– Это как-то связано с чтением? – удивился Николя, но особо спорить не стал. – Что ж, с удовольствием зачитаю сей исторический и даже в чём-то научный документ. Итак… "Сей документ выдан благородной вдове пани Солохе в том, шо она николи не является ведьмой! А буде у кого сомнения, так с ними добро пожаловать в пекло, где и надлежит жалобу на то подать в письменной форме, на циркулярном языке, со всеми печатями и заверением не ниже уровня сорочинского заседателя, а то и самого пана комиссара. Так что всем, сим документом не удовлетворённым, прямая дорога в дупу, и шоб вы сдохли!" Отпечаток раздвоенного копыта и невнятная роспись на латыни. Вакула, мы идиоты. Причем оба…
– Та ну? – не поверил кузнец. – А шо не так?
– Подпись! Что нам стоило своими глазами прочитать, чего он там в конце накорякал? "За то душу свою отправлю прямиком в ад, в чём зуб даю и левой рукой подписуюсь. Полноправный чёрт славного Запорожского войска, рогатый пан полковник Байстрюк!" Представляешь реакцию господина исправника на такую бумагу?!
Николя опустился тощим задом на лавку, уронив лицо в ладони. Вакула замер в отчаянии.
– Слышь, носатый, ты это, тока не реви, – утешающе донеслось из мешка. – Байстрюк, он чёрт авторитетный и не таким, как вы, подставлял ножку в гопаке! С такою бумагой Солоху вашу по всем судам затаскают и в самый дальний Соловецкий монастырь сошлют покаяния ради! Нет, тут надо тоньше подходить, с определённым изяществом, в должной этой, как её…
– Пропорции? – рискнул вставить Вакула.
– Вот именно. Та развяжите меня уже, налейте горилки – будем думу думать…
В один миг прямо на наковальне была расстелена чистая тряпица, на ней, как по волшебству, появились ломти чёрного хлеба, белое сало в крошках крупной соли, две головки чеснока, крупная крымская луковица, а венцом всему – бутыль горилки, которая всегда хранится в доме хорошего хозяина. Пусть даже не для себя, но не бежать же в шинок, коли вдруг гости придут, верно же?
– Хм, а когда я тебя спрашивал, так мне, значит, нет горилки? – мрачно припомнил Николя.
– Та шо вы, как этот… сидайте вже, паныч. – Кузнец виновато поморщился и быстро выставил три глиняные стопки. – Ну и з богом, выпускайте бесюгана!
Николя покивал головой и молча пнул мешок.
– Э-э, образованный, ты чё? Думаешь, я отсюда сам не смогу выйти и тебе по ушам надавать?! Не зли меня, хуже будет!
– Один раз мы уже чёрту поверили, – ответил молодой гимназист на укоризненный недоумённый взгляд товарища. – А теперь пойдём другим путём.
– Чё-то я не понял, парни, вам нужен мой совет или так и будете кота за…
Николя быстро снял нательный крестик и приложил его к мешку в том месте, где, судя по натянутой ткани и характерным складкам, должна была находиться голова нечистого.
– Ой-й ёу-у! – С дичайшим воплем бедный чёрт в мешке взвился вверх, стукнулся об потолок, потом вниз, опять вверх, и так четыре раза, как попадья, случайно севшая на горячую плиту, а с плиты в корзину с яйцами. Вроде как в одном случае больно, в другом обидно, но и перепрыгнуть некуда.
Кузнец смиренно вздохнул и, не торопясь, убрал всю закуску с наковальни. Горилку зачем-то откупорил, понюхал (не прокисла ли?), заткнул обратно тряпочкой и тоже спрятал от греха подальше.
Николя меж тем спокойно поймал всё ещё подпрыгивающий на манер беременной жабы мешок, придавил его об пол коленом и с присущей выпускникам Нежинской гимназии вежливостью и тактом тихо спросил:
– Ещё раз к святому кресту лбом приложить?
– Ежели б ты, длинноносый, его мне ко лбу приложил, я б сознание потерял и не дрыгался, – вскинулся нечистый. – Но ты… ты ж мне… от такенное клеймо прямо на противоположное место припечатал, собака страшная-а…
– Ладно, вылезай, – слегка смутился молодой человек. – Я не нарочно. Но тем не менее! Вздумаешь с нами шутки шутить, и второй раз перекрещу без малейшего сострадания.
Вакула развязал тугой узел. Чёрт осторожно высунул наружу пятачок, поводил им слева направо и, не скрывая испугу (а причины были!), зачастил:
– Панове, я вам помогу! Вот чем хотите поклянусь, хоть бы меня, если совру, Святым Писанием на месте придавило!
– По рукам, – согласились суровые герои наши, но руки ни один чёрту не подал.
Он особо и не обиделся, на четвереньках выполз из мешка, без разрешения сел на лавку, тут же вскочил с неё, укоризненно развернулся и продемонстрировал на верхней части бедра, или по-простому ягодице, а по-научному – заднице вульгарис, свежий ожог в форме православного креста.
– Извинений не будет, – ещё раз предупредил Николя.
Нечистый покосился на Вакулу.
– А я шо, самый дурный?! Могу до того ще и промеж рогов леща добавить.
