"Шеф, он не по курсам. Не знаю, что и делать… Кто-то листы вырвал. У меня тут тезисы были. Ладно, я по памяти. Цель проекта, как известно господам присутствующим, законсервировать часть населения этой удивительной планеты с целью сохранения генофонда. Это на случай, сами понимаете, самого драматичного исхода. Ну, на тот случай, если всем кранты. Элита отбирается, формируются списки, – Эдик хмурил лоб, глубоко затягивался сигаретой, – даются и получаются взятки, закатываются истерики. Процесс идёт. Наша задача спрогнозировать, какие элитарные черты возо… – он мучительно задумался, -во-зо-бла-да-ют по истечении времени консервации. Ибо это будет новое лицо планеты. И нам небезразлично, каким будет это лицо. Желательно, чтобы оно было привлекательным и…"
– И миловидным, – вставил Женя. При этом подмигнул Валерию
– Конечно, иначе какая репродукция? – продолжил Эдик. Подумал и решительно сказал: – А вот дальше я забыл.
– Репродукция предполагает отбор, идиот! – вмешался Женя. – Какими они станут эти… Назовём их элитяне. Красиво я придумал?
– Так точно, красиво и ёмко! – отреагировал Эдик. – Лучше не скажешь. – Повернулся к Валерию, чувствительно пнул его под столом под коленную чашечку, от чего тот громко ойкнул, и спросил: – Ты, зелёный. Ты что-нибудь в селекции соображаешь?
– Нет, я только раз был в племенном фермерском хозяйстве… Хорошо встретили…
– Ладно, помощнички! Кабы не работа… – Женя был явно раздражён. Он достал из стола здоровенный том, открыл с помощью закладки в нужном месте и стал сразу читать по складам: – Племенной отбор ведётся по известному признаку…. Это понятно. Что значит известному? Так… – Он шевелил губами и, было видно, что он впитывает в свой разум каждую букву текста. – Так. Это технология… Здесь всё ясно. Но что значит – известному? Ты знаешь? – Он грозно посмотрел на Эдика.
– Никак нет. Надо полагать, это известно авторам этой книги. У них надо и спросить.
– А ты что скажешь, каналья? – он обратился к Валерию.
– Известному – значит по тому признаку, который известен, – выкрутился, как ему показалось, Валерий.
– Известен им, – с достоинством заключил Женя. Подумал и продолжил: – Но не известен нам. Кто у нас опер? – Взгляд на Эдика. – Что надо сделать, чтобы неизвестное стало известным?
– Допросить, что ж ещё, – Эдик снисходительно улыбнулся и потёр ладошку о ладошку.
– Насилие ещё никогда интеллектуала не украшало. А если без насилия? – вопрос был обращён к Валерию.
– Надо поговорить, расспросить, заплатить, может быть, – высказал своё мнение Валерий без всякой надежды на успех.
– Отлично! – Женя громко шлёпнул ладонью по столу. Задумался. Посмотрел на Валерия и продолжил: – Был у нас один. Один из первых кандидатов. Занимательная личность, широчайшего кругозора, без тормозов… Мы его вели. И довели. Он сейчас на лечении. Занимается проблемами гармонии. – Перешёл на решительный тон. – Ты, зелёный, и займёшься этим делом.
– А как же разработка теории? – высказал сомнение Валерий. – Вот у меня записано в блокноте: разработать теорию познания и доложить.
– Совмещать надо, инициативу проявлять. Про орден помнишь, что тебе этот самозванец обещал? – рявкнул Женя.
Валерий сник.
– Отлично, – радостно сказал Эдик. – Уф, словно гора с плеч. Всё ясно. Совещание окончено, можно расходиться. – Встал и пошёл к выходу.
– Стой, идиот. Отвези парня – он дорогу не знает.
– Туда дорогу любой знает, – дерзко возразил Эдик. – Что я ему – девица из эскорта?
– До девицы из эскорта тебе далеко – мордой не вышел! – высказал своё авторитетное мнение генерал Женя и загоготал.
Эдик поджал губы и проглотил обиду. "Пойдём, Валерыч, – сказал он, – а то тут такое сейчас начнётся – хамство, пьянка, пережимание рук, стрельба по-македонски…"
… Эдик привёл Валерия в светлую и чистую комнату. На разобранной кровати сидел человек, на коленях у него лежал большой школьный блокнот для рисования. Он что-то чертил.
– Виктор Фёдорович, – тихо представил незнакомца Эдик, – занимается вопросами гармонии.
– Проекцией золотого сечения на нашу разбалансированную действительность, – не отрываясь от работы, поправил хозяин комнаты.
– Вы сечение да Винчи имеете в виду? – заинтересовался Валерий.
Разработчик теории гармонии прекратил чертить, отложил блокнот, строго посмотрел на Валерия и уточнил:
– И его тоже. – В его взгляде родилось одобрение. Он спросил: – А вы по какой части?
