- Это долго объяснять, дружище. - Я встал. - Я тебе это еще обязательно расскажу. А сейчас беги играй. Днем-то ты хоть играешь? Ну, вот и беги. А когда солнце сядет, приходи, я тебе постелю.
Он сунул руки в карманы и пошел к дверям. Там он остановился и сказал через плечо:
- А эту штучку из приемника вы лучше выньте. Вы думаете, это что такое?
- Гетеродин, - сказал я.
- Никакой это не гетеродин. Вы его выньте, а то вам плохо будет.
- Почему это мне плохо будет? - сказал я.
- Выньте, - сказал он. - Вы всех будете ненавидеть. Вы сейчас не проклятый, а станете проклятым. Кто вам его дал? Вузи?
- Нет.
Он умоляюще посмотрел на меня.
- Иван, выньте!
- Так и быть, - сказал я. - Выну. Беги играй. И никогда меня не бойся, слышишь?
Он ничего не сказал и вышел, а я остался сидеть в кресле, положив руки на стол, и скоро услышал, как он завозился в кустах сирени под окнами. Он шуршал, топал, что-то бормотал и тихонько вскрикивал, разговаривая сам с собой: "...Принесите флаги и ставьте здесь, и здесь, и здесь... вот... вот... вот... И тогда я сел в самолет и улетел в горы..." Интересно, когда он ложится спать? - подумал я. Хорошо, если в восемь или хотя бы в девять, зря я, пожалуй, все это затеял, сейчас бы заперся в ванной и через два часа уже все знал бы, да нет, не мог же я отказать ему, представь-ка себя на его месте, но это не метод, я потакаю его страхам, надо было придумать что-нибудь поумнее, а попробуй придумай, это тебе не Аньюдинский интернат, ох, какой же это не Аньюдинский интернат, какое же это все не такое, и что же мне сейчас предстоит, какой, интересно, круг рая, только если будет щекотно, я не смогу, интересно, рыбари - это тоже круг рая, наверняка, меценатство для аристократов духа, а Старое Метро для тех, кто попроще, хотя интели тоже аристократы духа, а напиваются как свиньи и ни на что больше не годны, даже они больше ни на что не годны, слишком много ненависти, слишком мало любви, ненависти легко научить, а вот любви - трудно, и потом, любовь слишком затаскали и обслюнявили, и она пассивна, почему-то так получилось, что любовь всегда пассивна, а ненависть зато всегда активна и потому очень привлекательна, и говорят еще, что ненависть - от природы, а любовь - от ума, от большого ума, а с интелями все-таки хорошо бы поговорить, не все же они там дураки и истерики, а вдруг удастся найти Человека, что, собственно, хорошо у человека от природы, фунт серого вещества, но и это не всегда хорошо, так что человеку всегда приходится начинать на голом месте, а хорошо было бы, если бы наследовались социальные признаки; правда, тогда Лэн был бы сейчас маленьким генерал-полковником; нет уж, лучше не надо, лучше на голом месте, он бы, конечно, ничего не боялся, но зато он бы пугал других, которые не генерал-полковники...
Я вздрогнул, потому что увидел: на яблоне напротив окна сидит Лэн и пристально смотрит на меня. В следующее мгновение он исчез, только затрещали ветки и посыпались яблоки. Нипочем не верит, подумал я. Никому не верит. А я кому-нибудь верю в этом городе? Я перебрал всех, кого мог вспомнить. Нет, никому я не верю. Я снял трубку, позвонил в "Олимпик" и попросил соединить с номером восемьсот семнадцать.
- Слушаю вас, - сказал голос Оскара.
Я молчал, прикрыв микрофон пальцами.
- Слушаю! - раздраженно повторил Оскар. - Второй раз уже, - сказал он кому-то в сторону. - Алло!.. Да нет, какие у меня здесь могут быть женщины?.. - Он повесил трубку.
Я взял томик Минца, лег в гостиной на тахту и читал до сумерек. Очень люблю Минца, но совершенно не помню, о чем я читал. С шумом проехала вечерняя смена. Тетя Вайна кормила Лэна ужином, пичкала его толокном с горячим молоком. Лэн капризничал, хныкал, а она терпеливо и ласково уговаривала его. Таможенник Пети внушал командирским голосом, но вполне добродушно: "Надо есть, надо есть, раз мать говорит - надо есть, выполняйте..." Заходили двое каких-то, судя по голосам - разболтанных молодых людей, спрашивали Вузи и заигрывали с тетей Вайной. По-моему, они были пьяны. Темнело быстро. В восемь часов в кабинете зазвонил телефон. Я босиком сбегал в кабинет и взял трубку, но никто не заговорил. Как аукнется, так и откликнется. В восемь десять в дверь постучали. Я обрадовался, что это Лэн, но это оказалась Вузи.
- Что же вы даже не заходите? - возмущенно спросила она прямо с порога. На ней были шорты с изображением подмигивающей физиономии, тесная курточка-безрукавка, открывающая пупок, и огромный прозрачный шарф, она была свежая и крепенькая, как недозрелое яблоко. До оскомины.
- Я сижу и жду его весь день, а он здесь валяется. У вас болит что-нибудь?
Я поднялся и сунул ноги в туфли.
- Садитесь, Вузи. - Я похлопал по тахте рядом с собой.