– Фараоны египетские, – шмыгнул пятачком ухажёр дражайшей пани Солохи. – И чёрт бы с вами… хотя я и так тут. Ладно, ежели в двух словах, скажу: чтоб вы ни сделали, а господин исправник только своим глазам верит. Ни слухами, ни уговорами, ни даже той справкой от Байстрюка его не проймёшь. Однако же один способ есть, но он непростой.
– Какой же?
– Сказки надо читать. Вот припомните ли вы одну такую, про то, как простой козак клад нашёл, а мама у того козака была болтливее всех сорок в Закарпатье?
Николя с Вакулой переглянулись, и… это было их роковой ошибкой. Нечистый прыснул с места, как тощий уличный кот по мартовскому гулянью! В один миг шмыгнул между ног, прыгнул с места в оконце, выбил рогами стекло и скрылся в начинающей светлеть ночи.
Кузнец свистел и гикал ему вслед, пока рогатый искуситель рода человеческого поднимал клубы пыли по просёлочной дороге от Диканьки в сторону Полтавского тракта. А может, оттуда прямиком и до турецкой границы, в подданство султана, каким-нибудь мелким шайтаном в гарем устраиваться. А чем, собственно, не карьера?
– Утёк, паныч Николя! Так бежав, шо тока копытца сверкали, думаю, его теперь и на тарантайке самого пана исправника не догонишь!
– Ну, нам оно и не надо. А вот скажи-ка мне лучше, ты эту сказку про козака с кладом помнишь?
– А то! Рассказать?
– Сделай милость, – попросил молодой человек в тихой надежде, что если это та самая история, то у них и впрямь есть шанс избавить Солоху от всех и всяческих неприятностей.
Не будем так уж дотошно пересказывать сюжет, который, кстати, повторятся и в русских, и в белорусских, и даже в европейских сказках, ибо устное народное творчество разумных границ не знает. Суть одна, мужчина, нашедший клад, вынужден обставить свою находку таким фантастическим образом, чтобы его болтливой жене (маме) никто и нипочём не верил. Далее, спойлерить не станем, вернёмся к нашему линейному повествованию…
– Ну что ж, – удовлетворённо потянулся молодой человек, сладко зевая во весь рот, когда его друг закончил сказку. – Есть две новости, хорошая и плохая. С чего начнём?
– Та уж давайте сперва ту, шо дурна, – обречённо махнул рукой Вакула.
– Похоже, ты сегодня пропустишь службу в церкви.
– Прости, Господи, меня грешного, – широко перекрестился кузнец. – А яка ж тогда добра новость?
– Даже если господин исправник сочтёт твою маменьку ведьмой, ему всё равно никто не поверит. Да и он сам себе в первую очередь!
– Ох, думается мне, паныч, шо вы затеяли яку-то чудесну проказу. И что ж? Я з вами!
Приятели церемонно пожали друг другу руки и, не тратя лишнего времени, приступили к делу. А успеть надо было очень и очень многое. Не станем забегать вперёд, раскрывая все карты или же, по-новомодному, московскому выражению, расставлять рояли в кустах. Хотя кому бы взбрело в голову покупать столь дорогущую и не нужную ни в одной хате вещь?
Даже у самого пана головы нет в доме рояля, а коли душа под горилку пляски потребует, так проще кликнуть музыкантов из шинка, поставить им штоф, дык они, добрые люди, такое на скрипках, дудках да на бандурах сыграют, что хоть в высшем обществе послушать незазорно будет, а тот рояль – на дрова вместе с кустами! Тю на них!
Господин исправник тоже очень важный чин. Живёт в городе, в каменном двухэтажном доме, держит коляску и пару лошадей. Любой жаждущий оторвать его поутру от дел государственной важности, хоть простой мужик, а хоть бы и степенный козак-хуторянин, рискует быть выпоротым.
Чтобы подать ему прошение, одной курочкой или же, скажем, крынкой сметаны никак не отделаешься. Сперва заплати рубль целковый, после выкладывай в приёмной колбасы, окорока копчёные, крупу гречишную, сало да самогон, а уже потом, оставив всё это на кухне или в коридоре, кланяйся и проси нижайше принять бумагу к рассмотрению.
И бумага та должна быть написана по всем правилам, хорошим почерком, без помарок и клякс, а не то опять же взашей, и весь разговор. Господина исправника боятся больше пана головы! Да что там, и сам коллежский асессор вполовину не так грозен. К тому же проезжает мимо Диканьки раз-два в год, на резвых лошадях и в самой быстрой в округе тарантайке. И слава богу, как говорится…
Церковная служба в воскресенье на селе тоже праздник особый. Народ наряжается самым наилучшим образом. Козаки начищают дёгтем да смальцем сапоги свои, не пьют с утра и на церковном дворе не нюхают табак. Бабы торжественно выводят разодетых и причёсанных детей, подолом нежно, по-матерински, утирая носы самым младшим.
Парубки ведут себя до непривычности степенно, расхаживая перед румяными дивчинами гоголем, исподволь высматривая самые нежные девичьи губы, для того чтоб на выходе сорвать с них быстрый поцелуй, покуда суровый батька с бдительной мамкой не видят.