Первой, незабвенной и чисто платонической любовью Эрны стал бледноликий менестрель, забредший в Шлосс Валленштедт накануне Рождества.
Хрупкий, казавшийся начисто не пригодным для кулачного или иного боя - с применением оружия колющего, режущего, стреломечущего - бродячий певец отогревался у громадного очага в главном зале, подносил озябшие ладони к самому пламени, блаженствовал.
Белый, безыскусственно праздничный немецкий Сочельник стоял на дворе, украдкой заглядывал в окна, морозным дуновением ложился на косматые подстилки у бушующего огня, оседал холодными каплями на темном, невесть когда содранном мехе. Медведь Валленштедту-предку попался знатный, шкура лежала близ камина который год, а все не прела, не набухала дикой влагой, - лежала себе тихо-мирно и терпеливо сносила несчетные подметки - мягкие и жесткие, деревянные и кожаные, простые и кованые, топтавшие пол замка в долгие зимние вечера...
Голубоглазый менестрель подул на ладони горловым, горячим дыханием и начал нежить в руках чеканный гостевой кубок, поглядывая на примощенную в углу маленькую лютню: как бы не отсырела, как бы не лопнули витые серебряные струны, как бы не покоробилась от внезапно прихлынувшего тепла кедровая основа - предмет главной и неустанной заботы всякого уважающего себя музыканта.
Пятнадцатилетняя Эрна фон Валленштедт легкой феей выпорхнула в насквозь пропитавшуюся факельной копотью гостиную. Песнопевчий гость, уже готовый уснуть от усталости, встрепенулся и проводил хозяйку дома пристальным взглядом - восхищенным и жаждущим.
Эрна приблизилась к полусонному, разморенному гретым вином бродяге. Усвоенная с младенческих лет, неискоренимая вежливость предполагала участливое внимание.
- Совсем замерзли?
Менестрель уставился на нее так, словно впервые узрел существо, облаченное в юбку.
- Самую малость.
- Возьмите, пожалуйста...
Горячий кубок перешел из рук в руки.
- Спасибо, сударыня.
- Не за что.
Бродяга устремил в ее зрачки невыразимый взор и промолвил:
- Провансальские трубадуры не забудут вашей доброты, госпожа.
- Вы пришли из такого далека?
- Увы...
- И уцелели в дороге? - брякнула Эрна, вовсе не желая обидеть гостя. Вопрос вырвался помимо воли.
- Как видите, - невозмутимо ответил бродяга.
И забыла бы его девушка, и оделила кубками все малочисленное собрание, и удалилась, как обычай велит, и вернулась в полутемную опочивальню столь же безвинной и веселой... Если бы не широченный седоусый рыцарь, который обосновался в уютном углу за очагом и не сумел сдержать презрения:
- Ты, огрызок, своими что ли силами уцелеть умудрился?
Менестрель медленно, излишне медленно обернулся:
- Вы ко мне обращаетесь, достойный сударь?
- К тебе, шелудивый молодец, - осклабился воин. - По внешности судя, ты с крысой осерчавшей не сладишь. А туда же: я, да я...
- Прошу прощения, - ровным, точно заводным, голосом произнес менестрель, - но что общего у крысы с лютней?
- Как? - поднял брови рыцарь.
- Верней сказать... - бродяга помедлил, словно смутившись. - Какого сволочного хрена вы встреваете в чужой разговор?
- Каа-а-ак?! - повторил рыцарь, на беду и позорище свое оказавшийся непонятливым.
- Сейчас поясню, - сказал менестрель. - Ежели молодая хозяйка чарку зазябшему гостю подносит, а с нею вместе и доброе слово, то незачем уши вострить.
Юноша говорил с обдуманной, рассчитанной, не оставлявшей задире выбора наглостью.
- Ах ты!.. - задохнулся от возмущения седовласый воин. - Ах ты гаденыш поганый! И ведь знаешь, подлец, что руки о вашу братию марать зазорно!
- Замарай, окажи милость! - хладнокровно сказал менестрель.
- Сам, крысенок, напросился! - проскрежетал рыцарь. Одним неуловимо проворным движением он выскользнул из-за стола, обнажив меч ранее, чем успел устойчиво утвердиться посреди зала.
Это оказалось ошибкой.
Менестрель мгновенно вскочил, шагнул навстречу закаленному в кровопролитии забияке, сделал короткое обманное движение, ухватил неприятельскую кисть, рванул на себя, развернулся, двинул рыцаря локтем по уху.
Седоусый отлетел на несколько футов и не упал только благодаря чьей-то вовремя подставленной ладони.
- Крыса! - прошипел он, выпрямляясь. - Ну, крыса поганая...
- Кусучее животное, доложу я вам, - лениво протянул бродяга. - Оклемались, ваша неустрашимость?
Удар, нацеленный в голову, послужил исчерпывающим ответом.
- Вот и славно, - мурлыкнул увернувшийся менестрель. - А теперь, ваша доблесть, не обессудьте...
* * *
Цыганка возникла тихо и нежданно, точно выступила прямо из воздуха. Мгновение назад рядом не было никого, только изредка всхрапывали задремавшие лошади.
Родриго очутился на ногах еще раньше, чем Эрна вскрикнула и непроизвольно закрылась ладонями.
