Он миновал еще две каменоломни, и, казалось, обитаемые земли Инкуанока остались позади, и дорога сузилась до крутой звериной тропы, поднимавшейся меж угрозных черных круч. Справа неотступно вставали ребристые и дальние вершины, и по мере того, как Картер забирался всё глубже в этот нехоженый край, он замечал, что становится всё сумрачнее и холоднее. Вскоре ему сделалось внятно, что на черной тропе нет следа ни ноги, ни копыта, и он понял, что и впрямь забрел на незнаемые и нетореные распутья давнишних времен. Иной раз высоко над ним раздавался вороний грай, и по временам шум крыльев из-за какой-нибудь необъятной скалы заставлял его с беспокойством думать об оглашенных молвою черногор-птицах. Но в основном он был в одиночестве со своим косматым коньком и проникался тревогой, наблюдая, как оный превосходный як проявляет всё большую неохоту идти вперед и всё большую наклонность в испуге храпеть от малейшего шума по пути.
Тропа пролегала теперь в теснине меж чернотелыми с искрою отвесными скалами и начинала подниматься вверх еще круче, чем прежде. Было неустойчиво, и як часто оскальзывался на каменных осколках, густо усыпавших всё вокруг. Часа через два Картер увидал впереди отчетливый горный гребень, за которым не было ничего, кроме тусклого серого неба, и благословил саму возможность идти по ровному или под гору. Однако добраться до этого гребня было нелегкой задачей, поскольку тропа вздымалась едва ли не отвесной стеной и грозила опасностью из-за осыпей черного гравия и мелких камней. В конце концов, Картер спешился и, изо всех сил стараясь не оступиться, повел своего одолеваемого сомнениями яка в поводу, таща его на аркане, когда животное спотыкалось или артачилось. Потом он неожиданно вышел на перевал и посмотрел вдаль, и дыхание его занялось от увиденного.
Тропа действительно шла прямиком и слегка под гору между тех же высоких естественных стен, что и прежде; но по левую руку там открывалось чудовищное пространство, необъятное по размаху, где некая первобытная сила расколола и раздробила природную ониксовую гряду в форме великанской каменоломни. Далеко в толщу отвесных скал уходила эта циклопическая выработка, и глубоко во чреве земли зияли ее нижние ямины. Это была нечеловеческая каменоломня, и вогнутые стены ее изъязвляли огромные квадратные впадины в ярды шириной, говорившие о размерах плит, некогда вырубленных безымянной рукой и тесалом. В вышине над ее рваными краями раздавался шум крыльев и грай громадных воронов, и невнятный шурш в незримых глубинах говорил о нетопырях, о черных муриях или об иных нелегко называемых присутствиях, что наваждают бесконечные мраки. Картер стоял в теснине и в сумраке, облежащем вокруг; каменистая тропа перед ним уходила вниз; по правую его руку высокие ониксовые скалы тянулись, покуда хватал глаз, по левую же высокие скалы обрывались чуть впереди тем ужасным и словно не в земной тверди вырубленным приломом.
Вдруг як громко заревел и, вырвавшись из сдерживающей руки, одним прыжком промахнул мимо и опрометью ринулся прочь, скрывшись под склоном узкой тропы на севере. Камни, которые он выбивал, почти не касаясь земли копытами, падали через край каменоломни и беззвучно терялись во мраке, так и не достигнув дна; но Картер не думал об опасностях ненадежной тропы, когда не переводя духа гнался за своим понесшимся вскачь буцефалом. Вскоре скалы по левую руку опять поднялись во весь рост, заново обращая тропу в узкую теснину; а странственник всё еще гнался за яком, размашистые глубокие следы которого говорили об отчаянном бегстве.
Раз ему послышался топот перепуганной скотинки, и, приободрившись, он прибавил скорости. Миля за милей оставались позади, и тропа перед ним постепенно раздавалась вширь, пока он не понял, что того и гляди окажется в холодной и страх наводящей пустыне, лежащей на севере. Ребристые серые скаты дальних неприступных вершин снова обозначились над кручами по правую руку, а впереди были скалы и валуны открытого пространства, явно свидетельствующие о приближении сумрачной и бесконечной равнины. И снова яснее прежнего прозвучали в его ушах те удары копыт, но на сей раз преисполнив его вместо бодрости ужасом, когда он понял, что это не топот его перепуганного яка. Это был свирепый и намеренный топот, и раздавался он у него за спиной.
Погоня за яком теперь превратилась в бегство от невидимой твари, и хотя Картер не решался оглянуться, он чувствовал враждебное присутствие за своей спиной. Як, должно быть, первым заслышал или учуял его, и Картер задавался неприятным вопросом, не от самых ли человеческих обиталищ преследуют его, или неведомое выпросталось из той черной преисподней каменоломни. Утесы остались, между тем, позади, так что мгла наступающей ночи легла на огромную пустыню песков и призрачных скал, где все дороги терялись. Отпечатков копыт своего яка он не различал, но из-за спины неотступно доносился гнусный тот топот, временами сливаясь с тем, что его фантазия рисовала как хлоп исполинских крыльев и шурш чешуй. С горестной ясностью он понимал, что проигрывает в расстоянии, что безнадежно заблудился в этой сокрушенной и проклятой пустыне бессмысленных камней и нехоженых песков. Лишь те отдаленные и неприступные вершины справа давали ему некоторое ощущение направления, но и они виднелись более смутно по мере того, как убывал серый сумрак и его место заступало тошнотворное мрение облаков.
