Он и сам не знал, когда появился иммунитет ко всему, что люди называют любовью. Видимо, для этого тоже нужно иметь способности. Или, на худой конец, желание. Ни тем, ни другим не обладал.
Во многом отношения с Кирой были скучны, но очень удобны. Больше всего нравилось, каким податливо-текучим, каким влажным становилось ее тело в минуты любви. Он скользил языком по напряженной белой шее, обводил бугорок пульсирующей голубой жилки, затем розовые полукружья груди и надолго застывал над трогательным белым животом, нервно подрагивающим от неторопливых прикосновений.
…Снег кружился над петербургскими крышами. Несмотря на морозы, Нева в этот год так и не замерзла. Вадим смотрел на черное полотно, наслаждаясь его глянцевой поверхностью. Как должно быть там холодно! Он специально выбрал офис на Васильевском острове, поближе к реке. Из окон весь центр как на ладони: летом с вкраплениями зелени, осенью – с пятнами рыжины, зимой все вокруг становилось монохромным, черно-белым, как сейчас. Но вне зависимости от времени года Нева жила собственной жизнью, она манила и притягивала. Иногда он оставлял машину на платной парковке и шел домой пешком, вдоль Невы, продуваемый иглами ветра. И становилось хорошо.
– У тебя необычные духи.
– Я не пользуюсь парфюмом, Вадим Александрович, – ответила Мара. – В приемной ваш заместитель и психолог. Запускать?
Вадим резко обернулся. Запускать. Словно она говорила о щенке, нагадившем в тапки, которого хозяева сначала выставили на улицу, но затем пожалели. Но ему понравились и тон, и слово. Понравилось, что и Кира не рискнула зайти сама. Понимает, значит, что назад пути нет.
– Подойди!
Вадим привлек ее к себе. Под тонким шелком черной блузки – только тело, горячее и возбуждающее. Вадим расстегнул пуговки, и груди, вынырнув, оказались у него в ладонях. Упругие, с яркими торчащими сосками. Так и хотелось потрогать языком. Но вместо этого он жадно пился губами в теплый влажный рот. Мара не сопротивлялась, призывно выгнулась, отвечая, но от ее поцелуя почему-то стало не по себе. Словно силы, желания, вся его прошлая жизнь – все сразу – внезапно закончилось. Осталась оболочка, под которой пробуждалось что-то новое, темное и пугающее.
Он отпрянул:
– Сейчас не время. Зови Киру.
Мара неторопливо застегнула блузку. Он только сейчас заметил большой кулон. Вода в серебре. И снова потянуло к ней – непреодолимо, с каким-то горячечным первобытным желанием. Усилием воли сдержался.
– Следов от помады нет? – зачем-то спросил он.
– Я не пользуюсь декоративной косметикой, Вадим Александрович, – в ее голосе послышалась издевка. – К вам Кира Павловна и господин Казус.
* * *
День у Сары не задался с самого начала. Ее уволили. Алиса Михайловна приехала в офис в дурном расположении духа, Сара подвернулась еще в лифте, а потом попалась на глаза в коридоре. Пара коротких фраз – участь решена.
Потом Сара получала расчет, собирала вещи и плакала в туалете. Сейчас слез не было, но веснушки на лице пылали от унижения. Опять не повезло.
"В кого ты такая уродилась, шестипалая! – говорил отец. – У всех дети как дети, а у нас урод!"
Мать Сару вообще не признавала, и только в пятнадцать лет Сара узнала, что это не мать, а мачеха.
– А где моя мама?
– Умерла, когда тебя, шестипалую, рожала.
На левой руке у Сары действительно было шесть пальцев. Она считала себя уродиной, хотя, по мнению врачей, ничего страшного в таком заболевании, как гексадактилия, не было.
– Вам мешает шестой палец? Физически? – спросил хирург в частной клинике.
– Физически – нет. Но я чувствую себя уродом.
– Уро-одом? Вы – уникальны, – быстрый взгляд в карточку, – Сара Тарасовна. Шесть пальцев – причуда природы. Это отклонение, если, конечно, его так можно назвать, считается очень редким, примерно один случай на пять тысяч новорожденных.
– То есть мне повезло?
– Конечно! – воплощение энтузиазма.
– И в чем же? – квинтэссенция пессимизма.
– У вас шесть пальцев, красивых пальцев, надо признать. Смотрится необычно. Используйте недостаток как достоинство.
Операцию так и не сделали. Отец пробурчал, что удовольствие это дорогое, и денег не дал. Мачеха с ним согласилась. Сару она никогда не любила, несмотря на то, что своих детей у нее не было. Может, потому и не было – из-за Сары. Там, где Сара, все не так.
На свои жалкие заработки она могла снимать однокомнатную квартиру, покупать дешевые продукты и одеваться на рынке. Впрочем, все это было вчера. Сегодня ситуация изменилась.
Уволена.
С отвращением посмотрела в зеркало.
Мышь! Рыжая!
Отражение показало расплывшуюся фигуру, тусклые волосы, скрученные в пучок, крупные веснушки (даже уши и те в веснушках!) и шесть пальцев. Как же она ненавидела этот шестой палец! Сосредоточие всех несчастий! Вот если бы его не было…
Саре нравилось играть в "если бы"…
Если бы мама не была еврейкой, Сару назвали бы по-другому.
