Старик покачал головой:
- Ноги… отказали.
- Что же нам делать? - спросила Нила, в ужасе взглянув на мою мать, и я увидел, как в глазах у нее блестят слезы.
Река уже вовсю осваивалась в домике Нилы. Снаружи грохотал гром, и комната то и дело озарялась вспышками молний. Если бы это представление было частью телевизионного шоу, сейчас наступало самое время для рекламы, Но в настоящей жизни нет места паузам.
- Нам нужно инвалидное кресло-каталка, - сказала моя мама. - Где нам его раздобыть?
Нила ответила, что у них кресла-каталки нет, но они несколько раз брали кресло взаймы у соседей и, она почти уверена, оно стоит у них на крыльце.
- Кори, ты остаешься здесь, - сказала мама и вручила мне масляную лампу. Наступил мой черед быть храбрым, хотел я этого или нет. Мама и Нила ушли я унесли с собой фонарь, а я остался в комнате вместе с маленьким мальчиком и беспомощным стариком.
- Я Гэвин Кастиль, - сказал негритенок.
- А я Кори Мэкинсон, - ответил я.
Нелегко заводить знакомство, когда ты стоишь по пояс в бурлящей коричневой воде и мигающий свет жалкой лампы не может разогнать тьму в углах.
- А это мой дедушка, мистер Букер Торнберри, - объяснил мне Гэвин, ни на мгновение не отпуская руки старика. - Ему нездоровится.
- Почему вы не вышли наружу вместе со всеми?
- Потому, паренек, - ответил мне мистер Торнберри, с трудом приподнимая голову, - что это мой дом. Мой дом. И я не испугаюсь какой-то проклятой реки.
- Но все ушли из своих домов, - заметил я. Все, находившиеся в здравом уме, хотел сказать я.
- За всех я не отвечаю, они могут драпать, если им так хочется, - отозвался мистер Торнберри, в котором я почуял то же необъяснимое и непробиваемое упрямство мула, которым отличался мой дед Джейберд, Сказав это, старик скривился от нового приступа боли. Он медленно закрыл и снова открыл свои темные слезящиеся глаза и уставился на меня. Его лицо казалось черепом, таким было оно худым.
- В этом доме умерла моя Рабинэль. Прямо здесь. И я тоже не собираюсь отправляться умирать в больницу к белым людям.
- Но ведь вы т собираетесь умирать? - с тревогой спросил я его.
Казалось, старик несколько секунд обдумывал мой вопрос.
- Я хочу умереть в своем собственном доме, - наконец ответил он.
- Вода вес прибывает, - проговорил я. - Если не поторопиться, то можно утонуть.
Старик осклабился. Потом повернул голову и посмотрел на маленькую черную ручку внука, сжимавшую его ладонь.
- Деда водит меня на мультики! - сообщил мне стоявший уже по горлышко в воде Гэвин, прикованный к большой черной руке. - Обычно мы смотрим "Веселые мелодии".
- Багса Банни, - подхватил старик. - Мы любим ходить на старину Багса Банни и его дружка-заику, что похож на свинью. Верно, внучок?
- Верно, сэр, - отчеканил Гэвин и улыбнулся. - И скоро мы пойдем на мультики опять, верно? Верно, деда?
Мистер Торнберри ничего не ответил. Гэвин не собирался отпускать его руку ни за что.
И тогда я понял, что такое настоящая смелость. Это когда ты любишь кого-то больше самого себя.
Вскоре вернулись мама и Нила Кастиль с креслом-каталкой.
- Тебе просто нужно пересесть в него, папочка, - принялась упрашивать старика Нила. - Мы отвезем тебя туда, куда, говорит миз Ребекка, приезжает грузовик и всех забирает.
Мистер Торнберри глубоко и натужно вздохнул, на несколько секунд задержал вдох и только потом выдохнул.
- Проклятие. - прошептал он. - Старый мотор у старого дурня.
На последнем слове его голос чуть дрогнул.
- Сейчас мы вам поможем, - сказала ему мама. Мистер Торнберри кивнул.
- Ладио, - проговорил он. - Пора смываться, верно? Мама с Нилой пересадили мистера Торнберри в кресло-каталку. Одного этого хватило, чтобы и мама, и Нила Кастиль доняли, что хоть мистер Торнберри и казался с виду состоявшим из одних костей, но в нем было немало весу и катить кресло, в котором он сидел, предстояло против сильного и бурного течения, преодолевая напор. Кроме того, я видел и другое серьезное затруднение - на улице, высоко залитой водой, Гэвину наверняка будет с головой. Течение мгновенно унесет его, словно кукурузный початок. Кто поможет ему удержаться на плаву?
- Сначала мы отвезем твоего отца, Нила, а потом вернемся за мальчиками, - приняла решение мама. - Кори, встаньте с Гэвином вот на этот стол, ты будешь держать лампу.
Столешницу уже омывали волны паводка, но пока на ней можно было стоять, не замочив ног. Я послушно забрался на стол и помог залезть Гэвину. Там мы застыли рядом, я с масляной лампой в руках - два мальчугана на деревянном островке посреди взбесившейся реки.
