Они перешли мост и углубились в темный дворик за мечетью. Огромный пушистый кот, видом и величиной похожий скорее на дикого камышового, вдруг с шипением выскочил из парадной и стремглав бросился в темноту. Андрей отпрянул, сердце сначала замерло, потом бешено заколотилось, как после стометровки. На душе сделалось тоскливо, пакостно и как-то безнадежно. Не осталось и следа от того радостного парения, с каким Андрей вышел от Мелодия.
Они поднялись на второй этаж, где жил Яков Афанасьевич, темным коридором на ощупь добрели до его комнаты.
- Ну, проходи, - русалковед зажег в комнате свет и пропустил Андрея вперед.
Андрей вошел и осмотрелся. В комнате царил беспорядок, с тех пор, как у Якова Афанасьевича побывал следователь Крылов, он еще усилился.
Русалковед помог снять Андрею куртку, отнес ее в прихожую.
- Я сейчас чаю поставлю, - сказал русалковед, улыбнувшись, как-то недобро улыбнувшись. - Согреться нужно, ты пока осваивайся.
Вернувшись, Яков Афанасьевич застал Андрея за рассматриванием картинок в старинной книге. Она была полностью посвящена всякой нечисти и носила название "Популярная демонология".
- Книга хорошая, - сказал Яков Афанасьевич, - хотя скучновата.
Он снова хохотнул невесело, без удовольствия, как делал всегда. Такая у него была привычка - прихохатывать.
- Не скажите, интересная книга. А рояль играет или так, для красоты?
- Для красоты. Ты садись, Андрей. - Яков Афанасьевич снял с ближайшего стула стопу книг, Андрей сел. Русалковед устроился напротив него.
- Вот что я тебе скажу, - приблизив к нему лицо, таинственно проговорил он. - Русалки существуют, и сейчас ты получишь тому доказательство, неопровержимое доказательство.
Яков Афанасьевич включил магнитофон, сел на место.
- Слушай внимательно.
Сначала из динамиков доносилось шуршание, звяканье посуды, неясные звуки разговора, после чего хриплый мужской голос проговорил что-то неразборчивое, и тут же голос Якова Афанасьевича.
- Расскажите, Юрий Михайлович, как все было.
- Ну, познакомились мы с ней на рыбалке. Я тогда подледным ловом промышлял, на Финском заливе. Ну, пришли с мужиками, врезали как следует, ну, сам понимаешь, что за рыбалка без этого дела… Ну, ты налей, а то в горле пересохло… - послышалось бульканье, шумные глотки, после чего тот же голос продолжал, иногда перебиваемый вопросами Якова Афанасьевича: - Ну вот, просверлил я лунку, сижу, клевать вроде начало. Правду сказать, дело к весне шло, кое-где полыньи образовались, но рыбаки - народ, сам знаешь, какой отчаянный. Все нам по фиг! Сижу, водочкой согреваюсь, рыбка вроде идет. И тут слышу: окликает меня кто-то! Оборачиваюсь. Мать честная! Прямо из полыньи, что за моей спиной, по пояс баба выглядывает… Ну-ка, налей еще! - снова раздалось характерное бульканье, глотки. - Познакомились, поговорили…
Дальше речь повествователя сбивалась, путались слова, Юрий Михайлович начал заговариваться, причмокивать, поминутно просить налить еще… ощущалось воздействие алкоголя. Он рассказывал о том, что с русалкой у него завязались интимные отношения, что она влюбилась в него нечеловечески, вся его речь пересыпалась нецензурными словами в ее адрес, возгласами и просто беспричинной бранью. Он рассказывал о том, что любит холодных женщин, а эта русалка и была как раз то, что нужно, он согревался изнутри, и все нормально. Она жила в Неве, и он ходил встречаться с ней к Троицкому мосту. Одно нехорошо: был у нее хвост. А русалка смерть как его полюбила и согласилась отрезать хвост к чертовой матери, чтобы жить с ним дома в одной комнате. Пообещала она за это удовольствие несметные богатства, будто бы у нее там на дне куча всего припрятана. Рассказчик то и дело сбивался на свои какие-то несущественные и не относящиеся к рассказу рассуждения, но опытный Яков Афанасьевич направлял его в нужное русло рассказа. Оказывается, жила русалка в Неве не одна, с компанией таких же русалок. Кто был, как и она, с хвостом, а кто из утопленниц - с ногами. Короче, уговорила она своего возлюбленного найти ей врача, который бы отрезал хвост, чтобы она могла среди людей жить-поживать с любимым человеком. Денег она действительно дала, и Юрий Михайлович тайно привез ее в клинику, где и сделали ей долгожданную операцию по удалению лишней части. Жить бы им и поживать счастливо на коммунальных метрах жениха. Да начал жених на радостях пить по-черному, вплоть до белой горячки. И в конце концов, пропив ее денежки, бросил бесхвостую русалку, на фига ему инвалидка сдалась?! Кроме того, русалка эта состарилась здорово: русалки, живя на суше, старятся невероятно быстро. А зачем ему старуха, еще и бесхвостая. Рассказ уже в дупель пьяного Юрия Михайловича продолжался и дальше, но понять уже ничего было нельзя. Общий смысл повествования был ясен. Яков Афанасьевич выключил магнитофон.
- Теперь понятно?! - спросил русалковед.