– По части новой теории познания, – скромно сообщил Валерий и радостно кивнул головой, подумав при этом, что наконец-то он встретил достойного собеседника. Не сдержался и сразу вступил в разговор: – А как насчёт племенного отбора? Элитяне, понимаете… И такой момент – можно газетку выпустить, для разъяснения в массах, так сказать, и поднятия волны…
– Понимаю, – прервал его Виктор Фёдорович, – но давайте по порядку: сначала теория познания, потом племенной отбор, а уж потом элитяне, банк, телеграф, вокзал… Уверяю вас, мой юный коллега, что со своей стороны тоже обещаю быть последовательным.
– Ну не буду, друзья, вам мешать, – тактично шаркнул ножкой Эдик. – Пойду доложу этому прохвосту, что всё чики-брики.
Когда утром люди в белых халатах нарушили творческий уют палаты, Виктор Фёдорович и Валерий в один голос заявили, что они готовы вступить в ряды элитян и даже подготовили кое-какие предложения по оптимизации проекта "Альтернация". Их слушали внимательно. Никто не прерывал.
Глава 36
Он не чувствовал времени. Его охватило растущее чувство тоски, жалости. Словно он потерял что-то незыблемое безвозвратно, и теперь между прошлым, связанным с этой потерей, и будущим пролегла пропасть. Непреодолимая. Как в детстве: отняли единственную любимую игрушку или веру в сказку.
Тогда давно ему, ребёнку, было горько, но он пытался сопротивляться. Душная ночь. Мальчик встаёт со своей кровати, идёт тёмным коридором к двери в соседнюю комнату. Дверь приоткрыта. Он прислушивается сначала к одному из спящих взрослых, затем к другому. В эту ночь он, засыпая, вдруг понял, что люди не вечны, они умирают и уходят навсегда. И он, весьма туманно представляющий себе даже процедуру похорон, никак не мог понять: как это исчезнуть навсегда? Он никогда об этом не думал и вот теперь вдруг осознал. В один неспокойный вечер и в одну душную ночь. И это было горькое и пугающее открытие его маленького доброго мира. Одни люди умирают, другие остаются. Человек есть, а потом его нет, нет вообще – нигде и никогда!
Он убедился, что двое взрослых спят, они живы, они с ним. Успокаивается и возвращается к себе. И думает о том, что так будет долго, но не всегда. Он вытирает невольные слёзы несогласия: он не хочет примириться со своим открытием и не может примириться с тем, что это открытие касается всех, в том числе и тех, в спокойном сне которых он только что удостоверился. Он сидит на кровати и мучительно пытается найти решение, разыскать исключение, палочку-выручалочку, которая бы поколебала нерушимость его открытия – хотя бы относительно тех двоих, которых он не хотел терять. И не может. Он предлагает кому-то большому, далёкому, всемогущему и мудрому свою жизнь – в обмен. Но ответа не слышит.
И вот он уже не ребёнок, он стоит на вершине в кромешной тьме и не понимает, куда делась та трагическая, но добрая ночь и всё хорошее, что он из неё вынес. А, может, потому он здесь и оказался, потому что не понимает. И он ловит себя на мысли, что и сейчас, именно сейчас он хочет найти палочку-выручалочку, которая хоть на мгновение разгонит тьму и даст ему возможность убедиться, что это он, только он один так влип, влип, может быть, безвозвратно, но с "остальными" всё в порядке. Ты растворишься в этой тьме, потеряешь разум и перестанешь быть тем, кем ты был ранее, то есть исчезнешь, но с "другими" всё в порядке, хотя, что такое "всё в порядке", "другие" ты описать не можешь.
И Рой всем своим существом чувствует, что его оторвало от условной точки, невидимых и неощутимых координат и бросило ни вверх, ни вниз, ни в глубь – на тысячи, миллионы парсеков, в ещё больший мрак, и там он один, СОВСЕМ один. Через мгновенье его опять перенесло в другую сторону бесконечности. Но Рой пока чувствует, что может "найти" обратную дорогу, что может даже после этих гигантских бросков в мире, где нет ни начала, ни конца, указать дорогу возвращения. Этот путеводитель формируется в его существе в виде пока ещё аморфного, но постепенно оформляющегося сигнала, суть которого – сконцентрировать всё ощущения передвижения в пространстве и запустить этот механизм ощущений в обратном порядке. Как это сделать, он не в состоянии себе объяснить, но чувствует, что сделать пока может.
И обволакивает его медленная исходящая из тьмы волна снисходительности и, как ему кажется, неприятия. Рой тонет в одной гигантской мысли, которая вонзается невидимыми и неощутимыми потоками в его мозг, раскрывает всё его существо, весь маленький мир и, как кажется Рою, привносит в его сознание что-то новое, пока ещё неясное. Словно огромная толпа мудрецов даёт ему одновременно беззвучные, но воспринимаемые советы, каждый мудрец – свой совет и на своём языке. И он уже не висит одинокой точкой во тьме, он сам – тьма. И он думает, верит, что эти мгновенья не могут быть последними: должно быть дано хоть какое-то время на разгадку тайн.