Хотчкис преисполнился благоговения. Лицо его приобрело сосредоточенное, почти торжественное выражение Поразмыслив немного, он заметил:
- Навряд ли ты говоришь это в прямом, а не в переносном смысле.
- Да, в прямом, а не в переносном. Минута нашего времени - это 41 2/3 года у вас, по нашему исчислению времени мне пятнадцать, а по вашему мне без каких-то двадцати тысяч пять миллионов лет.
Хотчкис был ошеломлен. Он покачал головой с безнадежным видом.
- Продолжай, - покорно сказал он. - Мне это не постичь, это для меня - астрономия.
- Разумеется, вы не можете постичь такие вещи, но пусть это вас не волнует: измерение времени и понятие вечности существуют лишь для удобства, они не имеют большого значения. Грехопадение Адама произошло всего неделю тому назад.
- Неделю? Ах, да, вашу неделю. Это ужасно, когда время так сжимается! Продолжай!
- Я жил в раю, я, естественно, всегда жил в раю; до прошлой недели там жил и мой отец. Но я увидел, как был сотворен ваш маленький мир. Это было интересно - и мне, и всем другим небожителям. Сотворение планеты всегда волнует больше, чем сотворение солнца, из-за жизни, которая появится на ней. Я видел сотворение многих солнц, многих еще неведомых вам солнц, расположенных так далеко в глубинах вселенной, что свет их еще долго не дойдет до вас; но вот планеты - они мне нравились больше, да и другим тоже; я видел сотворение миллионов планет, и на каждой было Древо в райском саду, мужчина и женщина под его сенью, а вокруг них животные. Вашего Адама и Еву я видел всего лишь раз; они были счастливы и безгрешны. Их счастье продолжалось бы вечно, если б не проступок моего отца. Я читал об этом в Библии в школе мистера Фергюсона. Счастье Адама, оказывается, длилось меньше одного дня.
- Меньше одного дня?
- Я пользуюсь нашим исчислением времени, по вашему он жил девятьсот двадцать лет, и большую часть своей жизни - несчастливо.
- Понимаю; да, это правда.
- И все по вине моего отца. Потом был создан ад, чтобы адамову племени было куда деться после смерти.
- Но оно могло попасть и в рай.
- Рай открылся для людей позже. Два дня тому назад. Благодаря самопожертвованию сына бога, спасителя.
- Неужели ада раньше не было?
- Он был не нужен. Ни один Адам с миллиона других планет не ослушался и не съел запретный плод.
- Это странно.
- Отнюдь нет: ведь других не искушали.
- Как же так?
- Не было искусителя, пока мой отец не отведал запретный плод и не стал искусителем: он ввел в соблазн других ангелов, и они вкусили запретный плод, а потом - Адама и эту женщину.
- Как же твой отец решился отведать его?
- В то время я не знал.
- Почему?
- Меня не было дома, когда это произошло, я отлучался на несколько дней и не слышал про отцовское горе, пока не вернулся; я сразу же отправился домой - обсудить с ним случившееся, но горе его было так свежо и жгуче, так нежданно, что он лишь стенал да сетовал на свою судьбу; вдаваться в подробности было для него невыносимо; я понял одно - когда он отважился вкусить запретный плод, его представление о природе плода было ошибочным.
- В каком смысле ошибочным?
- Совершенно неправильным.
- И ты тогда не знал, в чем ошибка?
- Тогда не знал, а теперь, пожалуй, знаю. Он, возможно, даже наверняка, полагал, что суть плода в том, чтобы открыть человеку понятие добра и зла, и ничего больше, человеку, а не Сатане, великому ангелу: ему это было дано ранее. Нам всем было дано это знание - всегда. Что побудило отца самому испробовать плод, неясно; и я никогда не узнаю, пока он сам не расскажет, но ошибка его была в том…
- Да, да, в чем же была ошибка?
- Он ошибся, полагая, что умение различать добро и зло - все, что может даровать плод.
- А он дал нечто большее?
- Подумайте над высказыванием из Библии, где говорится: "Но человеку свойственно делать зло, как искрам устремляться вверх". Это справедливо? Природа человека действительно такова? Я говорю о вашем человеке, человеке с планеты Земля.
- Безусловно, верней и не скажешь.
- Но это не относится к людям с других планет. Вот и разгадка тайны. Ошибка моего отца видна во всей своей наготе. Миссия плода не сводилась лишь к тому, чтобы научить людей различать добро и зло, - он передал вкусившим его людям пылкое, страстное, неукротимое стремление делать зло. "Как искрам устремляться вверх", иными словами, как воде бежать вниз с горы, - очень яркий образ, показывающий, что человек предрасположен к злу - бескомпромиссному злу, глубоко укоренившемуся злу, и ему несвойственно делать добро, так же как воде бежать в гору. О, ошибка моего отца навлекла страшное бедствие на людей вашей планеты. Она развратила их духовно и физически. Это легко заметить.
