- Третья направо! - крикнул инспектор вслед отъезжавшей машине.
И вот пан Бонди у жилого флигеля вполне приличного завода. "О, да тут чистенько, газончики, по стенам - дикий виноград… Гм, - удивился про себя пан Бонди, нажимая кнопку звонка. - Этого недотепу Марека всегда отличало этакое человеколюбие и жажда преобразований".
В этот момент на лестнице появляется сам Марек, Руда Марек; он очень худ и серьезен, можно сказать - вдохновенен; и у Бонди странно щемит сердце - правда, Рудольф уже не так молод, как прежде, но и заросшего щетиной сумасброда-изобретателя, каким рисовало его воображение пана Бонди, он ничуть не напоминает. Просто его трудно узнать. Пан Бонди не успел еще оправиться от изумления, а инженер Марек уже подал ему руку и тихо произнес:
- Ну вот ты и здесь, Бонди. Я ждал тебя.
2. Карбюратор
- Я ждал тебя, - повторил Марек, усадив гостя в кожаное мягкое кресло.
Ни за что на свете Бонди не признался бы, как мечтал увидеть "дошедшего до ручки" ученого-изобретателя.
- Ну вот видишь, - несколько преувеличенно порадовался он, - бывает ведь в жизни! Как раз сегодня утром мне пришло в голову, что мы с тобой не видались уже двадцать лет! Двадцать лет, Рудольф, представь себе, двадцать лет!
- Гм, - буркнул Марек, - так, значит, ты хочешь купить мое изобретение?
- Купить? - растерянно протянул Г. X. Бонди, - Я, право, не знаю… Я, собственно, об этом еще не думал. Мне захотелось тебя повидать и…
- Не ломайся, пожалуйста, - перебил его Марек. - Я ведь знал, что ты придешь. За изобретением, конечно. Оно как раз для тебя, на нем можно заработать, - Марек махнул рукой, откашлялся и начал снова, сдержанно я размеренно: - Изобретение, которое я продемонстрирую вам, знаменует собой более значительный переворот в технике, чем паровая машина Уатта. Если коротко определить значение этого открытия, то речь идет, в сущности, о предельном использовании атомной энергии…
Бонди незаметно зевнул.
- Скажи, пожалуйста, чем ты занимался все эти двадцать лет?
Марек несколько удивленно взглянул на старинного приятеля.
- Современная наука утверждает, что материя, то есть атомы, состоит из бесчисленных квантов, собственно, атом - это скопление электронов, мельчайших электрических частиц.
- Очень увлекательно, - перебил инженера президент Бонди. - Видишь ли, я всегда был слаб в физике. А ты плохо выглядишь, Марек. И что, собственно, толкнуло тебя заняться этой игруш… гм, этим заводишком?
- Что? Да так, случайность. То есть я изобрел новый способ применения металлических волосков в лампах накаливания. В общем пустяки, я придумал это между делом. А последние двадцать лет я разрабатываю проблему полного сгорания материи. Ответь мне, Бонди, что в наше время составляет главнейшую проблему современной техники?
- Торговля, - изрек президент. - А ты женат?
- Вдовец, - ответил Марек и в возбуждении принялся расхаживать по комнате. - Никакая не торговля, понимаешь? Сгорание! Предельное использование тепловой энергии, которая заключена в материи. Представь, сжигая уголь, мы получаем лишь стотысячную долю того, что могли бы получить! Понимаешь?
- Да, да, уголь страшно дорог, - глубокомысленно подтвердил пан Бонди. Марек сел.
- Если ты пришел не ради моего карбюратора - убирайся прочь, - возмущенно прорычал он.
- Продолжай, - предложил исполненный миролюбия пан Бонди.
Марек обхватил голову руками.
- Я убил на это двадцать лет, - глухо вырвалось у него, - и теперь продаю первому встречному! Это мечта всей моей жизни. Величайшее изобретение! Серьезно, Бонди, это великая вещь!
- Наверное. Особенно по нашим жалким масштабам, - поддакнул Бонди.
- Нет, вообще великая. Представь: теперь для тебя открывается возможность использовать энергию атома, всю, без остатка!
- Ага, - произнес президент, - значит, будем топить атомами. Ну, а почему бы и нет? У тебя тут прелестно, Руда, скромненько и мило. А сколько душ занято на производстве?
Марек не отозвался.