- Не сяду я с вами, - сказала она. - Он тут читает, оказывается... Хоть бы выпить предложил.
- В баре, - сказал я. - Как поживает слюнявая корова?
- Слава богу, сегодня ее не было, - сказала Вузи, залезая в бар. - Сегодня мне досталась мэриха... Вот дурища! Почему, значит, ее никто не любит? А за что ее любить?.. Вам с водой?.. Глаза белые, морда красная, задница диваном - ну как у лягушки, ей-богу... Слушайте, давайте сделаем "хорек". Сейчас все делают "хорек"...
- А я не люблю делать, как все.
- Это я и сама вижу. Все идут гулять, а он валяется. И читает вдобавок.
- Он устал, - сказал я.
- Ах так? Тогда я могу уйти!
- А я вас не пущу, - сказал я, поймал ее за шарф и посадил рядом с собой. - Вузи, девочка, вы специалист только по дамскому хорошему настроению или вообще? Не можете ли вы привести в хорошее настроение одинокого мужчину, которого никто не любит?
- А за что вас любить? - Она оглядела меня. - Глаза рыжие, нос картошкой...
- Как у крокодила.
- Как у пса... Не обнимайтесь, я вам не позволяю. Почему вы не зашли?
- А почему вы меня вчера бросили?
- Здравствуйте, я его бросила!..
- Одного, в чужом городе...
- Я его бросила! Да я вас потом везде искала! Я всем рассказывала, что вы тунгус, а вы пропали, - очень нехорошо с вашей стороны... Нет, я не разрешаю! Где вы вчера были? Рыбарили, наверное? А сегодня опять ничего не расскажете...
- Почему это не расскажу? - возразил я. И я рассказал ей про Старое Метро. Я сразу сообразил, что правды будет недостаточно, и я рассказал про людей в металлических масках, про жуткую клятву, про стену, мокрую от крови, про рыдающий скелет - про разные вещи я рассказал и дал ей пощупать желвак за ухом. Ей все это очень понравилось.
- Пойдемте сейчас же, - сказала она.
- Ни за что, - сказал я и лег.
- Что за манеры? Сейчас же вставайте, и пойдем! Ведь мне никто не поверит, а вы покажете эту шишку, и все сразу будет в порядке.
- А потом мы пойдем на дрожку? - осведомился я.
- Ну да! Знаете, это, оказывается, даже полезно для здоровья...
- И будем пить бренди?
- И бренди, и вермут, и "хорек", и виски...
- Хватит, хватит... И будем тискаться в машинах на скорости в сто пятьдесят миль?.. Слушайте, Вузи, зачем вам туда идти?
Она наконец поняла и растерянно заулыбалась.
- А что тут плохого? Рыбари ведь тоже ходят...
- Да нет, ничего плохого, - сказал я. - Но что тут хорошего?
- Не знаю. Все так делают. Иногда бывает очень весело... И дрожка. В дрожке все всегда исполняется...
- Что же это - все?
- Ну не все, конечно... Но о чем думаешь, чего хотелось бы, часто исполняется. Как во сне.
- Так, может, лучше лечь спать?
- Ну да! - сердито сказала она. - В настоящем сне такое бывает... Будто вы не знаете! А в дрожке - только то, что хочется!..
- А что вам хочется?
- Н-ну... Много чего...
- А все-таки? Вот пусть я волшебник. И я вам говорю: загадайте три желания. Любые, какие хотите. Самые сказочные. И я вам их исполню. Ну-ка?
Она тяжело задумалась, у нее даже плечи опустились. Потом лицо ее прояснилось.
- Чтобы я никогда не старилась! - заявила она.
- Отлично, - сказал я. - Раз.
- Чтобы я... - вдохновенно начала она и замолчала.
Я очень любил задавать этот вопрос своим знакомым и задавал его при каждом удобном случае. Несколько раз я задавал своим ребятам даже сочинение на тему "Три желания". И мне всегда было очень интересно, что из тысячи мужчин и женщин, стариков и ребятишек всего два-три десятка сообразили, что желать можно не только для себя лично и для ближайших тебе людей, но и для большого мира, для человечества в целом. Нет, это не было свидетельством неистребимости человеческого эгоизма, желания совсем не всегда были сугубо эгоистичными, а большинство опрошенных потом, когда я напоминал им об упущенных возможностях и о великих всечеловеческих проблемах, спохватывались, совершенно искренне сердились и упрекали меня, что я сразу не сказал. Но так или иначе все они начинали свой ответ чем-нибудь вроде: "Чтобы я..." Здесь проявлялась какая-то вековая подсознательная убежденность, что твои личные желания ничего не могут изменить в большом мире - есть у тебя волшебная палочка или нет, безразлично...
- Чтобы мне... - снова начала Вузи и снова замолчала. Я украдкой следил за нею. Она заметила это, расплылась в улыбке и, махнув рукой, сказала: - Да ну вас, в самом деле... Ну и трепач вы!
- Нет-нет-нет, - сказал я. - К этому вопросу всегда нужно быть готовым. А то вот был у меня один знакомый, он всем задавал этот вопрос, а потом сокрушался: "Ах, а я вот так не сообразил, такой случай потерял". Так что это совершенно серьезно. Первое у вас - чтобы никогда не стариться. А дальше?