- Она навлекла на людей и смерть.
- Да, что бы под этим ни разумелось. Мне это не вполне понятно. Смерть напоминает сон. А вы, судя по всему, не выражаете недовольства сном. Из книг мне известно, что вы не чувствуете ни смерти, ни сна, но тем не менее боитесь одного и не боитесь другого. Это очень глупо. Нелогично.
Хотчкис положил нож и вилку и принялся объяснять разницу между сном и смертью, как человек безропотно приемлет сон, но не может безропотно принять смерть, потому что… потому…
Он обнаружил, что ему не так просто объяснить разницу, как он думал, и наконец, совсем запутавшись, Хотчкис сдался. Через некоторое время он предпринял новую попытку: заявил, что смерть и впрямь сон, но человеку не нравится, что это слишком долгий сон; тут Хотчкис вспомнил, что для спящего время не движется, и разницы между одной ночью и тысячелетием для него лично не существует.
Но мальчик напряженно думал, не слышал его рассуждений и потому не заметил путаницы. Вскоре он убежденно заявил:
- Суть перемены, которая произошла в человеке по вине моего отца, должна остаться: она вечна, но можно отчасти избавить человеческий род от бремени пагубных последствий, и я займусь этим. Вы мне поможете?
Он обратился именно к тому человеку, к которому следовало обратиться с подобным предложением. Избавить род человеческий от бремени страданий было трудным и прекрасным делом и отвечало размаху и дарованиям Хотчкиса больше, чем любое другое, за какое он когда-либо брался. Он дал согласие с энтузиазмом, немедленно и пожелал, чтобы программа была разработана без проволочек. В глубине души Хотчкис безмерно гордился тем, что его связывают деловые отношения с настоящим ангелом, сыном дьявола, но всеми силами старался не выказать своего ликования.
- Я еще не могу составить определенный план, - сказал мальчик. - Сначала я должен изучить ваш род. Безнравственность и страстное желание творить зло существенно отличают его от всех людей, которых я знал раньше. Это новый для меня род, и я должен досконально его изучить, а уж потом решать, как начинать и с чего начинать. В общих чертах наш план заключается в улучшении земной жизни человека: не нам беспокоиться о его будущей судьбе; она в более надежных руках.
- Надеюсь, ты начнешь изучать человеческий род, не теряя времени?
- Конечно. Идите спать, отдохните. Остаток ночи и завтрашний день я буду путешествовать по всему свету, знакомиться с жизнью разных народов, изучать языки и читать книги, написанные на этой планете на разных языках, а завтра вечером мы обсудим мои наблюдения. Но пока буря превратила вас в пленника. Хотите, вам будет прислуживать кто-нибудь из моих слуг?
Заполучить собственного маленького дьяволенка! Прекрасная идея! Хотчкис так раздулся от тщеславия, что мог, того и гляди, лопнуть. Он рассыпался в благодарностях, потом спохватился:
- Он же меня не поймет.
- Он выучит английский за пять минут. Вы хотите кого-нибудь конкретно?
- Мне бы хотелось иметь в услужении того очаровательного маленького плутишку, который замерз и уселся в камин.
Мелькнуло что-то алое; перед Хотчкисом, улыбаясь, стоял дьяволенок; он держал под мышкой несколько школьных учебников, среди них - французско-английский словарь и курс стенографии по системе Питмена.
- Вот он. Пусть работает днем и ночью. Он знает, для чего его прислали. Если ему понадобится помощь, он позаботится об этом сам. Свет ему не нужен, так что забирайте свечи и отправляйтесь на покой, а он пусть остается и занимается по учебникам. Через пять минут он сможет сносно объясняться по-английски на тот случай, если вдруг вам понадобится. За час он прочтет двенадцать - пятнадцать ваших учебников, освоит стенографию и станет хорошим секретарем. Он будет видимым или невидимым - как прикажете Дайте ему имя; у него уже есть имя, как, впрочем, и у меня, но вам не произнести ни одного из них. До свидания!
Мальчик исчез.
Хотчкис одарял своего дьяволенка всевозможными приятными улыбками, давая понять, как ему здесь рады, и думал. "Бедного плутишку занесло в холодные края; огонь потухнет, и он замерзнет. Как бы ему объяснить, чтоб он сбегал домой и погрелся, если замерзнет".
Хотчкис принес одеяла и знаками объяснил дьяволенку, что это ему - завернуться; затем принялся бросать в огонь поленья, но дьяволенок быстро перехватил у него работу и показал, что он - мастер своего дела, и немудрено. Потом он сел в камин и принялся изучать книгу, а его новый хозяин взял свечку и пошел в спальню, размышляя, какое бы ему придумать имя, ведь у такого хорошенького дьяволенка и имя должно быть хорошее. И он назвал дьяволенка Эдвард Никольсон Хотчкис, в честь своего покойного брата.