Левой рукой он по-прежнему сжимал свою трость, служившую деревянными ножнами для меча. Сетракян поднес эту руку к груди и вдавил костяшки узловатых пальцев в точку, расположенную над сердцем.
Твой пульс крайне неровен.
Сетракян вздрогнул и зашатался. Он немного преувеличил свое недомогание, но не для Айххорста. Его правая рука была согнута, и тем не менее он высоко держал меч.
Айххорст спрыгнул на пол и вгляделся в Сетракяна. Его лицо чуть-чуть изменилось - во взгляде проступило что-то отдаленно похожее на ностальгию.
Я больше не ограничен сердцебиением. Движением воздуха в легких. Дешевыми шестеренками и медленным тиканьем человеческих часов.
Сетракян оперся на консоль. Он ждал, когда к нему вернутся силы.
А ты что же, скорее погибнешь, чем продолжишь существование в более совершенном облике?
- Лучше умереть человеком, чем жить чудовищем, - сказал Сетракян.
Ты что же, не видишь, что для всех низших существ вы и есть чудовища? Это вы захватили планету для собственных нужд. Но всякому терпению приходит конец. Вот он и пришел.
В глазах Айххорста что-то мелькнуло, его мигательные перепонки сдвинулись, оставив только узкие щели.
Он приказывает мне обратить тебя. Я не жажду твоей крови. Иудейский инбридинг укрепил вашу линию крови, и в результате получился винтаж столь же соленый, минерализованный и мутный, как вода реки Иордан.
- Ты не обратишь меня. Сам Владыка не смог меня обратить.
Айххорст передвигался бочком, пока еще не пытаясь сократить дистанцию.
Твоя жена боролась, но не кричала. Я подумал, что это странно. Она даже не хныкала. Лишь произнесла одно-единственное слово. "Авраам".
Сетракян решил не обращать внимания на подстрекания Айххорста: ему было важно лишь, чтобы вампир подошел поближе.
- Она знала, каким будет конец, - сказал Авраам. - В свои последние минуты она даже нашла утешение, понимая, что когда-нибудь я отомщу за нее.
Она шептала твое имя, а тебя там не было. Интересно, что будешь выкрикивать ты в свой последний момент.
Сетракян уже почти опустился на одно колено, но все же, уперши кончик меча в пол и используя лезвие как костыль, удержался от падения.
Отложи оружие в сторону, еврей.
Сетракян поднял меч и взялся за рукоятку верхним захватом, словно бы для того, чтобы изучить состояние кромки старого серебряного лезвия. Он осмотрел набалдашник в виде волчьей головы, оценил, как он уравновешивает клинок.
Смирись со своей судьбой.
- Ах, так ведь я уже смирился, - сказал Сетракян, глядя на Айххорста, стоявшего всего в полутора метрах от него.
В этот бросок Сетракян вложил все свои силы. Меч пересек пространство между ними и вошел в Айххорста точно под пластроном, идеально посередине туловища, ровнехонько между пуговицами жилета. Вампир повалился спиной на консоль, заводя руки назад, словно пытаясь сохранить равновесие. В его теле сидело убийственное серебро, и он не мог дотронуться до него, чтобы вытащить лезвие. Почти сразу же Айххорст начал корчиться - вироцидное действие серебра стало распространяться во все стороны от раны, словно в теле вампира принялась расти жгучая раковая опухоль. Вокруг лезвия проступила белая кровь, а вместе с ней и первые черви, спасающиеся бегством.
Сетракян заставил себя подняться в полный рост. Слегка пошатываясь, он приблизился к Айххорсту. В нем не было триумфального чувства победы, и даже удовлетворение он испытывал в самой малой степени. Убедившись, что глаза вампира смотрят прямо на него - и, разумеется, глаза Владыки тоже, - Сетракян сказал:
- Через него ты отнял у меня мою любовь. Теперь тебе придется обратить меня лично.
Затем он ухватился за рукоятку меча и медленно вытянул лезвие из груди Айххорста.
Вампир все еще опирался спиной на консоль, хватая руками пустоту. Он начал заваливаться вправо, начал одеревенело клониться, а Сетракян, пусть и обессиленный, предвосхитил траекторию его падения и, выбрав нужную точку, уткнул в пол острие своего меча. Лезвие замерло под углом сорок градусов - под тем же углом, под которым скошен нож гильотины.
Падающее тело Айххорста проехалось шеей по кромке лезвия, и нациста не стало.
Сетракян вытер начисто обе стороны серебряного лезвия о рукав Айххорстова пиджака, а затем отодвинулся подальше: из обрубка вампирской шеи уже начали разбегаться кровяные черви. Внезапно Сетракян почувствовал в груди страшную тесноту, словно там завязался огромный узел. Он выудил из кармана коробочку с таблетками, попытался открыть ее своими шишковатыми пальцами, и… содержимое коробочки рассыпалось по полу большого зала Главного щита.
Из здания атомной станции на свет дня первым вышел Гус, Анхель хромал следом. Свет дня был мутным, тусклым, хмурым. Свет последнего дня.
