Несравненный мастер "хоррора", обладатель множества престижнейших наград, Питер Страуб собрал под обложкой этой книги поистине уникальную коллекцию! Каждая из двадцати пяти историй, вошедших в настоящий сборник, оказала существенное влияние на развитие жанра.
В наше время сложился стереотип - жанр "хоррора" предполагает море крови, "расчлененку" и животный ужас обреченных жертв. Но рассказы Стивена Кинга, Нила Геймана, Джона Краули, Джо Хилла по духу ближе к выразительным "мрачным историям" Эдгара Аллана По, чем к некоторым "шедеврам" современных мастеров жанра.
Итак, добро пожаловать в удивительный мир "настоящей литературы ужаса", от прочтения которой захватывает дух!
Содержание:
Питер Страуб - Предисловие 1
Дэн Чаон 2
Элизабет Хэнд 6
Стив Резник Тем и Мелани Тем 19
М. Джон Харрисон 23
Рэмси Кэмпбелл 29
Брайан Эвенсон 36
Келли Линк 39
Джонатан Кэрролл 45
М. Риккерт 48
Томас Тессье 50
Дэвид Дж. Шоу 54
Глен Хиршберг 58
Томас Лиготти 62
Бенджамин Перси 67
Брэдфорд Морроу 70
Питер Страуб 74
Стивен Кинг 83
Джо Хилл 92
Эллен Клейгс 97
Тиа В. Трэвис 99
Грэм Джойс 105
Нил Гейман 108
Джон Краули 111
Розалинд Палермо Стивенсон 113
Примечания 122
Дети Эдгара По
Питер Страуб
Предисловие
Я бы мог сказать: Келли Линк создала мир, а потом оказалось, что он был всегда. Или: Джон Краули размышлял о вероятности существования великой возможности, и оказалось, что она всегда была рядом, стоило только руку протянуть. Нечто подобное может быть сказано о любом из представленных в этой книге превосходных авторов - а в эту категорию попадают все, от Дэна Чаона до Розалинд Палермо Стивенс. Каждый из них либо своим умом, либо с подсказки среды дошёл до понимания того, что жанровая проза - в особенности если речь идёт о сродных жанрах фэнтези и хоррора - ни в коем случае не требует строго ограниченного, формульного подхода, а, напротив, самым естественным образом воспринимает методику и задачи более широкого контекста, то есть просто литературы. Однако профессиональные критики в большинстве своём охраняют устоявшиеся категории, которые упрощают их задачи. Так, столкнувшись с работой, которая бесспорно связана с жанром научной фантастики или хоррора (хотя как именно связана - сказать сложно) и в то же время обладает неоспоримыми литературными достоинствами, любой критик из этой породы тут же прибегнет к старой, как мир, уловке - выразит своё восхищение, заявив, что произведение выходит за границы жанра.
Однако пора назвать вещи своими именами. Считать основным достоинством книги то, что она выходит за пределы жанра, - всё равно что называть безупречного афроамериканского джентльмена вроде Джона Коньерса или Дэнзела Вашингтона честью для своей расы; а ведь именно так и поступали некоторое время назад многие люди, подразумевая тем самым, что расе, о которой идёт речь, многого недостаёт. (Хотелось бы мне услышать, как на званом обеде ведущий, представляя публику, скажет, что какой-нибудь сребровласый белый англосаксонский протестант делает честь своей расе.)
Так, если говорить о тех играх, в которые играю я, то мне раз шесть прямо или косвенно говорили, что я делаю честь моей расе, и в половине случаев я был настолько туп, что чувствовал себя польщённым. Сегодня издатели вовсю торгуют продуктом, который они радостно величают "литературой ужасов", хотя, когда я начинал, "ужастики" повсеместно считались дрянными, глубоко антилитературными и грязными задворками этой самой литературы. Их основными читателями были тогда мальчики-подростки и прочие дегенераты. Правда, По как-то прокрался в канон, - наверное, это бодлеровские переводы обманули французов, и те сочли его приличным писателем ; намёки на сверхъестественное и его отзвуки переполняют прозу Готорна; Генри Джеймс написал "Поворот винта" и "Весёлый уголок", а также другие страшные истории и рассказы о привидениях; множество восхитительных рассказов о привидениях написала Эдит Уортон. Все эти люди важны для меня настолько, что в своём романе "Рассказ с привидениями" (1979) я не только дал главным героям имена Джеймс и Готорн, но и включил в первую его часть то, что сам назвал "обдолбанным" "Поворотом винта"; однако все эти авторы принадлежат прошлому и, следовательно, для современных критиков безопасны. В конце семидесятых хоррор вовсе не вызывал воспоминания о хозяине Лэм-хауза в городе Рай . Вместо этого в голову приходили мысли о дешёвых изданиях в мягких обложках с изображениями сломанных кукол, отрубленных голов или минималистических губок с каплей крови в уголке.
(Когда на славной шумной лондонской вечеринке году в 77-м я пожаловался как раз на такую истекающую кровью отсечённую голову на обложке моей последней книги, издатель сказал: "Питер, да эта книга не для таких, как вы". Ошарашенный, я ничего не ответил и двинулся в бар.)
Безвкусные обложки дешёвых изданий отражали вполне конкретный подход: когда новая жанровая категория обрела популярность, рынок принялись забивать книгами, чьи авторы и не думали выходить за его пределы, - из-за чего в конце восьмидесятых хоррор размыл жанровые берега и наводнил полки сетевых магазинов зловредными сиротами, привидениями в кирпичных многоэтажках, на фермах и даже в вагонах метро, древними проклятиями, тварями в бинтах, злобными младенцами, весёлыми зомби, наци-вампирами - "подводными кровососущими нацистскими черепахами-лесбиянками", как пошутил мой ныне покойный друг, Майкл Макдауэлл во время работы жюри "хоррорного" конвента на Род-Айленде. В начале девяностых, будучи почётным гостем Всемирного конвента хоррора в Нью-Йорке, я сказал в своей речи, что мир приходит в упадок и нынешний хоррор - это дом, из которого сбежали все привидения.
После этого заявления многие молодые авторы так и ели меня глазами на вечеринке, ведь они явно считали, что их буффонады с деревенскими зомби или несовершеннолетними вампирами в один прекрасный день обеспечат им места в списках бестселлеров или хотя бы рядом с ними, в окрестностях любимых ими книг В. К. Эндрюс, Энн Райс, Стивена Кинга, Дина Кунца и немногих других. Но этого не произошло. Никто из тогдашних двадцати-тридцатилетних, замышлявших кинго- или кунцеубийство, пока упитанная жертва несла с трибуны изысканную чушь насчёт Эмерсона и "всего живого, что сверкает и переливается" (или как-то в этом роде; у него как раз был эмерсоновский период), так и не попал ни в какие списки, напротив, за прошедший десяток лет многие из них совсем пропали из вида.
Что лишь подтверждает мою правоту. Творчество и списки бестселлеров - вещи не взаимосвязанные, зато время склонно соглашаться с утверждением, что талантливые книги остаются, а не слишком талантливые исчезают. Кто сегодня читает Кена Юло, Роберта Мараско или Фрэнка де Фелиту, - возьмём трёх лучших из тех, кто прогремел с книгами, которые нынешнему читателю покажутся, мягко говоря, несколько претенциозными?