Игорь выпросил две бутылки водки. Дежурный намекнул, что утро будет трудным – уж лучше по бабам. Игорь парировал встречным вопросом: разве может любовь к женщине сравниться с любовью к дисциплине? Дежурный тогда дал совет: утром – пробежка и банька. Удалявшийся молодцевато-пеликаньей походкой Игорь съязвил: если утром пробежаться по росе, то можно промочить казённые сапоги. Затем попытался развить мысль с учётом того немаловажного факта, что в здешних местах росы нет, как и нормальной привычной травы, но оборвал свой монолог на полуслове, безнадёжно вздохнул и удалился по направлению к месту постоянной дислокации.
Игорь нарушил договорённость и в монологе случайно помянул Огни… Рой помрачнел, помолчал и выдал: горят они огнём эти Огни…
Пришли к единой точке зрения: блондинки лучше, брюнетки – хороши, но коварны и мстительны; абсолютная честность – ординарный идиотизм; мужскому хамству до женского цинизма очень далеко; жизнь есть то, что мы о ней думаем. Поговорили о несовершенстве мира, о счастье. Больше говорил Игорь. Затем и Роя понесло. Он выдвинул постулат: счастье – это когда всего так много, что аж противно. После паузы добавил: для того, чтобы добиться совершенства мира, надо малоподвижным дать шило, а чересчур активным – универсальный ключ от капканов. Потерял мысль. Подумал и выпалил: жизнь есть взаимодействие полевых структур с различной степень овеществленности! Игорь одобрительно кивнул и поддержал товарища, решительно заявив: именно эта смелая теория объясняет многое необъяснимое. Выпили. Рой, сбиваясь на попытки пения, продекламировал:
Дураком быть выгодно, да очень не хочется.
Умным очень хочется, да кончится битьём.
У природы на устах коварные пророчества…
И продолжил: – Дальше забыл.
Игорь сказал, что ему не нравятся разговоры про дураков, так как этим подразумевается, что они, те, кто ведут эти разговоры, – умные. А это не скромно. Рой вызывающе посмотрел на собеседника и произнёс сакраментальную фразу: "А почему бы нам не по-под-ра-зу-ме-вать?" Получилось очень значительно.
Игорь заснул с зажжённой сигаретой. Рой, как ему показалось, ловким неуловимым движением руки выхватил источник пожароопасности и бросил окурок в пустую бутылку. Решил прогуляться. Вышел из палатки. Небо – сплошные звёзды. Пытался разобраться, где звёзды и где планеты. Но всё мерцало. "Бардак, не будет здесь порядка!" – сказал сам себе Рой, и пошёл спать.
Ночью уже не первый раз по земле прошла лёгкая дрожь, и всё ещё горячий липкий воздух наполнился мириадами микроиголочек. Они кололи глаза, не давали нормально дышать, лезли за шиворот, проникали сквозь одежду. Издалека донеслась оплакивающая прошлые и будущие жертвы песня улитана. Огни Большого Города разгорались всё ярче, и как только стало светлее, словно из-за туч выплыла полная Луна, иголочки исчезли, воздух стал прохладней. Сквозь Огни прорывался иногда более яркий свет, как от прожектора. Наблюдающий мог бы подумать, что среди слабых огней захолустного селения мечется заблудившийся автомобиль, пытаясь проложить себе дорогу в лабиринте не знанием маршрута, а ярким светом фар. Но попытки его тщетны. Луч блуждающего прожектора вдруг поднялся вертикально, рассеиваясь в звёздном небе, на мгновение замер, и, закрутившись сначала в жёлто-голубую спираль и затем сжавшись в бесформенный огненный комок, с бешенной скоростью пронёсся над лагерем и исчез то ли среди безжизненной степи, то ли среди звёзд.
И было трудно поверить, что в этом лагере – убогом палаточном, бедненьком и неухоженном – отдыхало в эту, как и во всё предыдущие, ночь столько надежды и веры, что их с лихвой хватило бы на гораздо большее количество землежителей, которые здесь в эту ночь не пребывали и пребывать не собирались. Они руководили, управляли, готовились защищаться, дорабатывали план ""Альтернация", основным содержанием которого было сохранение драгоценного генофонда и несгибаемое противостояние. При этом сами они противостоять не очень собирались, а носителями того самого "драгоценного" считали, естественно, себя. И ни в вере, ни в надежде они не нуждались по простой причине: они не знали, что это такое. Считая себя великими прагматиками, они были уверены, что всё, в чём нуждаются, могут или забрать или купить. И потому на достояние отдыхающих в ночном лагере не претендовали. К счастью. Ибо тогда бы у последних ничего не осталось. Кроме сна. И этого незыблемого в своей угрюмой непобедимости Города и его окрестностей.
Утром Игорь сказал, что Армагеддон бывает всякий, в том числе и похмельный. Рой дополнил это ёмкое замечание банальным высказыванием о том, что если утром у тебя болит голова, то радуйся, что ты – не Змей Горыныч.
Игорь понимающе усмехнулся и произнёс всего два слова: "Прощание удалось!" Рой промолчал.
