиной заводило свою песнь.
– Энжи…