Послышалась игра аккордеона. Музыкант в точности походил на стереотипного француза со сцены мюзик-холла – берет, навощенные усы, разве что связки лука не хватало. Он играл вальс "вразвалочку" из "Бабочки" Жака Оффенбаха. В дворике расчистили место для пары танцоров, собиравшихся исполнить знаменитый танец апашей. Парень в шляпе набекрень и полосатой рубашке в такт бравурной вихлястой музыке закружил свою длинноногую партнершу по двору, имитируя жестокую сексуальную игру. Fille то отвергала грубые поползновения своего garçon, то заискивала с ним. Все это время с уголка его рта свисала зажженная сигарета, и парень выдыхал колечки дыма, а затем впивался в губы девушки поцелуем. Даже танец на Монмартре предполагал тычки, пощечины, удары в пах и захваты. Девушка выхватила из-под подвязки нож, но mec отобрал его и швырнул в стену. Лезвие воткнулось в афишу Гиньоля.
Кэйт потягивала ликер, от едкого вкуса слезились глаза и жгло язык. Этот напиток с сильным запахом аниса почти не отличался по крепости от абсента. А тот, как известно, приводил к сифилису, чахотке и смерти.
Танец закончился, уличные музыканты наслаждались аплодисментами. Они собирали монетки, и Кэйт дала девушке су, надеясь, что синяки, просматривавшиеся под ее пудрой, проступили от чрезмерных репетиций.
Идея гиньолевской пьесы о Кейе состояла в том, что жестокость повсеместна, она не ограничивается одним безумцем и сценой маленького театра. Ужас был всеобъемлющим, всеохватывающим… Он прослеживался и в статуях Святого Дионисия, державшего в руках собственную отрубленную голову, и в ритуализированном домашнем насилии танца апашей. Эпоха Террора и дни Коммуны миновали, но Гиньолевы Легионеры Ужаса занимали высокие посты во власти. Жорж Дю Руа мог бросить честных министров на съедение les loups, но помогал Эжену Мортену сохранить должность. Где бы ни заходила речь о деле Дрейфуса, вспыхивали народные волнения. На одной неделе война с Германией казалась неизбежной, на следующей столь же неизбежным выставлялся союз с Германией против Великобритании. Отца Керна назначили инспектором детских домов. Ширились ужасные слухи о его ночных визитах к маленьким подопечным, но даже Золя не решался открыто бросить вызов священнику. Недавний заговор военных, собиравшихся сделать из генерала Ассоланта нового Наполеона, сорвался в последнюю минуту. Кэйт нравилось считать себя благоразумным человеком, но она работала на безликое создание, которое якобы швырнуло люстру на голову зрителей в опере просто потому, что ему не понравилась актриса в роли Гретхен в "Фаусте".
Может быть, все это просто шутка?
Насилие не ограничивалось Парижем. Британский Панч, брат Гиньоля, бил свою Джуди не меньше любого апаша… а еще убивал полицейских, судей и крокодилов. В Ист-Энде Кэйт провела немало времени с женщинами, пытавшимися вывести синяки после того, как они отправились за мужьями в паб, чтобы не дать им пропить деньги на оплату квартиры. Потому шоу Джуди и Панча совсем не вызывало у нее смеха. По крайней мере, девушки апашей давали сдачи.
Кэйт обвела взглядом дворик. Люди отлично проводили время, пусть тут и орудовали карманники. Невзирая на все ужасы мира, жизнь продолжалась – и в ней было много радостей. После танца уличные музыканты сели за столик выпить – и девушка флиртовала со своим партнером по танцу и аккордеонистом. Кэйт немного успокоилась и, пожав плечами, попыталась отбросить тягостные мысли.
Нож уже вынули из стены – и под глазом Гиньоля на афише зияла треугольная дыра, похожая на слезу.
Кэйт подумала о глазах Гиньоля, этих живых глазах, поблескивавших за маской из папье-маше. Ей казалось, она узнаёт эти глаза. Но так ли это? Гиньоль был сокрыт, когда снимал маску. Он мог оказаться кем угодно.
Программка и брошюра мало чем помогли ей. Там были напечатаны биографии Бермы, Фрозо, Морфо (якобы ветерана сражений в Марокко, раненного в бою) и остальных, но на странице о Гиньоле приводились сведения о персонаже, а не об актере. Гиньоль – это Гиньоль, а не исполнитель этой роли… Жан-Франсуа Такой-то или Феликс-Фредерик Имярек. Неважно. Под фотографией Бермы был абзац, посвященный ее прежней жизни и карьере. До того как стать примадонной в Théâtre des Horreurs, она играла и в других театрах, начав с эпизодической роли служанки Клеопатры и заканчивая ролями Джульетты и Дездемоны. Под снимком же Гиньоля – только список его преступлений. Обретший славу сценариста, постановщика и управляющего Театра Ужасов, он вынырнул словно ниоткуда, купив остатки компании покойного месье Юло.
Его театр стал писком моды в Париже, вызывая бурные обсуждения. У. Б. Йейтс, Густав фон Ашенбах и Одилон Редон провозглашали Гиньоля гением, хотя Кэйт готова была поспорить, что они ни за что не пригласили бы его на ужин. Поль Верлен, Жан дез Эссент и Андре Жид поносили Гиньоля, называя его мошенником, хотя непоследовательный Эссент тут же утверждал, что любит этого дьяволенка, как родного брата. Лео Таксиль поддерживал "безумного шута" Театра Ужасов в своей листовке "La France Chrétienne Anti-Maçonnique", затем утверждал, что изобрел Гиньоля… но его творение вырвалось из-под контроля. Стоит ли обсудить эту теорию с месье Эриком? В контексте организации "Призрак Оперы" едва ли будет неуместным предполагать, что вымышленный персонаж возродился к жизни и теперь убивает настоящих жертв.
Но она так ничего и не выяснила об этом человеке в маске.
При мысли о Гиньоле ей становилось не по себе. Очень легко было представить его лицо – его глаза – в темном углу или в толпе людей. Кэйт все еще чувствовала, что он – или кто-то в его маске – неподалеку… и может напасть на нее в любой момент.
Но, быть может, на нее не нападали потому, что хищник покрупнее взял ее под защиту?
Разбавив анисовый ликер водой, Кэйт осушила стакан и ушла, торопясь на встречу Ангелов.
За ней еще следили? И следили ли вообще?
Словно Гиньоль ждал ее, где бы она ни появлялась. В свете рамп на сцене его злодеяния выглядели абсурдно… и Кэйт даже становилось смешно, несмотря ни на что. Но во тьме глухого переулка фигляр покажется совсем несмешным.
По руке Кэйт побежал холодок. Опустив взгляд, она увидела три прорези в рукаве своего жакета – и блузки. Будто ее полоснули три невероятно острых когтя, вспоров ткань и оставив нетронутой кожу, а она ничего не заметила.
Послышался смех Гиньоля, но, быть может, Кэйт просто показалось.