- Нужен? Мне… как тебе сказать… мне он не нужен - опять не то - я хочу сказать… Неужели ты сам не понимаешь? Жаль, если он умрет, бедняга, но нам не приходится.
- Я пойду за ним.
- Остановись, ты сошел с ума! Вернись! Но мальчика и след простыл.
- Рейчел, какого черта ты его выпустила? Разве ты не видишь, что парень явно безумен?
- О, масса Оливер, ругайте меня, поделом мне, голову от счастья потеряла, что старина Джеф снова дома, будто ума лишилась, ничего вокруг не вижу. Стыд-то какой! Боже милостивый, я…
- Он был здесь, а теперь мы снова его потеряли, и на сей раз - навсегда! Это полностью твоя вина, это ты…
Дверь распахнулась настежь, кто-то весь в снегу повалился на пол, и послышался голос мальчика:
- Вот он, но там остались другие. Дверь захлопнулась.
- О! - в отчаянии простонал Хотчкис. - Нам придется им пожертвовать, его не спасти! Рейчел! - Он сбивал тряпкой снег со вновь принесенного. - Разрази меня гром, да это ж Безумный Медоуз! Поднимайся, Джеф, помогите мне, вы оба! Тяните его к камину!
Приказ был выполнен.
- А теперь - одеяло, еды, горячей воды, виски - да поживее двигайтесь! Мы вернем его к жизни, он еще не умер!
Все трое хлопотали вокруг Безумного Медоуза с полчаса и привели его в чувство. Все это время они были настороже, но их бдительность не была вознаграждена: ни звука, только рев да грохот бури. Безумный Медоуз сконфуженно огляделся, постепенно сообразил, где он, узнал лица и произнес:
- Я спасен, Хотчкис, неужели это возможно? Как это случилось?
- Тебя спас мальчик - самый удивительный мальчик в мире. Хорошо, что у тебя был с собой фонарь.
- Фонарь? Никакого фонаря у меня не было.
- Да был, ты просто запамятовал. Мальчик описал, как ты сложен, какая у тебя борода.
- Уж поверьте, не было у меня фонаря, и никакого света там не было.
- Масса Оливер, разве мисс Ханна не говорила, что молодой господин может видеть в темноте? - напомнила Рейчел.
- Ах, ну конечно, теперь, когда ты заговорила об этом, вспомнил. Но что он видел сквозь снежную пелену? О боже, хоть бы он вернулся! Но он уж никогда не вернется, бедняжка, никогда, никогда!
- Масса Оливер, не беспокойтесь, господь не оставит его своей милостью.
- В такую бурю, старая дура? Ты себе отчета не отдаешь в своих словах. Впрочем, погодите - у меня есть идея! Быстрее за стол, возьмемся за руки. Все помехи - прочь! Отбросьте сомнения: духи бессильны перед сомнением и недоверием. Молчите, соберитесь с мыслями. Бедный мальчик, если он мертв, он придет и расскажет о себе.
Хотчкис оглядел сидевших за столом и обнаружил, что круг не замкнулся: Безумный Медоуз заявил, не преступая этикета рабовладельческого государства и не обижая присутствующих рабов, ибо они за свою жизнь успели привыкнуть к откровенности этого этикета:
- Я пойду на любые разумные шаги, чтобы доказать свою озабоченность судьбой моего благодетеля; нельзя сказать, что я неблагодарный человек, или озлобленный, хоть дети и гоняются за мной по пятам и забрасывают меня камнями - просто так, шутки ради; но всему есть предел. Я готов сидеть за столом с черномазыми сейчас ради вас, Оливер Хотчкис, но это самое большее, что я могу для вас сделать; я думаю, вы избавите меня от необходимости держаться с ними за руки.
Благодарность обоих негров была глубокой и искренней: речь Безумного Медоуза сулила им облегчение; ситуация была в высшей степени неловкой: им пришлось сесть вместе с белыми, потому что им было велено, а повиновение вошло в их плоть и кровь. Но чувствовали они себя не вольготней, чем на раскаленной плите. Они надеялись, что у хозяина хватит благоразумия отослать их, но этого не произошло. Он мог провести свои seance и без Медоуза и намеревался это сделать. Сам Хотчкис ничего не имел против того, чтобы взяться за руки с неграми, ибо он был искренний и страстный аболиционист; фактически он был аболиционистом уже пять недель и при нынешних обстоятельствах остался бы им еще недели две. Хотчкис подтвердил искренность своих новых убеждений с самого начала, освободив двух своих рабов, правда, это великодушие было лишено смысла, потому что рабы принадлежали жене, а не ему. Жена его никогда не была аболиционисткой и не имела намерения стать аболиционисткой в будущем.
По команде рабы взялись за руки с хозяином и сидели молча, дрожа от страха, ибо ужасно боялись привидений и духов. Хотчкис торжественно наклонил голову к столу и молвил почтительным тоном:
- Присутствуют ли здесь какие-нибудь духи? Если присутствуют, прошу стукнуть три раза.
