– Ты не только смешной, ты еще и глупый. Вечность не может быть злой или доброй. Как и истина. Как и бог. Как и дьявол. Вот и Кайрос не может быть злым или добрым. Это время, которое выпадает. Если тебе повезет, время будет хорошим. И бог, дьявол тоже будут хорошими. Все, что нужно, – это родиться в правильное время.
– И в правильной стране?
– В правильное время. Вполне достаточно, чтобы прожить жизнь, которую никто не заметит, но которая будет спокойной и счастливой.
– А нужна она, такая жизнь?
– Объясни себе. Станет легче.
– Сейчас… Попытаюсь… Каждый считает себя избранным. Каждый уверен, что рожден для чего-то особенного. А если нет? А если это иллюзия? Если все твое предназначение лишь в том, чтобы лежать на диване и думать, что ты избран для великой цели? Если все твое предназначение в том, чтобы родиться в точке А и умереть в точке С, а в точке М родить и вырастить детей? Да, это хорошее предназначение. Но сколь много оно значит в масштабах Вселенной? В Финляндии, на границе со Швецией, я был на кладбище. Все шутили над могильной плитой. Там лежал некий Карлссон. Для Вселенной Карллсон, похороненный на границе Финляндии и Швеции, не важен. Он родился в точке А и умер в точке С, и больше о нем ничего не известно. Наверное, его жизнь была хорошей – сытой, спокойной и вполне счастливой. Но вот вопрос: чье предназначение для Вселенной было важнее – Гитлера или того же Карлссона? Если оперировать цифрами и фактами, ответ очевиден. Важен тот, кто принес меньше вреда. Но что, если опыт Германии и жизнь человека, развязавшего столь страшную войну, как раз и были тем самым важным и необходимым элементом в эволюционной головоломке? Возможно, Вторая мировая война с финальным аккордом в Хиросиме и Нагасаки и есть предупреждение… Не будь ее, не будь миллионов жертв, кто-либо в семидесятых играючи нажал бы на ядерную кнопку, просто так, посмотреть, что получится.
– То есть миллионы жертв – это жертва миру? Чтобы он жил дальше? Так получается?
– Получается так.
– Кто решает: кому в печь, а кому жить?
– Время. Я тебе сейчас страшную вещь скажу, – Дима подался вперед. – Бога нет. Его люди придумали, чтобы как-то оправдать себя. И Дьявола нет. Мы плывем во времени, а оно принимает те формы, которые мы желаем. Мы идиоты! Мы думаем, что можно что-то изменить! А изменить ничего нельзя! Изменить можно только здесь, – он отчаянно постучал по голове. – Время слышит мысли. И оно подстраивается под наши мысли.
– Под твои тоже?
– А чем я хуже?
– И в чем твое предназначение?
– Быть с Алисой. Тебе рассказать о ней? Или сама все знаешь?
– Кто она тебе?
– Она мне – вдохновение. Мы умрем, да?
– Да.
– Скоро?
– Кайрос проснется, и камни уйдут на закат.
– Но ей… Ей не будет больно?
– В твоих руках – нет.
– Ну и хорошо. Вот только одного не пойму. Чем мы так этому времени не пришлись?
* * *
– Почему не сказала?
– Что тут ответишь, Марга… Прости… Мара…
– Еще болит?
– Фантом. Болит. Неважно. Сорвалось с языка. У вас похожие имена. Потому и не сказала. И у него болеть будет, когда она уйдет, а он спасти не сможет.
– Кайрос ищет такие пары. Один умирает, другой живет. Один – посредственность, другой – гений. Мир замешан на гиблых именах и судьбах: каждый мечтает о таком предназначении, но бежит от него… Менять мир – тут смелость нужна и безумие.
– Мы безумны, Мара?
– Безумны. И немного смелы.
– Он видел тебя? Ну… без масок.
– Видел. Сегодня.
– И?
– Кассандра…
– Прости. Ты сможешь дальше жить?
– Сотни женщин так живут. Чем я лучше?
* * *
Если ты слышишь меня, ответь. У нас так мало времени. У нас его почти не осталось.
Алиса!
Абонент находится вне зоны действия сети…
Невозможность поговорить – как паспорт с просроченной визой: границы видишь, попасть не можешь.
* * *
Алиса долго плутала, пока не нашла нужный двор.
Дверь в подъезд оказалась открытой.
Поднялась на одиннадцатый этаж и позвонила.
Тишина.
Издали – шаги.
Щелкнул замок.
– Дэн?
– Добрый вечер, Алиса Михайловна. Дэн спит.
– Позволишь?
– Не мой дом, – Сара зевнула. Вполне искренне. – Разбудить?
– Не надо. Пусть спит.
– Проходите на кухню.
Алиса прошла на кухню.
– Вы уверены, что чая нам будет достаточно?
