* * *
Дом Пинта был совсем недалеко. Они шли, поминутно оглядываясь друг на друга. Направление, в котором они шли, показалось Стратонову смутно знакомым; через минуту или около того он понял, почему ему так кажется.
В своем заявлении о пропаже Майи Пинт указал ее адрес; видимо, название улицы улеглось в сознании Стратонова привычным зрительным образом; ну, а поскольку Оскар несколько раз упоминал о том, что он приходится пропавшей девушке соседом, вывод был очевиден.
Они повернули на нужную улицу, и Стратонов увидел, как оживился пес; теперь он слабо повиливал хвостом. "Значит, дом уже близко", – подумал он.
Пинт сошел с тротуара и направился к ближнему от дороги подъезду. Евгений заметил, как он напрягся, и это напряжение становилось все сильнее и сильнее, с каждым шагом.
– Ведите себя естественно, Оскар Карлович, – сказал он.
– Я и веду себя… естественно. Попробовали бы вы оказаться на моем месте, – ответил Пинт, и Стратонов подумал, что он абсолютно прав. Напряжение и мелкая дрожь – самое естественное поведение в сложившихся обстоятельствах.
Пинт открыл дверь подъезда и на мгновение замер на пороге, явно намереваясь пропустить Стратонова вперед. Однако Евгений счел подобную учтивость неуместной.
– Проходите, я за вами, – тихо сказал он.
Пинт пожал плечами и вошел. Он сразу стал подниматься наверх, перешагивая через две ступеньки.
Пес шел между ними, клацая по истертым бетонным ступеням тупыми когтями.
Пинт остановился перед самой невзрачной на втором этаже дверью и некоторое время стоял, прислушиваясь.
"Интересно, что он собирается услышать? Как труп поднялся на ноги и ходит, насвистывая, по квартире?".
– Открывайте, – шепнул Стратонов.
Пинт молча кивнул и достал из кармана джинсов плоский потемневший ключ.
Он воткнул ключ в замочную скважину и долго пытался повернуть его, но у него ничего не получалось. Лицо его приняло озабоченное выражение.
– В чем дело? – так же, шепотом, спросил Стратонов.
– Не знаю. Что-то не так.
Пинт нажал на дверную ручку, и она легко подалась. Дверь заскрипела и открылась.
Стратонов расстегнул пиджак и дернул подбородком – ну, что?
Пинт покачал головой и выставил перед собой руку, словно предупреждал Евгения от необдуманных поступков. Он перевел дыхание, тихо распахнул дверь и первым шагнул в полумрак крошечной прихожей.
Стратонов достал из кобуры пистолет, со смачным лязгом передернул затвор, досылая патрон в патронник, и согнув руку в локте, поднял ее на уровне головы.
Затем, повернувшись левым боком, он осторожно пошел вперед. Стратонов медленно продвигался вглубь тесной типовой квартиры, больше походившей на собачью конуру.
Миновав прихожую, он увидел странную картину. Небольшая, с низким потолком, комната, и посередине ее – застывший на месте Пинт.
Это выглядело так, словно кто-то прибил его к полу огромными гвоздями.
Оскар стоял, подняв плечи и разведя руки. Вся его поза говорила одно – "как это может быть?".
Евгений огляделся. Допотопный шкаф, продавленный незастеленный диван, колченогий стол…
И больше – ничего. Никакого трупа.
* * *
– Пойдем ко мне, в комнату, – прошептал Пашка.
Юля с трудом отстранилась от него и помотала головой.
– Не сейчас. Пожалуйста, не сейчас… Это… Пусть это случится не так.
– Да какая разница, как это случится?! – вскричал он. – По-моему, главное – чтобы это случилось! Хотя бы здесь и сейчас!
– Почему ты думаешь, что я такая? – с грустью спросила Юля.
Она словно раздвоилась и даже растроилась. Одна, ковельская и бесшабашная Юля, говорила: "Да какого черта? Какая разница, как это будет? Ужин при свечах, или дискотека с глупыми огнями, или темная лестница нежилого подъезда, – в чем смысл? Смысл только в том, чтобы…".
Но другая, тоже ковельская и по-ковельски кокетливая Юля произносила ненужные, типично женские слова: "Почему ты думаешь, что я такая?" с таким видом, словно эти слова действительно хоть что-нибудь означали. На самом деле – ничего, кроме хлипкой, сиюминутной преграды, которую (и она ждала этого) он должен был разрушить какими-нибудь убедительными мужскими аргументами, вовсе не обязательно высказанными в виде слов. Нет, скорее, это должны были быть уверенные, исполненные чувства жесты… Правда, она знала, что если он остановится – хотя бы на секунду! – и замешкается, то вся магия безмолвного подчинения мгновенно пропадет, и последующее разочарование будет куда сильнее, чем запоздалая жалость от того, что НЕЧТО очень человеческое могло между ними произойти и не произошло.
