После чего герои наши плечом к плечу отправились по тропинке вдоль редкого плетня на двор прекрасной пани Солохи. Надобно признать, что плетень вкруг Диканьки шёл аккурат от кумовой хаты, и каждый, кто по ночи плёлся из шинка через село, никогда не удосуживался взять с собой палку, дабы отгонять брехливых псов, надеясь всегда позаимствовать приличный прут из плетня. Возвращать обратно, однако же, никто ничего не собирался, посему в определенных местах кумов плетень напоминал бородавку той же кумы, из коей (бородавки, а не кумы!) торчали в разные стороны три или четыре крепкие волосины…
Лицо прекраснейшей пани Солохи надо было видеть! Да, именно так, и сей же момент мы попробуем объясниться – почему…
Во-первых, дверь в хату вдруг оказалась заперта, и это посреди бела дня. Нет, ну понятно, что несколько ближе к вечеру, но ведь и не ночь же! Во-вторых, на требовательный стук Вакулы – "мамо, отворитесь!" – изнутри послышался шум, суета, звук разбитой посуды, грохот чьих-то сапог, явно бегающих по стенам, сдержанные женские матюкания, а потом резко повисла тишина.
Дверь распахнулась. На пороге, сияя широкой улыбкой с намертво стиснутыми зубами, стояла чуть встрёпанная кузнецова мама. Как уже упоминалось выше, её лицо надо было видеть. Тут и сам не рожденный ещё Станиславский крикнул бы: не верю-у!
– Ой, це кто? Тю, так то сынок мой любимый, да ще не один, а с добрым приятелем! Проходьте, проходьте, паныч-гимназист, будь ласка! А я вже и стол накрыла, сейчас и отужинаем, уж не обессудьте сесть с простым людом…
– Та мы на хвилинку, мамо, – сухо откликнулся кузнец, левой рукой удерживая друга. – Ще в ночь будем працювать, бо заказов много! И ковать, и красить, и малювать надо. А де-то туточки у нас сеть была?
Солоха сделала круглые глаза. Да, собственно, Николя тоже вряд ли мог бы объяснить, за каким ёлкиным хреном им в кузнице рыболовная сеть сдалась.
– От не надо вопросов, мамо! Не доставайте. Шо нам треба, то треба, и всё! А тока ще и багор был, и горилки пузырь?
– Сыноньку, – взмолилась Солоха, едва не падая на колени, – що ж вы с приятелем в той кузне учинить решили?! У мене слов нема, одни фантазии…
Меж тем Вакула, не вдаваясь в объяснения, быстренько нашёл всё, что ему требовалось, перекрестился на иконы и, подтолкнув друга плечом, вышел вон. Николя галантно поклонился пани Солохе, развернулся на выход и, не глядя, пнул стоящий у дверей большой мешок с картошкой (или неизвестно с чем). Мешок охнул и простонал фальцетом:
– Во тьму адскую ввергаюся и муки египетские претерпеваю безвинно, аки агнец божий…
Уже за плетнём Вакула, отводя взгляд, уточнил:
– Кто там был-то?
– Скорее всего, дьяк. Но поверь мне, дружище, я попал куда надо. Если сегодня у него что и встанет, так только волосы дыбом…
Вакула удовлетворённо хмыкнул. После чего приятели искренне рассмеялись, хлопая друг дружку по спине.
А то и верно, по сути проблемы, да какая кому разница, с кем на ужин встречается вольная вдовица? Разве что досужим сплетникам всякие разные слова языком поганым молоть! Так за то им в пекле сковородки раскалённые, без масла, положены и тыканье вилами. Кому оно охота? По факту – никому, однако же сие никогда не останавливало, не останавливает да и навряд ли когда будет останавливать диавольское семя сплетников.
Уже дойдя до кузни, Вакула потратил ещё с часок, чтобы нацепить на ту же сеть железные крючья. Потом он сунул её в проверенный мешок, взял багор наперевес и подмигнул Николя:
– Так шо, паныч, пойдём подивимся на тех русалок, среди которых одна, как ни верти, самая что ни на есть натуральная ведьма? От ведь яка специфична пропорция…
Тут уже и не поспоришь. Кто бы знал, сколько дивных волшебств и таинств хранит прекрасная земля наша?! Есть, есть, конечно, дивные сказки и мистические истории в больших и малых городах европейских, однако же ежели по совести присмотреться да подумать умом своим природным, а не начитанным, так в единый миг ясно становится, что земля русская, народ наш в сём сказочном плане, – в сотни тысяч раз других богаче!
Нет ни у кого таких чудесных историй, дивных легенд, волшебных преданий, леденящих душу ужасов и возвышающих до небес сказаний! Кто хочет подискутировать о сём с Николя и Вакулой, а рискните-ка чахлым здоровьицем! Один языком научным вам всё докажет, а другой уже и кулаком куда надо ума добавит, ежели человеческими словами не дошло…
Итак, добавив к вышеуложенному, в тот же мешок, поверх сети с крючьями, пару небольших молотов, горсть соли в тряпице, краюху чёрного хлеба, приличный шмат сала и полулитровый штоф горилки, кузнец закинул груз за плечи и пошагал следом за своим приятелем в очередной авантюрный поход на заброшенную мельницу, к старому пруду с кувшинками…
– А шо, паныч, не в обиду вам будь сказано, как ежели присмотреться с трудового взгляду, не було ли в вас такой грешной мысли, шо вот как заявились вы, положим, до Диканьки, так оно зараз усё и попёрло?