В интервалах между настойчивыми гудками тревоги Гус слышал только мертвую тишину - генераторы больше не работали. Казалось, в воздухе присутствовал какой-то низковольтный зуд, словно атмосфера была перенасыщена статическим электричеством, но, скорее всего, дело было в самом Гусе: он просто предчувствовал то, что должно было произойти.
Вдруг воздух прорезал знакомый звук. Вертолет. Гус поискал глазами огни и увидел, что вертушка кружит за столбами пара, исходящими от градирен. Он знал, что это не может быть подмога. Должно быть, экипаж подают для Владыки, сообразил Гус, чтобы эта тварь могла выскочить отсюда и не свариться со всем остальным Лонг-Айлендом.
Гус направился к грузовику национальной гвардии. Он с самого начала заприметил в кузове "Стингер", но тогда ему нужно было лишь стрелковое оружие. Для "Стингера" же требовалась особая причина.
Гус вытащил ПЗРК из кузова и дважды проверил, чтобы пусковой контейнер смотрел в нужную сторону. "Стингер" был прекрасно сбалансирован, хорошо сидел на плече и оказался удивительно легким для переносного зенитного ракетного комплекса, каких-нибудь пятнадцать килограммов, вряд ли больше. Гус промчался мимо хромающего Анхеля к углу здания. Вертушка была уже довольно низко, она собиралась садиться на широкий участок территории станции, свободный от деревьев и строений.
Спусковой крючок нашелся быстро, с прицелом тоже было все понятно. Гус посмотрел сквозь прицельное устройство. Как только головка самонаведения захватила тепло вертолетного выхлопа, она издала высокий звуковой сигнал, похожий на свисток. Гус нажал на спусковой крючок, и стартовый ускоритель выбросил ракету из контейнера. Затем ускоритель отделился, заработал маршевый двигатель, и "Стингер" помчался к вертолету, словно султан дыма, скользящий по веревочке.
На вертолете так и не поняли, что их ждет. Ракета поразила вертушку в нескольких сотнях метров над землей. Взрыв перевернул летательный аппарат, и он, бешено вращаясь, рухнул среди дальних деревьев.
Гус отшвырнул пустой контейнер. Выстрел был хорош. И взрыв тоже. Его свет будет озарять им путь к воде - к проливу Лонг-Айленд. Водный путь был самой быстрой и безопасной дорогой домой.
Именно это Гус и сказал Анхелю, но тут же по выражению лица старого драчуна, на котором играли отблески далекого пламени, понял: что-то изменилось.
- Я остаюсь, - сказал Анхель.
Гус попробовал объяснить рестлеру то, что он и сам понимал довольно смутно.
- Вся эта поляна скоро взлетит на воздух. Атомная бомба как-никак.
- Я не могу бросить драку и сделать ноги. - Анхель коснулся своего колена, показывая, что говорит не только в переносном, но и в буквальном смысле. - К тому же я бывал в таких местах.
- В таких местах, как это?!
- Ну, в моих фильмах. Я знаю, как бывает в конце. Злодей встречается лицом к лицу с правильным парнем, и кажется, что все, нашему кранты.
- Анхель… - сказал Гус. Им нужно было убираться отсюда.
- Сначала наш проигрывает, а потом обязательно побеждает - но только в самую последнюю минуту.
Гус уже заметил, что в последнее время бывший рестлер стал очень рассеянным, и рассеянность эта только нарастала. Тяжелые бои с вампирами, осадное положение, в котором оказались Гус и его братия, измучили Анхеля; мысли его путались, а глаза отказывались видеть реальную перспективу.
- Здесь - не победишь. Тем более такую тварь, как эта.
Анхель глубоко залез рукой в передний карман брюк и вытащил какую-то тряпицу, свернутую рулоном.
Ловко нацепив ее на голову, он развернул рулон, и на его лицо опустилась серебряная маска с прорезями для глаз и рта.
- Ты ехай, - сказал Анхель. - Давай на остров, к доктору. Делай так, как сказал тебе старик. Я? Он про меня ничего не сказал. Нету у него для меня плана. Так что я остаюсь. Драться буду.
Гус усмехнулся. Ему нравилась храбрость этого сумасшедшего мексиканца. И он впервые - действительно впервые за все время - понял Анхеля. Гус понял все - силу, отвагу, смелость этого старика. Ребенком Гус пересмотрел по телевизору все фильмы с участием рестлера. По выходным их показывали бесконечным циклом. А теперь он стоял рядом с этим героем.
- Какое все же ебаное место этот мир, правда? - Гус с горечью взглянул на рестлера.
Анхель кивнул.
- Но другого места у нас нет, - сказал он.
Гус почувствовал прилив необыкновенной любви к своему несчастному, затраханному соотечественнику. Идолу его детских телевизионных бдений. Глаза Гуса наполнились слезами. Он положил руки на плечи стоявшего перед ним гиганта и воскликнул:
- Ке вива эль Анхель де Плата, кулерос!