Если бы мама не умерла, они жили бы все вместе, без мачехи. И были бы сестренки и братишки.
Если бы не было шестого пальца, отец бы ее любил, и все в жизни складывалось бы удачно.
Если бы она не была такой рыжей и веснушчатой, то вышла бы замуж, и опять же все в ее жизни шло хорошо.
И вообще все могло быть иначе, если бы…
Если бы ее не уволили сегодня.
Как только человек увольняется, он становится прокаженным. Она чувствовала себя втройне прокаженной: ее уволили, у нее шесть пальцев, и она еврейка.
"Никто ее не брал, а я взял! – бравировал отец на семейных торжествах. Мачеха тонко улыбалась. – Да, я взял еврейку в жены. Назло всем! Не помри она, в Израиль бы уехал. Жил бы сейчас как все нормальные люди. Только дура она – померла. Дочь на меня оставила. Такая же дура. Правильно мать говорила…".
Что же теперь делать? Из полученных при расчете денег она сможет оплатить квартиру. Хозяйка как раз завтра придет… Купить круп и хлеба…
А дальше?
Дальше придется искать работу.
Сара задумалась: а как ее ищут? Сюда она пришла после той истории, села на стул и с тех пор так и сидела, разве что стулья иногда менялись: вместо деревянных – компьютерные. Она так привыкла к этой работе, так срослась с ней, что перестала со временем замечать рутину будней, и даже редкие праздники воспринимались как само собой разумеющееся. В праздники спала до полудня, потом шла в гости к отцу и к мачехе. Больше не к кому. Привыкают же люди к скучной жизни? Вот и она привыкла и даже научилась находить в такой серой, расписанной на годы вперед, жизни свое удовольствие. А жизнь взяла, да и закончилась. И что теперь? Не умирать же!
В последний раз Сара спустилась на веселом оранжевом лифте. В последний раз прошла через турникет, приложив к нему оранжевый пропуск. Зеленый свет сменился красным. Обратного хода нет.
Из кафе упоительно пахло едой, и она вдруг поняла, как проголодалась. Обеды в кафе позволяла себе раз в месяц – вкусно, но очень дорого! А сейчас пожалела о своей бережливости. Больше не будет ни салатов, ни супов, ни мясных и рыбных закусок, и уж тем более великолепных десертов, которые здешний шеф-повар готовил великолепно.
Могу я поесть перед уходом?
Вопрос риторический.
Неуклюже толкнула дверь и, дрожа от нетерпения, направилась к стойке с салатами. Итальянский, Альпийский, Купеческий… Сырный супчик, пюре и свиная поджарка в густой подливке, морс, пирожное со сливками. Расплатившись, оглянулась – есть ли свободный столик. Поднос оказался тяжелым, а стакан с морсом так и норовил съехать. Местечко оказалось лишь одно – за столиком сидели Алиса Михайловна и смутно знакомый молодой человек.
Сердце испуганно ухнуло, когда поняла, что идет к ним. Не спрашивая разрешения, молча составила тарелки с подноса, подвинув посуду соседей, и уселась. Ассорти из салатов показалось необыкновенно вкусным. Лицо Алисы стало растерянным и злым, Саре это очень понравилось.
– Вас же уволили! – обеденное меню начальницы было диетическим.
– Уволили! – радостно сказала Сара, погрузив ложку в густой сырный суп. – По вашей милости, Алиса Михайловна, я теперь безработная и нищая. Скажите, а каково это? За пять минут решить судьбу человека? Пнуть на дно?! Не потому, что он заслужил, а просто так – по капризу.
Молодой человек перевел взгляд на Алису. Гладкий и холеный. Сара боялась таких – холеных и гладких. На то были свои причины. А этого она знала когда-то – в другой жизни. Только он ее, кажется, не узнал. И хорошо. Та Сара давно умерла.
– Так как, Алиса Михайловна?
Алиса приняла пас:
– Спрашиваете, каково это? Что ж… Видимо, первый урок, полученный от меня, вы запамятовали. Напомню. Что чувствуешь? Удовольствие. Это невероятно возбуждает. Власть вообще приятная штука, когда есть расходный материал.
– А как вы понимаете, что перед вами расходный материал?
– А что тут понимать? Это же видно, – улыбнулась. – Вот вы, к примеру, деточка, расходный материал. Быдло. В вас нет ничего особенного. Ничего того, чем бы вы были дороги миру. Значит, миру до вас нет никакого дела.
– В вас, значит, есть?
– Во мне есть. В моем сыне это есть, – коротко кивнула в сторону своего спутника. – Хотя бы по факту рождения. Мы – из высшей касты, вы – из низшей. И знаете, в чем еще отличие, деточка? Я о вас забуду через минуту, а вы будете помнить обо мне и ненавидеть всю жизнь.
Сара медленно облизала ложку и посмотрела в лицо бывшей начальнице. Вот в чем дело, оказывается! Высшая и низшая каста. Лучшее и худшее. Ну да, обычная теория в духе Достоевского.