…Они вошли в двенадцать сорок три, когда мальчик стоял уже весь потный, ошалевший и полуголый, с торчащим членом, хватался за сиськи двух великовозрастных теток. Все с самого начала шло плохо, плохо, хуже некуда. Не удалось установить, что за мальчик, чтобы заранее, за остававшиеся двадцать с чем-то часов, с ним связаться. Утром ловили его на трех остановках, от которых, гипотетически, он мог идти к углу того и сего, где Аннабель назначила, - хотели приставить к нему нашего, второго мальчика, в качестве друга, увязавшегося на пробы вместе с нашим деткой, - не поймали, не узнали по данному Кши фотороботу, или просто он добирался иначе, это потом станет ясно - то есть через пару дней. Потом выяснилось, что Аннабель везет ребенка не в студию, где уж все было наготове и только сигнала ждали, а в какое-то совершенно неведомое место, в какой-то розовый в рюшах блядский мотельчик, как в плохом старом кино, и пришлось все делать заново, переносить силы, строить агентов, нервничать, что не успеют. Потом опять стало плохо: слышимость из подвала была нулевая, видимости не было вообще, тепловые сенсоры смазывали пятна из-за толщины стен; двадцать минут (заметим про себя: двадцать минут, когда мальчик уже был внутри!) советовались со Скиннером, рискнуть ли ворваться слишком рано и не застать с поличным, заслать ли внутрь кого-то, кто сможет докладывать обстановку (рискуя быть обнаруженным и все сорвать) или выждать еще некоторое время и потом вломиться, если мальчик к этому моменту не выйдет обратно. Сошлись на первом, потому что Скозелли настоял: да кто его будет там долго мурыжить? да у них что - время лишнее? да тут отстреляться и прогнать ребеночка взашей. Они вошли в двенадцать сорок три, и мальчик потом рыдал, потому что было стыдно, и говорил, что пришел на пробы, и от мысли о собственной глупости рыдал еще пуще.
Задержали на месте троих: оператора, двух баб-актрис и распорядителя. Хави не было, и через пять минут буквально, когда дали команду брать студию, Хави обнаружили совершенно спокойно беседующим с женой по комму у себя в кабинете. Изобразил, сука, полнейшее неведение, и Аннабель, под стать мужу, морщила на экране нежный лобик, в ужасе возмущалась: какой ужас! какое самоуправство! кто мог предположить, что наши сотрудники окажутся такими подонками - заманить у нас за спиной маленького мальчика, вы только подумайте! Хави арестовали на месте, адвокат его уже через десять минут бегал по каталажке весь в мыле и орал о полной невиновности своего подопечного: да он не знал! да он не ведал! В студии из отдельного тайника, обнаруженного при сканировании помещения, изъяли два готовых сета, предположительно - 100 % REAL, на одном два мальчика, на другом - мальчик и девочка, все - лет одиннадцати-тринадцати; от третьего сета только бион.
Суд начнется шестнадцатого, вы, сержант Лунь, свидетельствуете двадцать пятого. Зайдите, пожалуйста, завтра, нам надо побеседовать о вашем будущем.
Обидели Кшисю. Не дали участвовать в операции. Сказали: милая, там будет страшно, мало ли что увидим, зачем тебе это? А оказалось - привели мальчика потрахаться, и он, судя по скозеллевской улыбочке, весь сиял там и светился, и гордился до ужаса тем, что две голые тетки танцуют вокруг него кругами, две настоящие тетки, а не писюшки лет десяти, - все как у больших - две жопы, пять грудей. Вот вам и весь снафф, вот вам и все заманивание, и вся преступность: привели ребеночка, осчастливили, дали возможность всем одноклассникам тыкать в нос: да я пробовался на чилли, только мне денег предложили мало, так я их похерил. Зухраб говорит потом: знаешь, я скажу, наверное, ну, дурное, но понимаешь - я бы предпочел, чтобы его нашли там избитым и прикованным к батарее. У меня бы хоть было чувство, что моя часть отдела занимается чем-нибудь полезным. Это довольно мучительно, понимаешь, - сознавать, что ты ищешь, ну, неизвестно, существующий ли предмет. Скажи мне, Кши, вот между нами: ты сама веришь, что снафф существует? А?
Глава 33
Буль-буль-буль-буль. В уши мне набивается пена. Буль-буль-буль-буль. Я глухая и тихая рыба. Буль-буль-буль-буль. Мне в глаза набивается пена. Буль-буль-буль-буль. Я слепая и глупая рыба. Буль-буль-буль-буль. В мокрый рот набивается пена. Буль-буль-буль-буль. Я немая наивная рыба.
Буль-буль-буль-буль. Я хотел бы сейчас раствориться. Буль-буль-буль-буль. Никогда не вылазить из ванны. Буль-буль-буль-буль. Никогда не ходить на работу. Буль-буль-буль-буль. Никогда не видеть Каэтана Альба. Буль-буль-буль-буль. Никогда не знать, что именно сегодня произошло. Буль-буль-буль-буль. По крайней мере, ничего не помнить. Буль-буль-буль-буль. А если уж я не могу не помнить, то хотя бы перестать испытывать такой ужас и такое отвращение. Буль-буль-буль-буль. Никакое не отвращение, не врите себе, Зухраб Абу-Догош, вы испытываете не отвращение, а страшное разочарование. Буль-буль-буль-буль. И никакое не разочарование даже, если смотреть правде в глаза, - ну, то есть и это, конечно, присутствует, а - как бы сказать - гнетущее чувство пустоты и бессмысленности всего последующего бытия - по меньшей мере в сфере профессиональных занятий.
Буль-буль-буль-буль. С пальцев капают мыльные слезы. Буль-буль-буль-буль. Я не плачу, но как же обидно. Буль-буль-буль-буль. С локтя капают мыльные слезы. Буль-буль-буль-буль. Я не плачу, но как же противно. Буль-буль-буль-буль. С уха капают мыльные слезы. Буль-буль-буль-буль. Я не плачу, но как же ужасно.
Буль-буль-буль-буль. Я ведь знал, что такое бывает. Буль-буль-буль-буль. Я не так уж люблю человеков. Буль-буль-буль-буль. Я никогда не был наивным мальчиком. Буль-буль-буль-буль. Я никогда не питал иллюзий по поводу полиции. Буль-буль-буль-буль. Я никогда не сомневался, что взятки берут многие, многие, очень многие. Буль-буль-буль-буль. Я просто был уверен, что лично я с этими многими не знаком. Буль-буль-буль-буль. Я катаю пяткой мыло по дну ванны; оно склизнет, оно размокает. Буль-буль-буль-буль. Мне довольно противно это делать, но еще противней остановиться. Буль-буль-буль-буль. Растаявшее мыло забьет выходы массажных струй. Расслабляющий бион лежит на раковине, возьми и накатай. Нет уж, потерпи еще минут пять. Попробуй понять, как тебе жить дальше.
Буль-буль-буль-буль. Пусть вода растворит мои ноги. Буль-буль-буль-буль. Я смогу не ходить на работу. Буль-буль-буль-буль. Пусть вода растворит мои губы. Буль-буль-буль-буль. Я смогу промолчать и стерпеться. Буль-буль-буль-буль. Пусть вода растворит мою совесть. Буль-буль-буль-буль. Я смогу быть таким же, как прежде.
Буль-буль-буль-буль. Для чего я там был ему нужен? Буль-буль-буль-буль. Он вполне мог пойти в одиночку. Буль-буль-буль-буль. Сейчас я думаю, что раз уж мы так тесно работаем вместе, то Каэтану надо было втянуть меня внутрь, сделать частью круговой поруки. Буль-буль-буль-буль. Зато передо мной он разыграл прекрасный спектакль на тему "Врага надо знать в лицо". Буль-буль-буль-буль. Он повез меня знакомиться с Гроссом, он сказал, что Гросс сам позвонил нам и сам предложил сотрудничество, он сказал, что важно, важно, важнее всего иметь своих людей на территории, что один добровольный агент лучше двенадцати подставных.
Буль-буль-буль-буль. Все это была чистая правда.
Буль-буль-буль-буль. Он сказал, что иногда к нам обращаются люди изнутри индустрии - надеются, что если будет серьезная, настоящая операция по истреблению чилли - или какого-то сектора чилли, - то мы их прикроем как своих агентов; он сказал, что обычно эти люди хотят получить полные гарантии в обмен на то, что раз в месяц они будут писать нам: "Ничего нового не происходит, извините"; он сказал мне, что таких мы порой даже берем на месте - для острастки, для демонстрации того, что не надо шантажировать полицию; правда, сразу и выпускаем.
Буль-буль-буль-буль. Все это была чистая правда.
Буль-буль-буль-буль. Он сказал мне, что иногда среди этих стукачей бывают действительно умные люди; он сказал, что периодически они предлагают весомые сделки за то, чтобы полиция держала их на хорошем счету; он сказал мне, что Гросс кажется ему именно таким человеком; он сказал мне, что Гросс - заметная фигура и контакт с ним - прекрасный способ держать руку на пульсе.
Буль-буль-буль-буль. Все это была чистая правда.
Буль-буль-буль-буль. Он сказал мне, что Гроссу это посоветовал умный человек Бо Дерек; он сказал мне, что Гросс хочет отнюдь не статус агента; он сказал мне, что Гросс хочет услуги в обмен на услугу; он сказал мне, что Гросс хочет стучать нам, если какая-то студия начинает делать фильмы в его области, чтобы мы брали эту студию и устраивали ей показательное судебное избиение.
Буль-буль-буль-буль. Все это была чистая правда.
Буль-буль-буль-буль. Я сказал ему, что не понимаю, зачем нам это нужно; я сказал ему, что мы знаем о существовании по крайней мере сотни студий и можем взять любую в любой момент; я сказал ему, что не вижу смысла пользоваться услугами стукача и прикрывать его, если у нас у самих полно информации; я сказал ему, что особенно глупым кажется мне прикрывать этого Гросса, которого, наоборот, надо вздрючить первым, когда дело дойдет до вздрючивания: у него совершенно чудовищные, дикие в своей циничности фильмы, я видел один про Кортеса и смертельно взбесился; я сказал Каэтану, что ему, мексиканцу, все это должно быть втройне противно.
Буль-буль-буль-буль. Все это была чистая правда.