- Вот так, отлично, - сказала мне мама. - Кори, отсюда ни на шаг. Если ты вздумаешь уйти, не дождавшись меня, то я тебе на заду живого места не оставлю, устрою такую порку, что ты запомнишь на всю жизнь. Понятно?
- Да, мэм.
- Гэвин, мы сейчас вернемся, - напутствовала Нила Кастиль своего сына. - Только отвезем дедушку туда, где ему помогут другие люди. Ты понял меня?
- Да, мэм, - отозвался писклявым голосом Гэвин.
- Ребятишки, слушайтесь своих мам, - подал голос мистер Торнберри. В горле у него что-то хрустело и скрежетало от боли. - Не будете слушаться - я отхожу по попам вас обоих.
- Слушаюсь, сэр, - хором ответили мы с Гэвином. Мне показалось, что мистер Торнберри потерял охоту умирать и решил пожить еще немножко.
Навалившись на ручки, мама и Нила Кастиль, каждая со своей стороны, принялись толкать кресло против потока коричневой жижи, втекавшей в комнату через дверь. Мама, кроме того, еще освещала путь фонарем. Кресло пришлось наклонить назад, и голова мистера Торнберри откинулась на спинку так, что на его тощей шее натянулись все жилы. Я слышал, как мама кряхтит от напряжения.
Медленно, но верно кресло-каталка продвигалась по направлению к двери, где уже заходилась водоворотами река. У деревянных ступеней вода дошла мистеру Торнберри до шеи, ему в лицо то и дело летели брызги.
Мама и Нила Кастиль покатили кресло по улице, и на этот раз течение помогало им толкать их груз. Я никогда не думал о маме как о физически сильном человеке. Думаю, вы и сами знаете, что никогда нельзя узнать, на что человек способен, до тех пор, пока он это сам не докажет.
- Кори? - позвал меня Гэвин, как только мы с ним остались вдвоем.
- Что, Гэвин?
- Я не умею плавать.
Он крепко прижался ко мне. Теперь, когда рядом с Гэвином больше не было дедушки и ему не для кого было храбриться, он задрожал.
- Не беспокойся, - ответил я. - Тебе и не придется никуда плыть.
Я так надеялся.
Мы принялись ждать дальше. Я от души надеялся, что мама и Нила не заставят себя долго ждать. Вода уже заливала мои размокшие ботинки. Я поинтересовался у Гэвина, не знает ли он какой-нибудь подходящей песни, и тот ответил, что как раз знает песню "На макушке старой трубы", которую тут же запел тонким и дрожащим, но не лишенным приятности голоском.
Пение Гэвина - на самом деле больше напоминавшее плач - привлекло чье-то внимание, кто-то отчаянно заплескался в дверном проеме - у меня перехватило от страха дыхание, и я поспешно направил туда фонарь.
В воде бултыхалась небольшая рыжая собака, вся измазанная в грязи. В свете лампы глаза пса дико блеснули. Хрипло дыша, он немедленно поплыл в нашу сторону через комнату, среди журналов, газет и всякой всячины. Дыхание собаки было настолько громким, что отдавалось под сводами комнаты.
- Давай, приятель, я тебя подхвачу! - принялся подбадривать я псину, которая явно выбивалась из сил и нуждалась в помощи. - Держи лампу! - крикнул я Гэвину и отдал ему фонарь.
Через дверь прокатилась новая волна; собака тихонько заскулила, когда вода приподняла и опустила ее. Перекатившись через стол, волна разбилась о стену.
- Давай, приятель, поднатужься! - снова крикнул я и наклонился, чтобы подхватить пса, бившего лапами по воде. Я поймал одну из его передних лап. Собака заглянула в мои глаза, в желтом свете лампы ее вываленный язык казался очень розовым - должно быть, так новообращенный христианин мог взывать к Спасителю.
Я уже поднимал пса за передние лапы, когда почувствовал, как под моими ногами заколебался стол.
Собака в моих руках коротко вздрогнула и замерла.
Одновременно с этим раздался отчетливый хруст.
И все.
Вот так быстро.
Сразу же после этого передняя половина туловища собаки, увлеченная моими руками, вырвалась из воды, ровно половина, без задних лап и хвоста, без всего того, что шло после половины спины; ничего, только ужасный красный срез с болтавшимися лохмотьями мяса, крови и обрывками дымившихся кишок.
Пес коротко всхлипнул. И умолк. Его лапы еще несколько раз дернулись, глаза неумолимо не отпускали моего лица - и эту агонию, которой я был свидетель, я запомнил на всю жизнь.
Я заорал - что в точности я в тот момент кричал, конечно же, не помню - и уронил то, что только что было целой собакой, а теперь стало жутким обрубком, обратно в воду. Останки собаки рухнули вниз, подняв тучу брызг, ушли с глаз под воду и снова всплыли, причем передние лапы по-прежнему пытались грести. Я услышал, как рядом со мной что-то прокричал Гэвин: нтовататаковатаббыыы? - ничего другого я не расслышал. Вокруг трупа собаки, внутренности которой тянулись за ней наподобие страшного хвоста, внезапно забурлила вода, и я увидел, как на поверхности показалось чье-то огромное продолговатое тело.