Опасаясь службы в армии, он поступил в Александрийский университет. Но разве это можно было назвать выбором, если другого учебного заведения, дававшего отсрочку, в городе не существовало? А когда речь зашла о факультете, Евгений тоже размышлял недолго: юридический. В самом деле, куда еще податься юноше с гуманитарным складом ума? Не в филологи же!
Теперь человек в застиранной защитной футболке, весьма смахивавший на непьющего алкоголика (если они вообще бывают в природе), предлагал ему решиться и стать рыцарем. На исходе двадцатого века.
"Я прямо так и вижу эту картину: пишу заявление об увольнении по собственному желанию, получаю на руки трудовую книжку, приношу ее Пинту, и он, любовно подышав на резиновую печать, ставит в графе "занимаемая должность" – "странствующий рыцарь". Бред! Неужели сумасшествие – настолько заразная штука?".
С другой стороны, перед его мысленным взором вставали одна за другой картины прошедших дней.
"Сколько их всего? Сколько всего девушек, у которых в личных делах не хватает одной фотографии?".
"Двенадцать!".
"VIRGO!".
"Все они – девственницы, и это – самое важное".
Одиннадцать фигур в белом вкруг дымящего костра, и двенадцатая – в седле позади рыцаря.
ТЕТРАДЬ!!! Тетрадь, лежащая в суме Гильома Каля, и тетрадь, лежащая на столе Пинта.
Разрезанная подушка, загадочным образом исчезнувший труп ("если он вообще был"), дыра в половице, формой весьма напоминающая след от большого тесака с широким лезвием…
"О нет! Пожалуйста, не надо! – взмолился Стратонов. – Еще немного – и я сойду с ума!".
Он схватился за голову.
– Оскар… Карлович… Я пока не готов воспринимать все это… Все это, знаете, как-то…
Голова болела и кружилась. Наверное, то же самое чувствовал спешно вызванный из отпуска Климов, но по другой причине. Евгений вспомнил про старшего опера и назначенную с ним встречу.
Он посмотрел на часы. Без четверти двенадцать.
Странно… Ему казалось, что ВСЕ ЭТО продолжалось несколько часов.
– Мне надо идти, – сказал Стратонов. – Надо заниматься этим делом. Вечером… – он прикинул, сможет ли быть с Пинтом достаточно откровенным. – Наверное, вечером я узнаю что-нибудь новое и смогу кое-что вам рассказать.
Пинт как-то подозрительно легко с ним согласился.
– Хорошо. Где мы встретимся?
– Хотите, я зайду к вам…
Пинт помотал головой.
– Это исключено. Я не могу здесь оставаться. Я готов подождать вашего решения до вечера, но не более того.
– Ладно. Что вы скажете насчет городского парка?
– Отличное местечко. Думаю, подойдет.
– Тогда в парке, неподалеку от входа, часиков этак… В семь. Как вам?
– Согласен.
– Я пойду. Дела службы, – Стратонов помешкал, а потом протянул Пинту руку. Тот крепко пожал ее. – До свидания!
– До свидания…
Стратонов покинул квартиру Пинта и, выйдя из подъезда, быстро зашагал в сторону закусочной "Зеленый огонек".
Он шел, щурясь от яркого июльского солнца, и то, что случилось в квартире Пинта, с каждой минутой представлялось ему все менее и менее реальным.
* * *
Климов сидел в тени большого зонтика с надписью "Nescafe". Его лицо уже не казалось таким мрачным и одутловатым, как ранним утром, в кабинете Блинникова. Напротив, Климов раскраснелся и прямо-таки излучал благообразие.
На столе перед ним стоял пустой пластиковый стаканчик и кружка с пивом. Климов неторопливо курил и время от времени отхлебывал бледно-желтую пенную жидкость.
Стратонов подошел и сел напротив.
– Здорово, Пир… кер… Пиркертон, – осилил наконец сложное слово Климов. "Хорошо, хоть не Эраст, – подумал Стратонов. – Добрый знак". – Как успехи?
– Девушка в общежитие не вернулась. Теперь их шесть, – кратко ответил Евгений, предпочитая опустить их встречу с Пинтом. – А у тебя что?
Климов поднял плечи к ушам и надолго застыл в таком положении.
– В больницах – шаром покати. Ни тебе девушек, ни простого человеческого сострадания, ни мензурки халявного спирта…
– Обидно… – вставил Стратонов.
– Не то слово. Но у меня все-таки есть новости.
– Какие?
– "Волгу"-то… Нашли!
Стратонов напрягся.
– Где?
– На окраине Ковеля. А в ней – пакет с батоном хлеба. Телефонограмма пришла в отделение. Я только что туда заходил. Шефа вызвали на ковер в управление. Он и сейчас там; подозреваю, что в коленно-локтевой позе. А потом он вызовет на ковер нас. Смекаешь?
– Ага. И больше ничего? С машиной?
– И больше ничего. Только хлеб.
– Негусто.