Сара накинула халат Дэна и теперь босая стояла на пороге.
– Может, сразу чего покрепче?
– Давай.
Сели друг напротив друга.
– Ну, как? Будем про касты разговаривать? Про избранность? Или другие темы найдем?
– Ты его любишь?
– Нет. Я его не люблю. И он меня не любит. У нас с ним просто секс. Безопасный секс. С двумя презервативами.
– Я боялась этого, – сказала Алиса. – Боялась, что у вас с ним будет просто секс.
– Он случился. Теперь уже не стоит бояться.
– Вы изменились.
– Вы постарели.
– Начнем сначала?
– Начнем. Я вам никогда не нравилась.
– Он слишком в вас влюблен.
Сара с нежностью погладила ворот чужого халата.
– Дэн ни в кого не влюблен. Он когда-то меня хотел. Интерес удовлетворен. История закончилась. Вы были правы: у нас все равно бы ничего не вышло.
– Ваш интерес тоже удовлетворен?
– И мой тоже, – мягко сказала Сара. – Вам не стоит волноваться. Мы ничем не связаны с вашим сыном, даже сексом.
– Связаны, Сара, связаны. И мне было бы намного легче, если бы вас с Даником объединяло влечение. Но…
– Но?
– Я ошибалась. Не в вас. В ситуации. Мне казалось, что мой сын свободен, а теперь я понимаю, что он опутан по ногам и рукам. Он несвободен. И ты, Сара, тоже. Скоро все закончится. И все закончится плохо, для тебя или для него. Для всех.
– Вы бы, конечно, предпочли, чтобы все закончилось плохо для меня.
– Он – мой сын.
– Понимаю. Для своего сына я не смогла бы сделать того же.
– Не знаю, как объяснить тебе. Наверное, сочтешь меня сумасшедшей. Ваши судьбы сплетены. Теперь я это понимаю. Я пришла, чтобы убедить Дэна уехать, но теперь вижу, что это невозможно.
– А что вас здесь держит, Алиса Михайловна? Вы ведь еще можете сбежать…
– Что держит? Возможность слушать сказки по вечерам.
* * *
Один из немногих дней, когда Сухопаров чувствовал себя хорошо. Прекрасно выспался до полудня и даже сумел не поссориться с Марой за обедом. В другие дни он ее откровенно раздражал, но сегодня Мара была особенно спокойна – вещь в себе. Только потребовала показать руки, зачем-то их понюхала, посмотрела в глаза и осталась довольной осмотром, как и светлой радужкой сухопаровских глаз.
– Удержала, – и снова заварила ему чай от "нервов", который Петр Аркадьевич теперь пил каждый день.
Нервишки действительно перестали шалить, давление выправилось, жизнь стала казаться не такой уж плохой. И самое главное – ушли страшные сны с мертвой Ларисой. Сухопаров больше не ездил на Невский и предпочитал вечерами сидеть дома – пить чай и ждать Мару.
– Сегодня придет женщина. Молодая, – сказала Мара. – Пригласишь ее в дом.
– А потом? – тупо спросил он, шелестя старыми страницами "Ньюсвика".
– Потом – ничего. Дождетесь меня.
Женщина действительно пришла. Молодая. И очень красивая. У Сухопарова даже голова закружилась от такой красоты. Женщина сидела на подоконнике, рассматривала себя в зеркальце и разговаривала сама с собой. Это было так странно и нелепо, что он почти в нее влюбился.
И все время, пока он сидел рядом с ней и смотрел, как она пьет чай, понимал, что такой женщины у него никогда не было и никогда не будет. Кто он в сравнении с ней? Неуклюжий мужчина средних лет. С отвисшим брюшком и невысоким интеллектом. Ни красоты, ни таланта. Ничего, что могло бы привлечь такую красавицу. Даже новая должность – сомнительный аргумент: какая радость сидеть в большом кабинете, если знаешь, что сидишь на чужом месте?!
Ты – никто. Неудачник. В тебе нет ничего, чем бы ты мог гордиться. Разве что…
Как ее имя? Сухопаров наморщил лоб, вспоминая. Кира? Почему Кира, если ее зовут Лариса. Вот она сидит перед ним – тонкая и обнаженная. Лара. Его Лара. Изменница. Блудница. Красавица. Она смеется над ним. Он для нее не мужчина.
Сухопаров посмотрел на свои руки. Красные, с трауром под ногтями. Уродливые, как и он сам. Осталась только одна возможность прервать невыносимую муку.
Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу!
Она виновато улыбнулась:
– Вы не могли бы заняться со мной сексом? Прямо сейчас.
Сухопаров растерялся:
– Почему я? И почему сейчас?
– Потому, что я этого хочу. А вы?
– Разве я вам приятен?
Она поцеловала его и спросила:
– Где?