Андрей пожал плечами. Не хотелось ему огорчать доверчивого человека, но правду внутри было не удержать.
- Не очень-то убедительно, - он мог эту историю придумать запросто…
- Придумать?! - перебил Яков Афанасьевич. Он поднялся со стула, и Андрей отшатнулся, так грозен и страшен был сейчас русалковед. - Да знаешь ли ты, что Юрий Михайлович до такой степени боялся воды, что даже ванну не принимал и через мост никогда не переходил? Всю жизнь на острове прожил.
- На каком острове? На необитаемом?
- На Васильевском, конечно. И ни шагу оттуда. Только однажды… - Яков Афанасьевич замолчал, уселся на прежнее место, состроив какое-то скорбное выражение лица. - Только однажды, неизвестно откуда, появилась у него какая-то девица, молодая, симпатичная такая, жила у него недели две, наверное, выпивала с ним, да однажды, подпоив, завела на набережную… и с тех пор пропал Юрий Михайлович, как в воду канул. Вот.
- А девица?
- Девицы тоже с тех самых пор не видел никто. Ладно, пойду чайник сниму.
- Так что, девица эта русалкой была, что ли?
Яков Афанасьевич остановился у двери.
- А ты как думаешь?! Но одно я знаю точно: городу грозит беда. Если мы глубинными минами… Пойми, мне очень важно, чтобы ты поверил. Это самое главное. Обо мне, правда, всякую чушь рассказывают, будто я сам с ними дружу и все такое, - он вновь хохотнул. - Но это же чушь! Чушь собачья!
И вышел.
Андрей находился в некотором недоумении. Рассказ пьяного утопленника его не убедил. Эдакую историю под рюмочку любой алкаш сплетет, еще более правдоподобную, особенно допившийся до горячки… Но что-то настораживало Андрея. То ли это странное желание Якова Афанасьевича уверить его в правдивости истории, то ли что-то другое. Необъяснимая тревога, чувство, что не городу, а ему, Андрею, грозит сейчас опасность, вдруг заворочалось где-то в глубине души, еще не осознанное, но уже ощутимое.
"Мотать нужно отсюда, - подумал он. - Что-то этот русалковед недоговаривает или еще хуже, что-то у него в уме застряло". Возможно, ничего у русалковеда в уме не застревало, возможно, это наивный рассказ алкаша навеял это тоскливое чувство страха.
Вошел Яков Афанасьевич с подносом, на котором стояли чашки, печенье в вазочке, поставил поднос на стол.
- Ну, за русалок, - поднял свою чашку и, внимательно глядя ему в глаза, поднес к чашке Андрея. - Они чокнулись. - Чай негорячий, - почему-то сказал русалковед, хохотнув.
Андрей сделал глоток и поставил чашку на поднос.
- Я не очень понимаю, какой вам интерес в том, будут люди знать, что в Неве водятся русалки или нет, - сказал Андрей, беря печенье.
- Тише! - вдруг рявкнул Яков Афанасьевич. - Вы слышали что-нибудь?! - последнюю фразу он проговорил шепотом.
- Нет, ничего, - Андрей прислушался.
- Я тоже ничего, - сказал русалковед, улыбнувшись виновато, - у меня иногда такое бывает: слышу то, чего другие не слышат. Ты, Андрей, пей чай, не стесняйся.
- Да я и не стесняюсь.
- Что это, звонок? - Яков Афанасьевич настороженно посмотрел на Андрея. - Ты никому не говорил?.. Ах, да… Сейчас посмотрю.
Он вышел, плотно притворив за собой дверь.
- Странный он какой-то, шизовый, - проговорил Андрей негромко, оглядываясь вокруг, комната русалковеда ему совсем не нравилась. - Зря я притащился.
В прихожей вдруг раздался негромкий, как бы придушенный вскрик, и женский голос явственно проговорил:
- Ты опять этим занимаешься! Ты же обещал.
Кто-то тихонько, стараясь говорить шепотом, чтобы его не услышали, ответил что-то, что именно - Андрей не разобрал, вслед за чем дверь распахнулась, и в комнату стремительно вошел Яков Афанасьевич.
- Чаепитие отменяется, - сообщил он от порога. - Я прошу извинить, Андрей, явилась моя племянница. Такая стерва, - понизив голос, доверительно сообщил он.
В руках он держал куртку Андрея. В комнату вошла девушка. С виду ей было около тридцати лет, кожа у нее была очень белая, несмотря на то что она явилась с мороза: накрашенные ярко-красные губы придавали лицу странное выражение: рыжие, прилизанные на голове волосы внизу расходились волнами кудрей, и создавалось впечатление, что она только что вышла из воды и волосы ее не успели просохнуть: взгляд голубых глаз был въедливый и какой-то уж слишком прямой - так смотрят дети или животные.
- Здравствуйте, - сказала она с легкой картавинкой в голосе. - Ты меня, дядя, разве не познакомишь? - она метнула заинтересованно-кокетливый, но какой-то жутковатый взгляд в сторону Андрея, так должны были смотреть вампиры, и улыбнулась.
- Да. Это вот Андрей, мой новый знакомый, - Яков Афанасьевич снова, запрокинув голову, хохотнул.
- А меня зовут Юля.
- Юля, племянница моя, - пояснил Яков Афанасьевич, - она танцовщица, а еще стихи пишет.
- Очень интересно, - сказал Андрей.