Тут, зыбко и туманно на помраченном севере прямо перед собой, он заметил ужасную вещь. В первые мгновения он было принял ее за гряду черных гор, но теперь видел, что это нечто большее. Оно отчетливо проступало в свечении нависающих облаков и кое-где на фоне мреющего наволока даже прорисовывалось силуэтом. Далеко ли было оно, Картер не мог бы сказать, но должно быть далеко. Оно высилось на тысячи футов, огромной вогнутой дугой протянувшись от серых неприступных вершин до невоображаемых пределов на западе, и некогда было впрямь огромными горными гребнями оникса, но теперь те горы уже были не горы, ибо некто приложил к ним сверхчеловеческую руку. Безмолвно воссели они на высотах мира, подобно волкам или упырям, испокон веков в венце облаков и туманов блюдя тайны севера. Великим полукольцом воссели они, те сторожевые псы-горы, принявшие на себя статуарный вид чудовищных соглядателей, и с угрозой заносили они десницу на весь людской род.
Только в неверном свете облаков могло показаться, что их двойные головы в митрах задвигались, но, промыкавшись еще сколько-то на подкашивающихся ногах, Картер увидел, как из покрывающей их пелены взнимаются громадные фигуры, движения которых не были обманом зрения. С хлопом крыльев и чешуистым шуршем, каждый миг те фигуры делались всё огромнее, и странственник понял, что его мыкание подходит к концу. Это были не птицы и не летучие мыши, ибо размером они превосходили слона, а голову имели наподобие лошадиной. Картер понял, что это и были оглашенные худой молвой черногор-птицы, и больше не задавался загадкой, что за злые сторожа и безымянные дозорные заставляют людей чураться борейской каменной пустыни. И, смиряясь окончательно перед судьбой, он остановился и наконец решился оглянуться назад, где и впрямь вовсю поспешал приземистый раскосый торговец, прослывший недоброй славой, и склабился, сидя верхом на поджаром яке и предводительствуя пагубному сонму черногор-птиц, с чьих крыльев еще не сошел селитристый обмет преисподних бездн.
Хотя и угодивший в ловушку баснословных и крылатых ночных мар с лошачьими головами, теснивших его со всех сторон гигантским безбожным кольцом, Рэндольф Картер не лишился сознания. Выспренние и жуткие, громоздились над ним те исполинские химеры, а раскосый купец спрыгнул с яка и, осклабясь, стоял перед пленником. Потом знаками он велел Картеру сесть на спину одной из отвратительных черногор-птиц, подсаживая его, пока в том здравомыслие боролось с отвращением. Взобраться было нелегким делом, поскольку чешуи покрывают черногор-птиц вместо перьев, и чешуи те отменно скользкие. Как только он сел, раскосый старик вскочил позади него, а брошенный им поджарый як уплелся на север к полукольцу статуарных гор, ведомый в поводу одной из невообразительных птиц-колоссов.
И тогда, ввинчиваясь тошнотворной спиралью в густой и мерзлый воздух бесконечно вверх и к востоку, они понеслись к ребристым серым склонам тех неприступных гор, за которыми, говорят, простирается Ленг. Высоко над облаками летели они, пока наконец не увидели под собою те пресловутые вершины, которых никогда не видят жители Инкуанока и которые всегда скрыты в завивающихся клубах мреющего тумана. Картер созерцал их с отменной отчетливостью, пока они проплывали под ним, и в утесах у самой вершины рассмотрел странные пещеры, напомнившие пещеры Нгранека; но он не стал ни о чем расспрашивать своего поимщика, когда заметил, что и сам старик, и лошадиноголовые черногор-птицы проявляли признаки необычного страха и судорожно спешили поскорее их миновать, выказывая всяческое напряжение, пока не оставили их далеко позади.
Но вот черногор-птицы спустились пониже, и под навесом облаков обнаружилась серая бесплодная равнина, где на преогромном расстоянии друг от друга тлели хилые огоньки. По мере того как они снижались, появлялись хижины из гранита, стоявшие особняком, и мрачные каменные селения, чьи крошечные оконца посвечивали тусклым светом. От этих хижин и селений подымался заунывный визг дудок и тошнотворное громыхание кроталы, дающие лучшее доказательство тому, сколь правы обитатели Инкуанока в своих географических домыслах. Ибо путешественники слыхивали подобные звуки и знали, что долетают они лишь с того холодного и пустынного плоскогорья, куда вовек не захаживают добрые люди; с того наваждаемого глубоким и таинственным злом места, которое есть Ленг.