- Здравствуй, красавчик! - раздался неприятный, надтреснутый старческий голос. - И ты, красотка, здравствуй. Дайте бабушке Мизке на ручку, слово скажу - верное, да нужное.
Скрюченная в три погибели, облаченная невообразимыми лохмотьями ведьма стояла, тяжко наваливаясь на корявую клюку. Морщинистое, темное лицо смахивало на большой грецкий орех, два черных, пылавших, точно раскаленные угли, глаза так и шныряли от Родриго к Эрне, тонкие поджатые губы слегка растягивались в ухмылке.
Испанец, немного растерявшись, пошарил в кармане валявшейся поблизости куртки, вынул маленький кошелек, протянул незваной гостье серебряную монетку.
- Посеребрил ручку, красавчик, посеребрил, драгоценный! Спасибо, сладкий, спасибо пригожий, да только не серебри ее, не золоти. Я на ручку прошу пустяк никчемный, тебе он безо всякой ценности либо нужды, а старой Мизке ой как пригодится!
Родриго недоуменно свел брови.
- Пустячок этот у тебя в седельной суме, - в левой, аккурат на донышке.
- А почему, старуха, ни лист не зашуршал, ни сучок не хрустнул, покуда ты приближалась? - с расстановкой осведомился опомнившийся и тотчас насторожившийся испанец.
- Мы, цыгане, умеем ходить неслышно, точно тени, красавчик, - хихикнула пришелица.
- А отчего это лошади глазом диким на тебя косятся, да все в сторонку норовят? - спросил Родриго.
- Глупые вам животины достались, красавчик, вот и норовят куда подальше от старой Мизки! Дай же пустяк никчемный, дай!
- Гони ее! - приподнялась Эрна. - Гони вон! - завизжала она, вскакивая и проворно закрываясь притиснутым к груди платьем. - Ради всего святого, ради Бога Самого, гони!
Баронессу объял невыразимый, холодный ужас. От цыганки исходило нечто неописуемо зловещее. Струи ледяного воздуха ползли по маленькой прогалине. Родриго не чувствовал их, будучи достаточно закален и вполне безразличен к нежданным обжигающим дуновениям - не то, что нежная, избалованная Эрна.
- Угомонись, красавица, - пробормотала цыганка.
- Убирайся, убирайся, убирайся!!!
* * *
Рыцарь замахнулся вновь, но менестрель опять подскочил вплотную, остановил запястье противника скрещенными руками, захватил, сделал три-четыре движения, похожих на фигуру непонятного танца - и забияка грохнулся на пол, уже обезоруженный. Бродяга поднял меч и швырнул в дальний угол.
- Угомонись, - молвил он почти дружелюбно. - Тебе со мною не справиться.
Поднявшись, витязь ошеломленно посмотрел на певца и ухватил за ножку тяжеленный дубовый табурет.
- Прекратить! - зарычал возникший в дверях Конрад фон Валленштедт. Из-за его спины выглядывала побледневшая Эрна.
Дерущиеся замерли. Все лица обратились к хозяину замка.
- Под моим кровом кабацкого смертоубийства не будет, - процедил Конрад. - Меч в ножны, сию минуту!
- Хорошенькое гостеприимство, - с горечью ответил седоусый. - Всякая безродная сволочь колотит опоясанного рыцаря, а вы, господин граф...
- Тебя же, негодяй, выгонят из этого замка плетьми, - сказал фон Валленштедт, поворачиваясь к менестрелю. - И скажи спасибо, что не вздернут, как надлежало бы.
- И не вздернут, и не выгонят! - вызывающе провозгласила Эрна.
- Молчать! - загремел Конрад. - Не суйся не в свои дела! Поганый простолюдин заносит руку на благородного гостя - мало того, опускает ее! - и я должен терпеть подобное?
- С вашего разрешения, - улыбнулся менестрель, - поганый граф. Я стараюсь путешествовать инкогнито, но ежели обстоятельства заставляют... Раймбаут дез Эркольт, к вашим услугам.
Забияка остолбенел. Конрад опешил. Имя дез Эркольта, знаменитого провансальского стихослагателя и бойца, было известно далеко за пределами крохотной области, откуда тот был родом.
Эрна смотрела на менестреля во все глаза.
- Вы сами вызвали меня на ссору, - вежливо поклонился дез Эркольт, обращаясь к седоусому. - Но, поскольку нынешнее мое обличье способно ввести в заблуждение и более... проницательного человека, сударь, будем считать, что просто свой, так сказать, своя не познаша... Выпьем за восстановленный мир и позабудем столь нелепую и никчемную размолвку.
- Я требую удовлетворения с мечами в руках, - упрямо возразил рыцарь.
Конрад открыто рассмеялся:
- Глубокоуважаемый Хорст, образумьтесь! Вы уже нападали на графа, который орудовал голыми руками. Теперь угодно вооружить кавалера дез Эркольта хорошим клинком? Оставьте, угомонитесь! Повторяю, смертоубийства под этим кровом не допускается.
Приблизившись к провансальцу, Эрна застенчиво посмотрела в смеющиеся голубые глаза, вспыхнула и сказала:
- Я думаю... теперь думаю... вы уцелели бы даже в схватке с драконом! Или злым волшебником...