Недолго прожив в Круглом доме, Фэрклот с женой начали слышать странные звуки из потайного крыла за столовой - иногда царапанье, будто какой-то зверь пытался вырваться на волю, иногда жалобные стоны. Произведя осмотр, супруги обнаружили, что коридор стал длиннее и круглее прежнего. Крепко выпив и жарко поспорив однажды вечером, они почувствовали себя детьми, попавшими в волшебную сказку, которым одновременно страшно и весело. Неопределенность, которую они чувствовали, отразилась на семейной жизни и другим образом. Убедившись, что Морин закрутила любовь со служащим кредитного отдела банка, Фэрклот запил крепче, что усугубляло ревность, вызывая безмолвные удушливые приступы ярости. Пока рушились супружеские отношения, его все сильнее и чаще тянуло в коридор без окон, без дверей, к тихому беспорядочному царапанью, доносившемуся оттуда, когда он лежал без сна в двуспальной кровати в кружившейся вокруг него комнате, ожидая возвращения жены.
Однажды вечером в ожидании Морин Фэрклот, допившись почти до беспамятства, добрался, шатаясь, до своего старого сундучка, развернул промасленную тряпку, в которой лежал "люгер", украденный у убитого немецкого солдата и контрабандой провезенный на родину. Когда он сидел в столовой за столом, заряжая обойму, дверь в черный коридор щелкнула и приоткрылась, выдохнув страшно холодный воздух. Фэрклот содрогнулся и поднял глаза.
На этом рассказ заканчивался.
Сначала Скотт был уверен, что тут какое-то недоразумение. Несмотря на поздний час, он на секунду реально собрался вернуться в сарай с фонарем отыскать остальное. Остановила не перспектива опять обуваться и сметать с лица паутину, а необъяснимое убеждение, что ничего больше нет. Откуда-то точно известно, что отец остановился на этом.
Когда лишился рассудка.
Мысль ударила молнией. Значит, рукопись недавняя, написана в последние годы, когда в душу и сознание пустило корни старческое слабоумие. Невероятно, быть такого не может. Почти столь же невероятен тот факт, что отец вообще это все написал, - в конце концов, Фрэнк Маст был городским электриком, сдержанным, немногословным мужчиной с чисто утилитарным отношением к языку.
И еще.
Само по себе отцовское сочинение хорошее. Чертовски хорошее, пронизанное неотвратимой, живой, раскаленной до белого каления болью, словно изливающейся из старческой раны. Реально описана ситуация в честной попытке изгнать демонов из души, доведенной сознанием вины до безумия.
Скотт поступил в колледж, чтобы стать писателем. Посещал бесчисленные семинары, терпеливо выслушивал нескончаемые потоки плохой прозы, собственной и чужой, торчал в кафе с компьютером, стуча по клавишам, ни разу не доведя до конца хоть что-нибудь существенное. Его наброски отличались неудачными деталями, отсутствием конкретной основы, дурными персонажами, которые слишком много курят и пьют в ожидании каких-либо событий. Сочинения редко - а то и вообще никогда - становились реальными, отбрасывались и забывались, не получая завершения вместе с его задуманной литературной карьерой.
Он лег на надувной матрас, закрыл глаза, крепко заснул без сновидений. Разбудил его утренний свет - на часах почти девять. В полдень у него самолет из Манчестера, до которого отсюда полтора часа езды. Скотт принял душ, почистил зубы, уложил одежду, в последний момент схватил листы рукописи, затолкал в чемодан, поспешно, как вор, застегнул "молнию", расстегнул, снова вытащил и уставился на бумаги, чувствуя себя смешным. Рукопись не его. Но хочется забрать ее с собой.
С пачкой в руках он спустился по лестнице, завернул за угол и увидел стоявшую на кухне женщину.
- Доброе утро, - сказала она. - Кто-нибудь дома?
Женщина была в черном свитере, облегающих джинсах, в руках большая коробка с тортом. Его сразу же потрясло ощущение, что он ее уже где-то видел. Выразительные карие глаза - с первого взгляда можно сказать, глаза жительницы большого города, одновременно невинные и настороженные, вооруженные против любых потенциальных влияний злой воли.
Только тут стало ясно, кто это такая.
- Соня…
- Привет, Скотт.
- Привет. Ох… - Он стоял, моргая, подыскивая слова, понимая, что их обязательно надо найти. - Страшно рад тебя видеть.
- И я тебя тоже.
- Я не знал, что ты здесь. - Губы дико дрожали, как бы существуя отдельно от лица, словно только что обожженные куском исключительно жгучего перца.
- Надеюсь, не возражаешь, что я вошла. Дверь была открыта.
Теперь губы онемели, будто перец был ядовитым.
- Нет, конечно. - Интересно, когда ситуация перестанет казаться нереальной? - Как поживаешь?
- Неплохо.
- Потрясающе выглядишь.
Возможно, не надо бы говорить так легкомысленно и небрежно, учитывая обстоятельства. Соня постояла минуту, внимательно его разглядывая, как будто приняла комплимент за некий неуклюжий тактический прием торговых переговоров.
