Обойдя всю "ночлежку", как выразилась буфетная дама (скорее всего, она была из Прибалтики), я спустился в полуподвал, вышел в его наружную часть, перилами отгороженную от тротуара, поднялся по бетонным ступеням… и увидел хухра. Он как будто дремал на перилах, поджидая меня. Не глядя, коснулся ладонью пушистой спины. Из серого облака выбралась лапка и легонько ударила по руке. "Не тронь!" Я обознался. На меня глядели зеленые очи местной красавицы-кошки. "Что с тобой, милый? – спросила она. – Мы разве знакомы!?"
В конце концов, я вернулся в холл. Отель был "трех звездным". Три звездочки в Англии – это прилично. Вот только ступеньки внутренних лестниц взывали к сочувствию. Наверняка, их чинили, и лакировали, но они все равно продолжали ворчать, как старые люди, знававшие лучшие времена. Портье (парень лет тридцати пяти) улыбался. Все портье улыбались. Я рассчитывал использовать их для своей языковой практики, но, они, в разной степени зная русский, сами не прочь были практиковаться на мне.
Автобус для обзорной экскурсии должен был вот-вот подойти. И народ, потихонечку выбирался на воздух.
Поступил приказ: "Выходи!". Оказывается, машина давно ждала за углом. Струйкою зонтиков (дождь продолжался) мы "потекли" к зеленому с черным автобусу. Водитель, открывший салон, был тоже в зеленом, и что он окажется черным, было само собой разумеющимся. Женщины вслух восторгались его живописностью, точно речь шла о вороном скакуне. В Африке, у озера Виктория живут угандийцы (их тридцать пять миллионов). Как пишут путеводители, именно "этот народ выбрал столицу Великобритании для поисков лучшей жизни".
В нашей компании подобрался творческий "люд". Было даже несколько гениев. Самый из них выдающийся, держался в тени, на заднем сидении. Но дух его царил над всеми. Тот, кто хотел быть услышанным, норовил обернуться, рискуя свернуть себе шею.
В группе я был самый старый.
"Все на месте?" – спросила женщина-гид. "Все!" – ответили все. Мы поехали.
Я положил на колени схему города: по военной привычке, не определившись на карте, чувствовал себя неуютно. Вообще говоря, это следует делать, у ветрового стекла. В средине салона, где я сидел, ориентироваться было не просто, но оставался спортивный азарт. А достопримечательности, на которые обращала наше внимание гид, служили ориентирами.
По бульвару "Сады Сассекса" мы проехали с километр на север до пересечения с "Эдьжвар Роуд" (Edgware Road). Второе слово означало, конечно, "дорогу". Но первое – переводить не берусь: смысл его – не в словаре, а в истории. "Дорога", на которую мы повернули, была светленькой улицей с разнотипными пяти и шестиэтажными зданиями. Она тянулась до "Мраморной арки" Гайд Парка, облаком выплывшего из сырой кисеи дождя. Арку, воздвигнутую в честь побед над Наполеоном у входа в королевский дворец, позже перенесли сюда – в знаменитый "ораторский угол" парка, где каждый, способный связать пару слов, может это продемонстрировать.
За "Мраморной аркой" "Эдьжвар Роуд" "перетекла" в "Оксфорд Стрит" (Oxford Sireet), – мы ехали на восток по самой торговой улице Лондона. Справа и слева выстроились дома, похожие на торты светло серого (с жёлтым оттенком) цвета. Несмотря на ненастье, улица казалась веселенькой. Архитекторы объяснили: секрет – в штукатурке. В погожие дни она "аккумулировала" в себе свет, а в пасмурные – излучала. Мы проехали еще полтора километра до "Оксфорд Сэркэс". "Circus" по-английски – кольцо, а, по существу, – перекресток, где сходится несколько улиц. "Оксфорд Сэркэс" под прямым углом пересекали две улицы. Мы повернули вправо на "Риджинт Стрит" (Regent Street) – на "Улицу Регента" (некоторые властители Англии, не имея высшего титула, правили многие годы в качестве регентов при недееспособных особах королевской семьи).
По мере приближения к центру, архитектурно-кондитерский ландшафт становился все более приторным.
Риджнт Стрит плавно поворачивала влево – мы приближались к скандально-известной "Пиккадилли Сэркэс". Тут билось сердце "Вест-Энда" – района, как элегантно выражаются путеводители, "с интенсивной ночной жизнью". В центре площади высилась статуя "ангела христианской любви к ближнему".
Прохожих в тот час и в такую погоду было немного. И все они торопились куда-то, не глядя по сторонам. Я был раздосадован: вот уже – центр Лондона, а мы, уставившись в окна, как в телеэкраны, даже не чувствуем этого.
