И тут фигурные шелка чуть сползли с одной иссера-белесой лапы, и Картер узнал, чем, в недобрый час, тот смрадный архемаг оказался. И в ту ужасающую минуту животный страх толкнул его на то, на что рассудок бы никогда не отважился, ибо во всем его потрясенном сознании осталось место только одному неистовому желанию избежать того, что одутловато пучилось на том золотом престоле. Он знал, что камень отделяет его безнадежными лабиринтами от внешнего мира холодного плоскогорья и что и на том плоскогорье поджидает по-прежнему губительная черногор-птица; но вопреки всему этому все его мысли занимала лишь неотложная нужда избавиться от кривляющегося в шелках уродища.
Раскосый старик поставил свой странный светильник на один из высоких и неприятно замаранных жертвенников у колодца и, немного подавшись вперед, говорил с первосвященником рукодейными знаками. И тогда Картер, до сих пор косневший в безволии, толкнул старика со всей ярой силой, порождаемой страхом, и жертва его так и опрокинулась в тот разинувшийся колодец, который досягает, по слухам, под адовы своды Зина, где во мраке гаги охотятся на уморищ. Почти в ту же секунду он схватил с жертвенника светильник и ринулся прочь в расписные лабиринты, мчась то в одну сторону, то в другую, как приходилось, и стараясь не думать ни о бескостных лапах, воровато шаркающих за ним по камням, ни о кривляниях и поползновениях беззвучно творившихся в коридорах у него за спиной.
Несколько мгновений спустя он раскаялся в своей безрассудной спешке, жалея, что не попытался держаться в обратном порядке тех фресок, которые миновал на пути сюда. Правда, были они столь запутанны и столь часто повторяли друг друга, что едва ли в том был для него большой прок, и все-таки он жалел, что не сделал этой попытки. Те, которые он видел теперь, были еще ужаснее тех, которые он видел тогда, и он понимал, что угодил не в те коридоры, которые выводят наружу. Со временем он твердо уверился, что его не преследуют, и несколько сбавил шаг, но стоило ему с толикой облегчения перевести дух, как уже новая опасность нависла над ним. Светильник его угасал, и скоро предстояло ему оказаться в мороке мрака, без помощи зрения и всякого иного водительства.
Светильник догорел, и он стал медленно пробираться на ощупь и просить Вящих о ниспослании помощи, какая им заблагорассудится. По временам он чувствовал уклоны пола то вверх, то вниз, и раз запнулся о ступеньку, для которой не было разумного объяснения. Чем дальше он шел, тем больше его пронимало сыростью, и когда он на ощупь определял развилку или отверстие бокового хода, то неизменно выбирал дорогу, наименее уводящую под уклон. Однако в целом он явно двигался по нисходящей: и запах подвала, и отложения на сальном полу и стенах равно предупреждали его, что он всё глубже забирается в нечестивые недра плато Ленг. Но то, что наконец приключилось, приключилось безо всякого предупреждения - оно грянуло сразу, со всей своей силой и ужасом, и спирающим дыхание хаосом. Только что он медленно пробирался на ощупь по скользкому и почти ровному полу - и вот уже падает камнем вниз во мраке почти отвесного хода.
Долго ли продолжалось тошное то скольжение, знать наверняка он не мог, но казалось, что прошли часы подкатывающего к горлу помрачения и неистового исступления. Потом он осознал, что лежит неподвижно и над ним мертвенно мреют мерцающие облака северной ночи. Окрест него были полуосыпавшиеся стены и разбитые колонны; и мостовая, на которой он лежал, прорастала вездесущим былем и дыбилась, развороченная частым кустарником и кореньем. Позади него поднимался базальтовый утес, отвесно уходящий в небеса; в черном его боку выпукло выступали резные изображения отталкивающих картин и под фигурными арками отверзались входы в черные недра, исторгшие его из себя. Впереди простирались двойные колоннады, и обломки и цоколи колонн говорили о широкой и канувшей в небытие улице; по вазам же и чашам, тянувшимся по бокам, он догадывался, что это был большой и пышный просад. В дальнем его конце колонны расступались, обозначая необъятную круглую площадь, и в том разомкнутом кольце под зловеще мреющим ночным наволоком громадились исполинами чудовищные парные истуканы. Это были огромные крылатые львы из адуляра, и мрак и сень залегали меж ними. На полных двадцать футов они вздымали чудные и страшные и невредимые свои головы и с насмешкой скалились на развалины окрест. И Картер хорошо знал, что они должны быть такое, ибо лишь об одной подобной чете говорит предание. То были бессменные стражи Великой Бездны, и эти сумрачные развалины были взаправду Саркомандом прамира.