- Прими мои соболезнования, - сказала она. - Я слышала о смерти вашего отца…
- Спасибо.
- К сожалению, мы не смогли присутствовать на похоронах. Врачи прописали папе постоянный постельный режим. Помнишь моего папу?
- Конечно, - кивнул Скотт, смутно чувствуя себя топчущимся за кулисами плохим актером, не прочитавшим роли, и начиная понимать, что это ощущение исчезнет не скоро.
- У него рак легких в последней стадии, теперь уже немного осталось. Знаешь, как это тяжело. - Она сделала вдох, задержала дыхание, видимо подбирая возможные фразы и ни одной не одобряя. - В любом случае… слушай, я совсем не хотела тебя огорчать, особенно сейчас. Не знаю, как ты себя чувствуешь, просто думаю, страшно видеть обратное превращение родителей… в младенцев.
- Собственно, я не совсем хорошо знал своего отца. - Никогда прежде Скотт не произносил вслух ничего подобного, никогда сознательно так не думал, и вдруг вылетело невозможное признание, которого назад не возьмешь. - После смерти мамы все остальное… В то время я был в другом месте, занимался другими делами. - Беспокойные пальцы вцепились в локти. - Надо было связаться с отцом, позвонить, прилететь, да все времени не было.
- Понимаю.
- А ты… - Надо хотя бы взглянуть на коробку с тортом, да глаз от лица оторвать невозможно. - Я как раз шел заваривать кофе. Выпьешь?
- С удовольствием.
В гостиной скрипнула половица, как гвоздь, вырванный из ржавой трубы. Скрип повторился, фактически зазвучал целый хор, будто некий гигант бессмысленной величины пробовал пол на прочность, и из-за угла вывернул Оуэн в футболке и джинсах, почесывая подмышку и щурясь на свет. У него была безразмерная черепная коробка и бугристое разбухшее лицо.
- Лучше еще порцию приготовь.
- Оуэн, ты ведь помнишь Соню Грэм…
Тот фыркнул. Скотт взглянул на Соню, желая получить объяснение. Не понимая, что прошлое слишком легко вернулось, молча смотрел, надеясь услышать правильный внятный ответ. И не ошибся.
- Я работаю в баре "Фуско", - объяснила она. - Три дня в неделю по вечерам. Там и услышала, что ты в городе.
- В "Фуско"? - нахмурился он. - Мы же там вчера вечером были.
- Я вчера не работала. Лиза сказала, что вы приходили. - Соня покосилась на Оуэна. - Твой брат, видно, забыл сообщить.
- Эй, я думал, всем известно о возвращении ангелочка с открытки, - объявил Оуэн с чрезмерно красноречивым жестом. - Притча во языцех для всего города.
Соня вопросительно вздернула бровь.
- Долгая история, - сказал Скотт.
- Он большой уже, - буркнул Оуэн. - Может сам о себе позаботиться. Точно так же, как ты. - И спросил с искренним интересом: - Чего там у тебя?
- Шоколадный торт. - Соня протянула коробку.
- Высший класс, будь я проклят, - кивнул Оуэн. Похмельная улыбка на помятом лице казалась неподдельной, и Скотт словно впервые понял, как Соня Грэм действует на людей, заставляя их вольно или невольно проявлять свои лучшие качества. - Оставьте кусочек, я сейчас вернусь.
Соня улыбнулась:
- Советую поторопиться.
Он затопал по лестнице, через минуту послышался обмен репликами с Генри, доносившийся, видимо, из старой общей братской спальни, где мальчишка разглядывал обтрепанные комиксы, найденные в коробке под кроватью. Тем временем Скотт с Соней остались наедине, оба не знали, о чем говорить, она не сводила глаз с пачки листов, лежавшей на столе.
- Что это?
- Рукопись.
- Твоя?
Он покачал головой:
- Хотелось бы. Отцовская. Я в сарае нашел.
- "Черное крыло", - прочитала Соня. - Твой отец сочинял?
- Я даже никогда и не думал, однако…
- Хорошо написано?
- Хорошо, - сказал Скотт, - только не до конца.
- Он так и не дописал?
Скотт снова тряхнул головой, встал, принялся заваривать кофе. Через минуту спустились Оуэн с Генри, Соня обоим отрезала по треугольному куску шоколадного торта. Генри пил апельсиновый сок, внимательно разглядывая картинки захваченного с собой комикса, Соня с Оуэном оживленно обсуждали правила приготовления настоящего коктейля "Маргарита". Скотт старался не глазеть на нее, хотя это было почти невозможно, особенно когда она на него оглядывалась с улыбкой, заправляя прядь волос за ухо, поворачивалась на стуле, задевая его под столом коленом.
- Эй, братан, - сказал Оуэн, - на самолет не опоздаешь?
- Всегда можно перерегистрироваться на другой рейс.
- Придется заплатить лишнее, - заметила Соня. - Когда твой самолет? Куда летишь?
- В Сиэтл.
- Большой город.