Ну, а третья Юля была донельзя практичной. Она говорила: "Не торопись! По крайней мере, он тебе не противен, и ЭТО все равно будет. Но только… Пока есть возможность, лучше немного потянуть время. Подогреть его запал, не испортить его ожидания чувством легко доставшейся победы".
Но – странное дело – она не видела между этими тремя Юлями никакого противоречия. Они все прекрасно дополняли друг друга, и она прислушивалась к их голосам.
Если бы первый голос оказался сильнее, то она, не задумываясь, позволила бы ему стянуть с себя футболку и – будто случайно! – слегка раздвинула бы ноги, помогая расстегнуть на шортах пуговицу и неподатливую ("забыла натереть после последней стирки мылом! Дура!") молнию.
Третья Юля тоже звучала не так громко. Практичность – не ее конек, иначе она бы добилась от высокого ординатора всего, чего хотела. Однако… Простые и доступные любому смертному чувства все-таки перевешивали.
Вторая Юля доминировала над прочими, и она мечтала только об одном: с радостью и наигранным достоинством подчиниться его неумелым, но ласковым рукам.
Но Пашка, похоже, не был готов к этому – "почему ты думаешь, что я такая?" – вопросу. Ему ведь было всего девятнадцать лет, и он пока не понимал, что не стоит вдумываться в смысл женских слов; гораздо важнее интонация и приоткрытый в истоме рот. Учащенное дыхание и вздымающаяся, дрожащая грудь. Он не знал, что не надо в таких случаях смотреть на себя со стороны – "а насколько я глупо при этом выгляжу?", – а просто – нырнуть в пучину страсти и ВЗЯТЬ эту женщину. Сделать все так, как ОН хочет, потому что этого хочет и ОНА.
Он опешил и убрал руки, повинуясь соображениям надуманной приличности. И проиграл. Вспыхнувшая в ее сердце искра быстро угасла – по одной лишь причине. Он был не готов.
Идиотский вопрос поставил его в тупик; но разве настоящего мужчину способен поставить в тупик идиотский, почти обязательный, вопрос? Сам виноват.
– Я не такая… – прошептала она, чувствуя себя при этом полной дурой. И, вместе с тем – искренне в это веря.
Она поправила грудь в лифчике и приосанилась.
– Потом… Ладно? – это "ладно" звучало, как последнее приглашени, но, видимо, он этого не понял, потому что Пашка с виноватым видом кивнул и легко поцеловал ее в запястье – так, будто ничего в поцелуй и не вкладывал.
Его трусливая благопристойность подействовала на нее, словно кусок льда из холодильника.
"Хороший мальчик. Наверное, все дело в том, что я быстро повзрослела. Я – уже женщина, а он – пока еще мальчик", – Юля была недалека от истины.
– Как скажешь, – с нарочито безразличным видом сказал он. – Итак… Что мы решили?
– Мы завтра пишем сочинение и потом сразу едем в Ковель, – ответила Юля.
– Хорошо. Ты умеешь писать без ошибок?
– Ну-у-у… Более или менее. У меня главная проблема – с запятыми.
– Запятыми, говоришь? – Пашка задумался. – В нашей группе учится Игорь Радионюк. Его матушка преподает на филологическом факультете. Думаю, я смогу договориться, чтобы она проверяла твою работу.
– Паша… – это было слишком хорошо, чтобы походить на правду. У худого парня с конским хвостом слова не расходились с делом. Одно это заслуживало немедленной награды. И все же – Юле казалось, что она поступила абсолютно правильно, не торопясь уступить ему. – Солнце… Я так тебе благодарна… За то, что ты есть…
Она не сдвинулась с места и даже не попыталась его поцеловать. Маленькая женская месть за его нерешительность.
– Ну… – пробурчал он и встал со скамейки. – Ладно. Пойдем. Ты только – смотри, не потеряй этот дневник.
– Конечно.
Юля выбросила сигарету и пошла чуть впереди – не оглядываясь и не тратя силы на свою самую соблазнительную походку.
Она добилась того, чего хотела – не такой уж и большой ценой. Той, на которую он согласился. И все же – она знала, что в скором времени он потребует чего-то большего. И она была готова к этому.