– В смысле?
– Да ить как же тихо, спаси господь, мы тут до вас жили-и…
– Не буду спорить, некоторая логика в твоих умозаключениях есть, – без спешки протянул Николя, прекрасно зная, как его друг обожает витиеватые фразы. – Сам я о сём феномене размышлял неоднократно. И на сей момент даже близок к уверенности, что всё, с нами происходящее, есть некий всплеск волшебных чудествований, возникший не на пустом месте единократно, а наверняка имевший место зреть долгие годы, покуда мне не довелось Божьим ли промыслом, диавольской ли кознью потревожить корень сей проблемы.
Кузнец беспомощно вздохнул, и скрип его мозгов, осмысливающий всё вышесказанное, раздавался в мягкой темноте вплоть до самой мельницы. Украинская ночь вновь брала свои права над миром. На сине-чёрном бархате её всё ярче и ярче сверкали далёкие звёзды, к описанию которых стоило бы скорее привлечь перо персидских поэтов любовной лирики.
Дивные ароматы остывающей степи и послезакатной свежести разлились в воздухе. Лёгкий ветерок едва касался поцелуями своими усталых листьев тополей, яблонь и вишен. Тощий месяц серебряной турецкой саблей завис в небе, обещая высоко поднятым нижним краем своим хорошую погоду и всяческое благоденствие земле нашей. А под разлившимся повсюду хрустальным светом уже таинственно мерцал старый пруд, переливаясь жемчугами и перламутром…
– Скажите ж, Христа ради, от какой басурманской заразе, чтоб ему не довелось на Святках, с морозу, рюмку водки выпить для сугреву, взбрело в такой глуши мельницу ставить?! Честному люду и не добраться же…
– Вакула, что-то вы часто стали во всём виноватых искать, не находишь? То москали, то немцы, то басурмане, то католики…
– Та-а к слову пришлось, – сплюнул кузнец. – Известно ж всем, шо москаль как чего увидит, так неизменно сопрёт, а немец человеческого языка не розумиет, а басурманин в Христа Бога не верует, а католик хоть и верует, да не так! Ох ты ж, Матерь Божья, какой бред я несу…
Тут надобно признать, что Вакула, работающий с металлом, не мог позволить себе пустого зазнайства и хвастовства, а потому был человеком вполне себе самокритичным. В сравнении с тем же Николя, который отличнейше умел и даже любил порой прихвастнуть.
– Великодушно прощаю, – важно поклонился Николя, периодически ощущавший себя в той же Диканьке то немцем, то москалём. – Поскольку мы, собственно, уже и пришли. Вот тут я спал, вот отсюда появилась прекрасная панночка, вот здесь она шагнула обратно в пруд.
– Добре, стало быть, тут мы и ждать будем. В коем часе дивчина вам быть велела?
– В полночь.
– Ну так и сидайте. Уж, поди, скоро появится…
Вакула вывалил из мешка всё содержимое, аккуратно разложил на траве и даже кивком указал приятелю на бутылку. Николя, разумеется, отказался. Он и в прошлый раз то ли пребывал во сне, то ли под чарами, а сейчас уж точно намеревался разобраться с этой историей на трезвую голову.
И уж если совсем между нами, то сотникова дочка в мокрой рубашке очень ему понравилась. Быть может, он даже надеялся, кто знает, а вдруг, ну мало ли, верно?!
Ох, не травите душу, давайте просто пойдём по следам этой чудесной истории, не гадая, а вот что могло бы быть, ежели бы да кабы…
– Уж полночь близится, а панночки всё нет, – едва ли не дословно цитируя великого русского поэта, пробормотал Вакула. – Може, их там трохи подкормить треба?
И, прежде чем вспыхнувший Николя успел удержать его за руку, кузнец накрошил в ладонь хлеба, щедрым взмахом высыпав крошки в озеро. Пока молодой гимназист подыскивал подходящие случаю не очень приличные слова, сонная гладь дрогнула и одна за одной появившиеся на поверхности мокрые девичьи головки стали ловить хлеб распахнутыми ротиками…
– Гляньте ж, паныч, як воны смачно чавкают, тараньки мокрохвостые, – разулыбался единственный сын вдовы Солохи, быстро хватая засапожный нож и мелко нарезая сало. – А вот я вам ще добавлю!
– С ума сошёл?! Они же… русалки!
– Так и шо с того? Ось бачьте, як сало трескают, за обе щеки уписывают, так шо писк за ушами на всё озеро, а?!
Николя закусил губу, но против фактов не попрёшь, они сами по себе вещь упрямая, и юные красотки активно драли друг дружке косы, вылавливая из воды кусочки солёного украинского сала.
В иной момент, наверное, это здорово бы его позабавило, но не сейчас. Раз уж его сон о прекрасной панночке оказался правдой, раз русалки действительно есть и даже водятся здесь в большом количестве, стало быть, и та ведьма, которую просила найти сотникова дочка, тоже не выдумка.