Немецкий философ (созерцатель и волюнтарист) Артур Шопенгауэр находил, что история – не что иное, как нескончаемый путаный сон. Как только автобус тронулся с места, "сон" обрел музыку, которая то накатывала теплой волной, то отступала. Слышалось вступление к "Хованщине" – "Рассвет над Москвою рекой" Модеста Мусоргского. На восходе алели опрокинутые в сонные воды башни кремля, а во рту – вкус малинового варенья. Когда-то эту чудную музыку давали по радио в шесть утра, как молитву. Она отрывала меня от детского сна и гнала "за тридевять земель" в школу. О, как я ненавидел "Рассвет", связанный с насилием пробуждения! Сейчас эти звуки свидетельствовали: я – все еще "на том берегу", а за окошками – всего лишь заштрихованные дождем "съемочные павильоны" с роскошным, в натуральную величину, макетом Лондона.
Случилось то, чего я боялся. В "Пиккадилли Сэркэс" вливалось множество "улиц-речушек". Сделав сложный маневр, автобус въехал в одну из них и покатил неизвестно куда. А я потерял "нить маршрута". Один поворот следовал за другим, и вот зашумели над нами полупрозрачные кроны. Сквозь них кое-где проглядывали старинные здания. Гид объявила: "Букингемский дворец! Выходим! Стоянка пятнадцать минут. Не опаздывать!"
3.
Шел дождь. Вылезать не хотелось. Однако, – пришлось. Потянулся, хрустя больными суставами (дар уссурийских болот). Поискал глазами пушистика. Сегодня мы виделись у турникетов подземки. Но мне его уже не хватало. Значит, скоро появится. Спеша убедиться, нагнулся и, заглянув под автобус, увидел два блюдца зрачков и свисающий до брусчатки язык. "Привет!" – сказал я. Хухр отозвался: "Пвивет!"
На уличном транспорте он любил ездить снизу, "приклеившись" к раме, или сверху, развалившись на крыше. Я повторил слова гида: "Выходим. Стоянка пятнадцать минут. Не опаздывать". Он "отклеился", вылез, потянулся, хрустя суставами (из любви к лицедейству).
Архитекторы раскрыли зонты и цепочкой потянулись за гидом. Меня окликнули, посоветовали оставить в покое "собаку" и догонять группу. Я (старый ворчун) плелся сзади, проклиная погоду.
Остановились перед чугунной оградой, с позолоченным верхом. Здесь уже было несколько туристических групп. Массивные каменные столбы венчали старинные канделябры на пять фонарей. Я решил, нас сюда привели ради этих чудесных ворот, украшенных золотыми гербами. За оградою мокло неприютное здание в три этажа. Детали, на сером фоне, едва просматривались. Я различил три греческих портика: по бокам два узких (ложных), в центре – широкий – с колоннами. На втором этаже – балюстрада балкона.
Я вспомнил, что видел все это, в иной обстановке – не под дождем, не во сне, а на телеэкране. Гремел оркестр, из ворот выезжали всадники в ослепительных шлемах, уморительно топала стража в медвежьих папахах, а на балкон выходила сама королева и мать-королева и принцы с принцессами – Англия рукоплескала.
На "экране" ливня, над серой громадой дворца торчал увенчанный шариком голый флагшток. Из экономии, в отсутствии монарших особ, отапливалось всего несколько комнат. Остальное поступало в распоряжение властителя "Королевства крыс".
Я стоял у ворот. Над моей головой, сияли золотые венки и начищенные до блеска державные львы с коронами в гривах. Люди глядели на них и кричали: "Monkeys!" "Monkeys!" "Глядите! – крикнул кто-то по-русски. – Здесь обезьяны!" На каждом из львов громоздился пушистый, глазастый и языкастый зверек. Я приблизился и тихо сказал: "Ребята, валите отсюда, пока не проснулся стражник в папахе" – и поплелся к автобусу. Хухры запрыгнули на канделябры, и стало их пять. Затем, – почесали синхронно затылки и туловища с другого конца, хохоча, поскакали за мной по решетке (несметным числом), взвизгнули и, просыпавшись вниз, затерялись в мокрой траве.
Не проехали мы и пяти минут, – опять остановка. "Вестминстерское аббатство!" – объявила гид.
"Вестминстерский район" – один из центральных районов Лондона. На его территории – всё "Вестминстерское": "Вестминстерский мост" через Темзу, "Вестминстерский дворец" (одно из стоящих вдоль берега зданий парламента) со знаменитой башней "Биг-Бен", "Вестминстерское аббатство" – главный собор королевства (алтарной частью почти примыкает к парламенту), наконец, спрятанный между домами на Victoria Street "Вестминстерский собор" (к нему мы вернемся позднее).
Сквозь ливень подходим к "Аббатству" – старинному двух башенному собору (сравнительно не большему даже для Англии). На фасаде – фигурки святых, трехкрестия, часы. Вертикальные линии, стрельчатых окон усиливали устремленность в высь. Первое впечатление – стройность.
И вот уже мы – под сводами храма. В течение девятисот лет происходили здесь коронации, венчания и отпевания членов монаршей семьи, а в обширных и многочисленных нефах, под плитами пола – прах королей и еще многих, кто оставил след в истории нации.