Глава 33
Пока машина плавно катила к головному офису. Валерий посматривал в окно и отметил одну весьма поднявшую ему настроение деталь: многие прохожие, особенно молодёжь, оглядывались на машину, улыбались, приветливо помахивали ручками, некоторые смеялись. Валерий кланялся в ответ и даже пытался обозначить рукой ответный, полный признательности жест. "Будьте строже. Держите дистанцию!" – одёрнул его Женя. Экипаж подъехал к полуразвалившемуся трёхэтажному зданию. Пассажиры вышли, водитель остался в машине. Валерий посмотрел на машину и понял, насколько он ошибался, оценивая внимание прохожих. Машина была украшена лентами, на крыше кольца, на капоте – и как он в пути не заметил? – сидела не то чтобы кукла… лилипутских размеров надувная женщина – как в легкомысленных журналах.
Женя с осуждением покачал головой, поманил пальцем водителя. Тот вышел, попинал колесо и лениво направился к Жене.
– Бегом, – высокомерно скомандовал Женя. – Ты что, негодяй, устава не знаешь?
– Знаю, знаю… – лениво ответил водила, не меняя темпа движения. – Сначала надо бегом, затем подойти строевым и доложить…
– Так что ж ты, стервец? – возмущённо спросил Евгений.
– Бегущий полковник вызывает в мирное время смех, а в военное время панику, – назидательно сказал водила. – А мы сейчас на военном положении.
– Кто? Ты, прапор занюханный, – полковник? – со смехом спросил Женя.
– Да. Ночью присвоили. Приказ 66 дробь 6К. За успешное проведение операции по твоему обезвреживанию.
Физиономия – бронзовая, лицо – в ранних морщинах, усы – топорщатся, плечи – лучше не пробовать. Водила решительно направился к Жене. "Заговор? – подумал Валера, – может, дать ему подножку? Но плечи…" Женя отошёл на шаг и принял стойку богомола. Водила издевательски рассмеялся. Женя постоял секунд десять, ноги от напряжения начали трястись. Он выпрямился и мужественно сказал: "Ладно, чёрт с вами. Сдаюсь. К чему лишние жертвы? А на моё место кого? Этого недоделанного что ли? Ни ума, ни силы, ни харизмы… Плюнуть и раздавить!" – и подтвердил свои последние слова движением ноги, имитирующим процесс раздавливания.
Водитель подошёл к нему и положил руку на плечо, голос его был полон печали: "И срывать нечего. Погон – нет" Вздохнул и добавил: "Не погоны ты потерял. Совесть ты потерял. И чувство вдохновенья…" Опять вздохнул и продолжил: "Завалить бы тебя, карьерист и кляузник. Но жалко. Людей и так мало. Иди прибери и помой машину! И извинись перед товарищем, мерзавец!"
Женя послушно подошёл к Валерию. Его глаза были полны слёз: "Друг мой! Прости меня! Я профессионал и поэтому никогда не говорю, что думаю. Я тянул время. В гневе он мог меня убить. Надо было что-то говорить, и я сказал… Будь великодушен. На возьми…" И протянул Валере изъятые у водилы две помятые купюры.
"Нет, ребята, только извинения! – вмешался водила. – Давай сюда! Нашли пацана: вы тут бабки делите, а я смотрю и наполняюсь негодованием. Не пойдёт!" Подошёл и выхватил у Жени деньги. Женя смахнул рукой слезу и поплёлся к машине. "И эту гадость – тоже убирать? – спросил он, указывая на надувное произведение, – А зачем тогда вешали?" "Вопросики, мерзавец! – рявкнул водила. – Читай устав. Один из эффективнейших способов маскировки – полное самораскрытие. Вот я раскрыл сущность твою гнилую…"
"Ну, это уж слишком", – с тяжёлым вздохом вымолвил Женя, сел на бордюр возле машины и обхватил голову руками. "Не мешай ему, – тихо сказал водила, обращаясь к Валере. – Может, застрелится? А то кончать придётся. Тебе!" Валерий почувствовал предательскую слабость в ногах.
Водила закурил. Сделал несколько затяжек. Глянул на часы и аж присел: "Время! Мы на полчаса опаздываем!" Забычковал сигарету, тщательно поплевав на неё, и положил в карман. Махнул с сожалением рукой, словно потерял что-то большое, родное и бесконечно дорогое, подошёл к сидящему на бордюре Жене и сказал: "Ну, ладно, хватит. Не расстраивайся Иннокентий Лазаревич. Я пошутил. Идите на совещание – я машину приберу".
Женя вскочил с неподдельной радостью на лице. Затем стёр улыбку и потянулся к подмышечной кобуре, но кобуры не оказалось, да и был он без пиджака – в одной цветастой рубашке. "Задушу, мерзавец. Меня – офицера, разработчика и последователя, неувядающего оптимиста и просто человека с большой буквы… и вот так? Харей?! Загоню в пустыню! Будешь там варанов жрать!" Водила приосанился и возразил: "Во-первых я вообще не ем. Я кваркофаг. Во-вторых, это генерал приказал! Проверка".
"Ну, если генерал… Понимаю, служба. Придайте машине достойный вид – что б не стыдно было… А мы на совещание" – миролюбиво сказал Женя и осторожно взял Валерия за локоток. Тот был нем и напряжён. Но сопротивляться не стал и последовал за ожившим Евгением.