– Это так. Но, по крайней мере, мы знаем, где искать эту… Самую первую… – Климов пощелкал в воздухе пальцами, и рядом с ними возникла девушка в грязном переднике. Он оглядел ее с головы до ног и после недолгого раздумья сказал. – Детонька, еще сто граммов "Гжелки".
Девушка кивнула и исчезла.
– Не отпускать же ее просто так, коли пришла, – пояснил Климов. – Да. Так вот. Теперь мы знаем, где искать… – не дожидаясь, пока он снова станет щелкать пальцами, Стратонов пришел ему на помощь.
– Алену Шилову.
– Точно!
"На окраине Ковеля…" – подумал Стратонов.
В сознании сами собой всплыли слова Пинта. "Это не так далеко от Александрийска".
"Ковель и впрямь не так далеко от Александрийска", – заключил Евгений. Правда, это название было связано еще с одним мысленным образом, но только он никак не мог пока вспомнить, каким именно. Тем не менее, Стратонов решил взять Ковель на заметку.
"Ковель, Ковель, Ковель…".
Климов отхлебнул еще пива.
– По-моему, пора уже звонить их родителям. Не то нас упрекнут в "преступном бездействии".
– Да, это давно надо было сделать. Пошел уже третий день. Я почему-то все откладывал, надеялся…
– Надежды юношей питают, – фальшиво пропел Климов. – Надежды юношам дают….
Стратонов не разделял общеизвестную любовь оперативного состава к сомнительным шуткам, поэтому счел за благо промолчать.
– Если шефа нет, можно позвонить из моего кабинета, – сказал он.
– Да! Вот этим и займись, – согласился Климов. – А я… – он плотоядным взором окинул официантку, спешившую с новым пластиковым стаканчиком. – А я, пожалуй… Проверю еще кое-какие версии. Надо, знаешь, обойти несколько местечек… Опросить источники. Тебе-то никто ничего не скажет.
– Это какие "местечки"? Сауны, бары, бордели?
– Ну! Девочки же пропали, а не мальчики! Может, кто чего и знает? Ты пойми – должен кто-то делать всю черновую работу.
Стратонов хотел возразить, что, мол, более черной и неблагодарной работы, чем звонить родственникам пропавших, и представить себе трудно… Но не стал.
В словах Климова был резон; поскольку Евгению самому приходило в голову нечто подобное, значит, версия имела право на существование; ну, а опросить владельцев сомнительных заведений лучше, чем это сделает Климов, вряд ли кто-нибудь сможет.
– Хорошо. Я позвоню.
– Ну… Вот и давай, – Климов потер руки и взял стаканчик. – За успех нашего безнадежного дела! Ведь джентльмены берутся только за безнадежные дела!
Стратонов молча сидел, уставившись в одну точку. Ему внезапно пришло в голову, что, может быть, Пинт и выглядел безумным, однако его безумие было чертовски привлекательным.
Версия, что девушек похитили некие загадочные люди, не оставляющие никаких следов (не исключено, что эти люди были низкорослыми, с густыми длинными волосами цвета воронова крыла), была более красивой и… романтичной, что ли?
И хотя за недолгие годы службы Стратонов уже успел убедиться, что в розыскном деле не так уж и много романтики, но все же… Приходилось признать, что, видимо, Евгений был ее не чужд.
А от этого – всего один шаг до образа странствующего рыцаря, сопровождаемого верным оруженосцем. "Который у меня уже есть".
Он улыбнулся.
– Я вижу, у тебя хорошее настроение, – подметил Климов. – Ничего, шеф это поправит. Если спросит про меня – скажи, мол, собирает оперативную информацию. Понял? Пир… кер… Эраст?
Стратонов кивнул, вставая. Он помахал Климову и поплелся в отделение.
– Да пошел ты… – тихо процедил он сквозь зубы. – Какой я тебе "Эраст"?
Он прошел еще несколько шагов и вдруг отчетливо понял, кем же он хочет быть на самом деле.
"Де Ферраном! Рыцарем!" – видение не прошло бесследно.
Он выпрямил спину и перестал сутулиться – помнится, Наталья не раз упрекала его за это; хлопала между лопаток и командовала: "Не горбись!". Стратонов задрал голову и выпятил подбородок, придав лицу гордое и независимое выражение.
"Я найду их! Я все равно их найду!".
В отделении он пробыл два с половиной часа. Больше часа ушло на то, чтобы дозвониться родителям всех пропавших.
Евгений старался действовать деликатно, высказываться осторожно и в предположительной форме, но мать есть мать – на его долю выпало ровно шесть телефонных истерик. Выслушав их, Стратонов почувствовал себя обессиленным и опустошенным, точно две ночи подряд таскал мешки с цементом.
Ну, а последовавшая беседа с Блинниковым раздавила его окончательно. Начальник, засунув мясистую ладонь за левый отворот кителя и держась за сердце, расхаживал по кабинету и кричал.
Напоследок шеф немного успокоился и сказал: