– Встретил представителя? Что ты по этому поводу думаешь? – Темнохуд присел на деревянную пахнущую сосной скамью. Рядом на столе оказалось соблазнительное соседство полной запотевшей рюмки.
– Я солдат и никогда не жду от проверки ничего хорошего.
– Думаешь, обычная проверка?
– Обычная или необычная – какая теперь разница? У меня контракт еще на месяц.
Отслужу и уйду.
– Ты серьезно? Будешь жить на пенсию? На баб твоих не хватит. Со скуки сдохнешь.
Ты же здесь король!
– Нет, король ты. Был.
– Не рано ты меня хоронишь? Ты же знаешь, я сам вылезу из любой передряги и тебя всегда вытащу.
– Я уж сам как-нибудь о себе позабочусь, – Ребрий тяжело посмотрел на него, и Темнохуд отвел взгляд.
Муссировался слух, что на самой заре карьеры взвод полковника, тогда еще лейтенанта, зажала в горах крупная банда сумитов. Сумы были здоровые, спецназ, бошки резали одним чиком. Они бы конечно Никитоса заколбасили, если бы один из солдат – погодков молоденького лейтенанта не сказал:
– А ты ведь трус, летеха. Ссышь, когда страшно.
И тогда в голове Никитоса что-то переклинило, и он пошел на сумитов с пистолетом, в котором не оставалось ни одного патрона, но в рукояти магазином был зажат 12-сантиметровый гвоздь. Дальнейшее история умалчивает, но свою звезду Ребрий из Суметии привез.
– Признайся, Алик, кому ты дорогу перешел? – спросил Ребрий. – Только честно. Я пока не кончится контракт, не убегу, а кончится, все равно уйду, меня танковым тросом не удержишь. Так кому?
– С чего ты так решил, что я кому-то дорогу перешел? – недовольно скривился Темнохуд.
– Невежливо отвечать вопросом на вопрос. Хоть я и простой солдат, но даже я это знаю. Но на твой вопрос я отвечу, – полковник пальцем дотянулся до бугрящегося кармана. – Что у тебя там? Только не говори, что баксы. Там у тебя колеса. Целые упаковки таблеток и порошков. А еще я знаю, что ты принимаешь ванночки в машине.
И на руке у тебя круглосуточно тонометр. С каких пор ты так обеспокоился здоровьем? Кто тебя так напугал? Ты таким не был.
– Я постарел.
– После Алги-17 ты стал очень мнительным. Ты сказал, что это трамплин для нас, но не предупредил, что прыгать придется в пропасть.
Больших трудов капитану порта и олигарху стоило сохранить спокойствие.
– Не понимаю, чего ты вспомнил былое? – проговорил он. – С Алгой-17 не получился бизнес, вот и все.
– Похоже, очень сильно не получился, – заметил Ребрий. – У тебя остался единственный шанс сохранить наше деловое партнерство, но для этого ты должен сказать мне, кто на тебя наехал. Я же вижу, как ты мандражируешь. Кого ты так боишься, до соленых брызг? Грубо говоря, я не чувствую миллиардов за твоими плечами. Сейчас там парашютный ранец, а самого парашюта уже нет. Ты не боялся никаких историй, потому что сам делал историю. Что с тобой случилось?
Может, хотя бы ему рассказать про Живого, подумал Темнохуд. С замиранием сердца он прислушался, не завибрирует ли в кармане мобильник. Нет, нельзя. С этим только умирать, не так болезненно.
– Я докатился до того, что не понимаю, кем я командую, – продолжал полковник. – Где их набирают? У них странные послужные списки, и сами они в высшей степени подозрительные типы.
– Они тебя чем-то не устраивают? – невзначай спросил капитан порта.
– В физическом отношении у меня еще никогда не было столь подготовленных бойцов.
Я для поддержания формы устраиваю спарринги с каждым новым набором. Мне все труднее справляться с ними.
– Так чем ты недоволен?
– Я у них не единственный командир.
– Что за ерунда? Они что, не выполняют твоих команд?
– Пока выполняют, но все это до поры до времени. Я словно в окружении волкодавов, они пока спокойны, но стоит настоящему хозяину указать на меня, как они кинутся кучей и разорвут в клочья. Мы схожи с тобой, капитан, – усмехнулся полковник. – За тобой нет твоих миллиардов, за мной – моего отряда. Скажи откровенно, у тебя был компаньон, которого ты кинул на миллиард?
– Что за ерунду ты городишь? Какой компаньон? В бизнесе того уровня, которым занимаюсь я, нет ни конкурентов, ни компаньонов, каждый занимается своим сектором макроэкономики.
– Тогда скажи, кого ты боишься, и кого должен бояться я. Мне нужно всего лишь имя. Назови его. Ты должен понять, что своим упорным молчанием ты губишь нас обоих, а надо действовать. Еще немного и будет поздно, поступит команда "фас!" и нас утопят в собственном кале.
Темнохуд поймал себя на том, что истерически сжимает мобильник сквозь ткань пиджака. Только бы Живой не пронюхал, билась единственная мысль.
– Я думаю, хотят взять реванш те, кого я выбросил из порта как вшивых котят, – неубедительно соврал Темнохуд.
Ребрий с укоризной покачал головой.