Первое, что предпринял Картер, это заложил и заставил проем арки в утесе упавшими плитами и повсюду валявшимся каменным мусором. Он отнюдь не желал погони из гадкого монастыря Ленга, когда на предстоящем пути и так подстерегало немало опасностей. О том, как из Саркоманда попасть в обитаемые места дремного края, он ничего ровным счетом не знал; не много он выиграл бы и спустившись в пещеры упырей, поскольку знал, что они осведомлены не лучше его. Троица упырей, помогавшая ему выбраться через город гагов во внешний мир, не знала, как попасть в Саркоманд на обратном пути, но намеревалась расспрашивать бывалых торговцев в Дилат-Леене. Ему не хотелось и думать о том, чтобы снова спуститься в подземельный мир гагов и опять изведать превратности той адовой башни под знаком Коф с ее циклопической лестницей, ведущей в заколдованный лес, однако у него было чувство, что, не ровён час, ему придется испробовать этот путь, если не заладится всё остальное. Без сподвижников он не отваживался пускаться через плато Ленг с лежащим по пути уединенным монастырем: лазутчиков первосвященника должно быть многое-множество, в конце же дороги наверняка предстоит иметь дело с черногор-птицами, а возможно, что и с другими монстрами. Имей он лодку, он бы мог отправиться назад в Инкуанок по морю мимо того острозубчатого и мерзкого кряжа, ибо из первобытных росписей в лабиринтах монастыря явствовало, что пугающее то место лежит невдалеке от базальтовых набережных Саркоманда. Но раздобыть лодку в городе, где царит запустенье веков, было делом невероятным, и мало походило на то, чтобы он смог соорудить лодку сам.
Рэндольф Картер отдавался подобным размышлениям, когда новое впечатление начало торить дорогу в его сознание. Перед ним всё так же лежал, словно раскидавшись во всю ширь мертвыми членами, Саркоманд предания, с его черными разбитыми колоннадами и сфинксами, венчающими обветшалые ворота, и великанскими камнями, и чудовищными крылатыми львами, резко означавшимися против мертвенного зарева тех мреющих ночных облаков. И тут далеко впереди и правее он увидел некое зарево, которое нельзя было приписать никаким облакам, и понял, что в безмолвии мертвого города он не один. Судорожными сполохами зарево то вздувалось, то опадало, играя зеленоватыми отсветами, что отнюдь не успокоило наблюдавшего. И когда по запруженной сором улице и через узкие лазы меж рухнувших стен он подобрался поближе, ему сделалось внятно, что то был разложенный у причалов походный костер со множеством смутных фигур, обступивших его всепомрачающей массой: внятен стал и носившийся надо всем тлетворный запах. Дальше маслянисто плескалась вода в гавани, где покачивался на якоре огромный корабль, и Картер замер в ужасе, когда увидел, что тот корабль был впрямь одной из черных галер с луны.
Он уже готов был отпрянуть назад от тех мерзостных огненных сполохов, когда заметил движение среди зыбких черных фигур и услышал особенный и безошибочно узнаваемый звук. Это было испуганное чмыкание упыря, через секунду многоголосо разразившееся неподдельной мукой. Чувствуя себя в безопасности под сенью чудовищных руин, Картер позволил любопытству одержать верх над страхом и вместо отступления снова стал пробираться вперед. Раз, преодолевая открытое место, он, извиваясь червем, прополз на животе; другой раз ему пришлось встать во весь рост, чтобы не наделать шума, пробираясь меж грудами мраморных обломков. Но всякий раз ему удавалось остаться незамеченным, и скоро он нашел точку за титанической колонной, откуда мог целиком обозреть место действия, залитое зеленым светом. Вкруг безбожного огня, подкармливаемого мерзкими лунными лишайниками, расселся смердящий кружок жабьих тварей с луны и их недочеловеческих рабов. Некоторые из этих рабов, нагревая в пляшущих огненных языках замысловатые железные копья, раз за разом прикладывали их добела раскаленные острия к трем связанным по рукам и ногам пленникам, которые, корчась в муках, лежали перед главарями отряда. По тому, как шевелились их щупальца, Картер увидел, что плоскорылые твари с луны получают от зрелища отменное удовольствие; и велик же был его ужас, когда он внезапно узнал отчаянное чмыкание и понял, что истязаемые упыри были не кто иные, как та верная троица, которая его вывела целым и невредимым из преисподней, после чего и отправилась из заколдованного леса на поиски Саркоманда и преддверия своих родных тартаров.