- Видишь ли, - задумчиво произнес он, - можно сказать: "использование энергии атома", или "сгорание материи", или "разрушение материи" - это не имеет никакого значения.
- По мне, лучше всего "сгорание", - откликнулся пан Бонди, - "сгорание" как-то интимнее.
- Да, но в данном случае наиболее точным был бы термин "расщепление материи". То есть нужно расщепить атом на электроны и запрячь их в работу, понятно?
- Великолепно, - уверил президент. - Вот именно: запрячь бы их в работу!
- Возьмем, к примеру, двух лошадей, обе изо всей силы тянут канат в противоположных направлениях. Что это, по-твоему?
- По-видимому, какой-то забавный спорт, - предположил пан президент.
- Нет, не спорт, а состояние покоя. Лошади натягивают канат, но не трогаются с места. И если ты перерубишь веревку…
- Они рухнут на землю! - восторженно вскричал Г. X. Бонди.
- Нет, они разбегутся в разные стороны; они уподобятся освобожденной энергии. Видишь ли, материя - это такая же вот упряжка. Оборви связь, которая держит на цепи электроны, и они…
- Разбегутся в разные стороны!
- Да, они разбегутся, но мы можем изловить их и запрячь снова, понимаешь? Ну, представь себе такую картину: положим, мы с тобой растопили печь углем. Получили какое-то количество тепла и, кроме того, пепел, угарный газ и сажу. Материя здесь не исчезла, понятно?
- Само собой. Не желаешь ли сигару?
- Не желаю. Но оставшаяся материя обладает еще несметными запасами неизрасходованной атомной энергии. И если бы нам удалось использовать всю атомную энергию вообще, то мы использовали бы и все атомы до конца. Короче: только в случае полного сгорания материя исчезнет.
- Ах так, вот теперь я понял.
- Это все равно, как если бы мы плохо смололи зерно: сняли бы тонкую шелуху, а остальное развеяли по ветру, как пепел. А при тщательном помоле от зерна ничего, или почти ничего, не остается, не правда ли? Вот и при полном сгорании - от материи тоже не остается ничего или почти ничего. Она перемалывается вся без остатка. Используется до предела. Обращается в изначальное ничто. Видишь ли, материя поглощает массу энергии только для того, чтобы существовать; отними у нее бытие, заставь ее не существовать, и освободится несметное количество энергии. Вот оно как, Бонди.
- Гм… Не так уж плохо.
- Пфлюгер, например, считает, что килограмм угля содержит двадцать три биллиона калорий, Я думаю, Пфлюгер - преувеличивает.
- Ну разумеется!
- После теоретических подсчетов я пришел к выводу, что их там около семи биллионов. Это означает, что при полном сгорании угля на одном его килограмме средняя по мощности фабрика может работать несколько сот часов!
- Черт возьми! - воскликнул Бонди, вскакивая.
- Точного расчета времени я тебе не представлю. У себя на фабрике я вот уже шесть недель жгу полкилограмма угля при нагрузке в тридцать килограммометров, и представь, дружище, он все вертится… вертится… вертится, - бледнея, прошептал инженер Марек.
Президент Бонди в растерянности поглаживал свой подбородок, гладкий и круглый, как попка младенца.
- Послушай, Марек, - нерешительно произнес он, - ты наверняка… того… несколько… переутомился.
Марек устало отмахнулся:
- Пустяки. Если бы ты хоть немного разбирался в физике, я бы растолковал тебе принцип работы моего карбюратора [1]. Видишь ли, это еще одна, совершенно новая глава высшей физики. Впрочем, ты сам убедишься, спустившись вниз, в подвал. Я засыпал в машину полкилограмма угля, завинтил ее и приказал опечатать при свидетелях, чтоб никто не смог прибавить горючего. Тебе стоит взглянуть на это, право, стоит. Конечно, ты все равно ничего не поймешь, но спуститься спустись! Спускайся, тебе говорят!
- А разве ты сам не пойдешь? - удивился Бонди.
- Нет, ступай один. И слушай, Бонди, не задерживайся там слишком долго…
- А что? - Бонди заподозрил неладное.
- Да так. Представь себе, что долго там быть… скажем… вредно для здоровья. Зажги электричество, выключатель тут же, у двери. Шум в подвале - это не от машины. Она работает бесшумно, без перебоев, без запаха. Шумит там этот, как его… вентилятор. Ну, ну, ступай, я подожду здесь. Потом мне расскажешь…