– Значит, не хочешь сказать правду старому другу? – он вскидывает головой как боевой конь, сбросивший путы. – И нехай с ним! Не хочешь говорить и не надо. Мне бы только месяц до дембеля продержаться! За это надо выпить!
Они выпивают, на этот раз Темнохуд не выделывается.
– Плохо пошла! – щурится, выдавливая слезу, Ребрий. – Когда водка плохо идет, тост не сбывается. Примета такая. Мне мое сердце вещует, этот месяц до дембеля мне коротким не покажется. Зря ты мне, Алик, правду не сказал.
13.
Счастливчик заявился к Сафе на следующее утро после безумной погони по просеке.
На требовательный звонок в дверь вконец разбитый Сафа открыл пасть, чтобы зарычать на непрошеную раннюю пташку, но из горла наружу прорвался лишь стон.
– Это я – ваш участковый! – жизнерадостно выкрикнул Счастливчик, в отличие от него полный энергии, бодрости и профессионального желания надоедать ближнему.
Открыв дверь, Сафа нарвался на колючий оценивающий взгляд.
– Что-то ты вялый сегодня. Не выспался? – спросил Счастливчик. – Ездил куда-нибудь?
Если бы Сафа был дураком, то сказал бы, что нет. В таком случае участковый имел бы полное право поинтересоваться, почему он изменил своей всегдашней привычке шабашить по ночам.
– Я всю ночь работал, – хмуро произнес Сафа заготовленную заранее фразу, хоть и надеялся, что его об этом не спросят, расторопно они, однако сработали.
– Много клиентов?
– Не сказать, чтобы народ пер дуром, но поездить пришлось.
– В старый город заезжал?
Вопрос на простака. На въезде в Центрально-портовый район стационарный пост ГАИ.
Останавливать не останавливают, но видят и надо думать записывают на камеру всех.
Так что Сафа сказал, что нет.
– А что, случилось что-нибудь? – самое главное поменьше заинтересованности в голосе, эти гаишники чуткие к интонации.
– Зашел узнать, как продвигаются твои дела с медкомиссией.
Отмазка хилая. Если бы он игнорировал комиссию, за ним прислали бы спецмон.
Пришлось показать ему справки, но Счастливчик на них даже не взглянул.
– А где твоя машина?
У Сафы все сжалось внутри. А кто сказал, что будет легко? В ментовке те еще зубры работают. Не зря они Коляна в месяц обломали. Сафа почувствовал, что внутри начинает раскачиваться маятник истерики. Спокойно, несколько раз повторил он про себя. Это рутинная проверка. Может у них и график есть. И стараясь, чтобы голос не дрожал, сказал, что машина на улице.
– Странно, обычно ты ставил ее во двор. Не боишься, что угонят?
Иезуитские вопросы. Наслаждается он его страхом по всегдашней привычке. Спокойно, страха нет.
– Каждый раз, когда въезжаю во двор, прыгаю на этой чертовой яме. Так и рессоре полететь недолго, – сказал он.
А вообще то я оставил ее на улице, чтобы соседи не видели, во сколько я вернулся.
А вернулся я сразу, надо бы поноситься еще по городу, засветиться в "зубах", но просто не было физических сил притворяться. Волосы все еще стояли дыбом после ночного леса. Сколько там жутких тварей без крови в жилах? Десятки? Сотни? Кто они? Откуда взялись?
И тогда Счастливчик нейтральным тоном произнес коронную фразу, ради чего собственно и приплелся, хотя его никто не звал:
– Может, стоит ее посмотреть?
Сердце прыгнуло к горлу. Счастливчик терпеливо ждал ответа, и его свинячие глазки-пуговки сверлили его, искали страх, ждали, что он не выдержит, сейчас расколется. Бухнется на колени. Дяденьки, я виноват, исправлюсь. Больше не буду пытаться убежать или спрятаться. Ни-ни. Мне семнадцать лет, и я всего лишь пацан.
Куда мне против такой силищи, как Иван Иваныч, спецмон, врачи-иезуиты и клистирная трубка в заднице. Сдаюсь. Берите меня, ведите на свой Черный пароход.
Я не знаю, и знать не хочу, куда он плывет, но я молча сяду на него. И рюкзак у меня будет один – четко по инструкции.
– Не слышу ответа, – напомнил о себе Счастливчик.
– Извините, я не думал, что это вопрос.
– Я же спросил. Может мне стоит посмотреть твою машину, Саша?
– Я думал, это просто мысли вслух. Было бы смешно, если бы вы советовались со мной о том, что вам делать. У вас работа такая, вы имеете право требовать, а я как законопослушный гражданин исполнять. Так что я просто ошибся и не так вас понял.
– Заткнись! – оборвал его Счастливчик, в глазах его зажглись злые огоньки, но он быстро взял себя в руки. – А ты хитрющий тип, Саша, – он даже издал короткий смешок, но злые огоньки в глазах его продолжали гореть, и Сафа понял, что его разозлил, и зря он это сделал, ой, зря. – Идем, покажешь свою лайбу.
На улице Счастливчик сразу полез под днище. Сафа испытал острые позывы в туалет.
Ерунда, даже если там остались листья, можно было соврать, что подцепил их в городе. Листопад. Осень в городе, господа.