После паузы последовал ответ - три слабых постукивания. Негры сжались так, что одежда повисла на них, и принялись жалобно молить, чтоб их отпустили.
- Сидите тихо и уймите дрожь в руках!
То был дух лорда Байрона. В те дни Байрон был самым деятельным из потусторонних пиитов, медиумам спасения от него не было. Он скороговоркой изрек несколько поэтических строк в своей обычной спиритической манере - рифмы были гладкие, позвякивающие и весьма слабые, потому что ум его сильно деградировал с тех пор, как он усоп. Через три четверти часа он удалился - подыскать рифму к слову "серебро".
- Будь счастлив, и - с глаз долой, такого слова не найдешь, - напутствовал его Безумный Медоуз.
Затем явился Наполеон и начал толковать про Ватерлоо: бубнил одно и то же - это-де не его вина - в общем, все то, что он раньше говорил на острове Святой Елены, а в последнее время - на веселых спиритических сеансах. Безумный Медоуз язвительно заметил, что он даже даты перевирает, не говоря уж о фактах, и залился своим сумасшедшим неистовым смехом; эти пронзительные, резкие, страшные взрывы смеха давно уже пугали деревню и здешних собак, а ребятишки забрасывали Медоуза камнями.
Потом прибыл Шекспир и сочинил нечто крайне убогое, за ним последовала толпа римских сановников и генералов, и единственно примечательным во внесенной ими лепте было прекрасное знание английского языка; наконец около одиннадцати раздалось несколько громовых ударов, от которых подскочил не только стол, но и вся компания.
- Кто это, назовитесь, пожалуйста.
- Сорок четвертый!
- О, как печально! Мы глубоко скорбим, но, конечно, мы опасались и ждали такого исхода. Ты счастлив?
- Счастлив? Разумеется!
- Мы так рады! Это огромное утешение для нас. Где ты?
- В аду.
- О, боже правый, сделайте милость, масса Оливер, отпустите меня, умоляю, отпустите! О, масса Оливер, мы с Рейчел не выдержим!
- Сиди спокойно, дурак!
- Ради бога, масса Оливер, сделайте милость!
- Да замолчишь ли ты, болван! О, если б мы только смогли убедить его материализоваться! Я еще не видел ни одного духа. Сорок четвертый, дорогой пропавший мальчик, прошу тебя, явись!
- Не надо, масса Оливер, ради бога, не надо!
- Заткнись! Пожалуйста, материализуйся! Явись нам хоть на мгновение!
Гопля! В центре круга сидел мальчик! Негры взвизгнули, повалились спиной на пол и продолжали визжать. Безумный Медоуз тоже упал, но сам поднялся и, тяжело дыша, глядя на мальчика горящими глазами, встал чуть поодаль. Хотчкис потер руки в порыве радости и благодарности, и преображенное лицо его засветилось торжеством.
- Пусть теперь сомневаются неверующие и насмешничают зубоскалы, если им это нравится, но их песенка спета. Ах, Сорок четвертый, дорогой Сорок четвертый, ты сослужил нашему делу огромную службу.
- Какому делу?
- Спиритизму. Да перестаньте же верещать!
Мальчик наклонился, тронул негров рукой.
- Вот так - засыпайте. А теперь - в кровать! Утром вам покажется, что это был сон.
Негры поднялись и побрели прочь, как лунатики. Сорок четвертый обернулся и глянул на Безумного Медоуза - его веки мгновенно опустились и прикрыли безумные глаза.
- Иди, выспись в моей постели. Утром и тебе все происшедшее покажется сном.
Медоуз поплыл, словно в трансе, вслед за исчезнувшими неграми.
- Что такое спиритизм, сэр?
Хотчкис с готовностью объяснил. Мальчик улыбнулся, ничего не сказал в ответ и сменил тему разговора.
- В бурю в деревне погибло двадцать восемь человек.
- О боже, неужели это правда?
- Я их видел, они под снегом - рассеяны по всей деревне.
- Ты видел их?
Сорок четвертый пропустил мимо ушей вопрос, прозвучавший в слове, на котором было сделано особое ударение.
- Да, двадцать восемь.
- Какое несчастье!
- Несчастье?
- Конечно, что за вопрос?
- Я не имею представления об этом. Я мог бы их спасти, если бы знал, что это желательно Когда вы захотели, чтоб я спас того человека под навесом, я понял, что это желательно, обыскал всю деревню и спас остальных заблудившихся - тринадцать человек.
- Как благородно! И как прекрасно - умереть, выполняя такую работу! О, дух священный, я склоняюсь перед твоей памятью.
- Чьей памятью?
- Твоей, и я…
- Так вы принимаете меня за усопшего?
- Усопшего? Ну, разумеется. Разве это не так?
- Конечно, нет.
Радость Хотчкиса не знала границ Он красноречиво изливал ее, пока не перехватило дыхание, потом помедлил и взволнованно произнес: