Заглянул в дымчатое стекло.
С другой стороны на него смотрела женщина. Тусклые седые волосы свисали на лицо, под ними заметны вздувшиеся шрамы от старых ожогов от лба до подбородка. Глаза водянистого фиалкового оттенка осколков витража совершенно чужие и очень знакомые. Женщина медленно подняла к стеклу руку, глядя на него с абсолютным недоверием, и легонько дотронулась до окошечка, будто боясь, что оно разобьется.
Горло сжалось так, что почти невозможно дышать, а тем более говорить.
- Мама?..
Она все смотрела, рот заметно скривился, силясь улыбнуться, но разучившись. Скотт не смог сдержать наполнившие глаза слезы. Словно расстроенная его реакцией, мать бросила взгляд вверх над его головой и вокруг, как бы следя за летающим насекомым, которое видит только она. Палец скользнул по стеклу и что-то написал.
- Вот, - сказал санитар, сунув в щель блокнот и мягкий черный карандаш. Она неуклюже прихватила блокнот искалеченной правой рукой без пальцев, левой стиснула карандаш, как ребенок, наклонилась, медленно вывела строчку, поднесла к стеклу:
Меня зовут Элинор
Скотт только тряхнул головой, смахнул слезы, потекли другие непрерывной рекой. Наконец обрел дар речи.
- Мама… что ты тут делаешь?
Грустная кривая улыбка вернулась, черный карандаш заскользил по странице, быстрее выводя каракули. Он сумел прочесть вверх ногами:
Я тебя знаю
- Да, мам. Это я. Скотт.
Она терпеливо кивнула, ожидая с карандашом в руке.
- Ничего не понимаю. - Он оглянулся на дверь со стальной сеткой, где рядом с Соней стоял санитар, прислонившись к стене. - Выведите ее оттуда. Я хочу поговорить.
Санитар покачал головой:
- Она не разговаривает.
- Откройте дверь.
- Не могу.
- Почему?
- Во-первых, это против правил ее содержания.
- Каких правил?
- Необходимо судебное разрешение, - пояснил мужчина. - Если хотите ее вывести, поговорить, то утром обратитесь к судье. - Он оглянулся на Соню, ожидавшую в конце коридора. - Вас даже не должно тут быть в такой час.
- Мам!.. - Скотт опять повернулся к окошку. - Папа сказал, ты погибла при пожаре. Сказал нам, что не выжила… - Хотел еще что-то добавить, а голос охрип.
Мать по ту сторону двери снова писала, быстрее, заполняя страницу словами, крупными вверху и мелкими внизу.
Помню, ты был в театре, когда пожар начался. Тебя зовут Оуэн?
- Скотт. Я Скотт, мама.
Ты был при пожаре?
- Нет. Учиться уехал. Хотел приехать, но был очень занят. Старался вернуться домой, и не смог.
Она кивала, слушала, карандаш диагонально двигался по листу, оставляя за собой грифельные крошки.
Был пожар, я не смогла выбраться. Поэтому здесь за мной ухаживают, если будет пожар, то спасут и меня, и отца, и Оуэна
Санитар вздохнул, читая записку через плечо Скотта:
- Начинает волноваться, глядя на вас.
- Здесь должен быть кто-то, с кем можно поговорить, - сказал он. - Надо выпустить ее оттуда, пока мы не получим кое-какие ответы. - Вновь посмотрел на лицо в оконце. - Мама, я…
Она держала тот же лист, указывая на слова "пожар", "отец", "Оуэн", широко открыв глаза с обострившимся взглядом.
- Папа умер. Погиб несколько недель назад. Поэтому я приехал. С Оуэном… все в порядке. - Волевым усилием он овладел голосом, глотая слезы. - Тебя… папа сюда отправил?
Она блаженно кивнула с улыбкой, перешедшей в гримасу, потерла рукой висок.
- Зачем?
Мать перевернула лист и написала:
Здесь безопасно
- В каком смысле? - спросил Скотт, но она лишь показывала два этих слова. - Я могу о тебе позаботиться. - Даже в этот момент он понял чудовищную иронию подобного заявления. Сам о себе не может позаботиться.
Она покачала головой и опять написала:
Не хочу отсюда уходить. Пожалуйста, не заставляй. Мне нравится. Теперь тут мой дом. Меня охраняют от
Места больше не было, она перевернула страницу, обнаружила, что обратная сторона тоже исписана, снова перевернула, все сильнее возбуждаясь, ища пробел на полях, перелистывая блокнот.
Скотт взглянул на санитара.
- Она на лекарствах? Что вы ей даете?
- Вам список нужен?
- Мне нужны объяснения.
- Поговорите с ее врачом.
- Где он?
- Сейчас? - Санитар долго смотрел на свои часы. - Я бы сказал, дома в постели. - И добавил потише: - И вам лучше бы спать.
Мать за стеклом начала новый лист:
Ты Скотт?
- Да, - сказал он.
Она постояла, глядя на него, слегка хмурясь, молча шевеля губами, потом написала:
У меня кое-что есть для тебя
Отошла назад, принялась рыться в коробке, скрытой в тени. Выпрямилась, держа в руках плоский прямоугольный предмет размером с развернутую газету. Сквозь безопасное дымчатое стекло Скотт разглядел какую-то выцветшую поделку, жесткую, непрочную, сплетенную в давние времена из разноцветных полос строительного картона, настолько широкую, что ее пришлось свернуть, чтобы просунуть в щель. Он принял ее обеими руками, развернул с хрустом, прочел на изнанке рукописное напоминание: "Отдать Скотту".
- Коврик для прихожей, - пояснил санитар. - Они делают их в мастерской на занятиях по рукоделию.
Скотт посмотрел на коврик, какие дети приносят домой из детского сада или летнего лагеря, потом снова на мать. Она все держала карандаш, широко открыв глаза с умоляющим и пустым внутри взглядом. Пальцы гладили разделявшее их стекло, словно она хотела к нему прикоснуться. Он подумал о ней, запертой в палате в этом доме, где, видно, никто не знает, кем она была когда-то - женой, матерью, с которой его жизнь была совсем другой.
- Зачем папа это сделал? Зачем лгал?
Она с улыбкой просунула руку в щель под окошком. Он дотронулся до пальцев с грязными неровными ногтями, холодных и влажных, будто вылепленных из твердой глины. Отдернув руку, она в последний раз схватила карандаш и нацарапала:
Меня зовут Элинор
- Пока хватит, - сказал санитар. - Вам пора уходить.
- Мама… - Скотт по-прежнему смотрел ей в глаза. - Слушай меня. Я вернусь. Тебе незачем здесь оставаться. Поговорю с врачами и… Во всем разберусь до самого конца, хорошо? Обещаю.
Она вгляделась в него с выступившими слезами, затрясла головой, задрожала, не зная, куда девать руки. Прилипшая к подбородку чаинка набухла от слез и упала.
- Мам! Мама…
Он вновь протянул пальцы к щели, но она отступила, скрестила на груди руки, глядя на него со смертельным испугом, будто смотрела в глаза незнакомца.
Глава 48
Первый час прошел в молчании, кроме глухого рокота дороги. Наконец Соня сказала:
- Скотт…
Он смотрел прямо перед собой, не отвечая.
- Не стану говорить, что ты ошибаешься.
- Ошибаюсь, - монотонно пробормотал он. - Думаешь, я ошибаюсь.
- Знаю. Хуже всего, что это терзало меня с той минуты, как я тебя снова увидела, даже если в данный момент тебе наплевать. Меня это просто убивало. Из рассказа твоего отца…
- Почему? - Железный кол пригвоздил шею к плечам, не давая на нее оглянуться или еще куда-нибудь посмотреть, кроме занесенной снегом галактики, расстилавшейся впереди на самой ранней утренней заре. - Почему ты мне не сказала?
- Твой отец говорил, что ей… уже ничем не поможешь. Видеть ее в таком состоянии было бы чересчур тяжело тебе и Оуэну, особенно тебе, потому что тебя тогда не было, и он знал, как ты из-за этого переживаешь. Сказал, тебе стало бы только хуже.
- Разве это не мне решать?
- Извини.
Скотт не потрудился ответить. В душе накапливались болезненные мрачные ощущения, жгучие и уродливые, и, хотя еще непонятно, что с ними делать, уже известно, что они не исчезнут. Он ощупывал коврик, подаренный матерью, понимая, что скрученные полоски - просто дешевый строительный картон, сплетенный и склеенный школьным клеем.
- С ней что-то произошло на пожаре, - продолжала Соня. - Твой отец говорил, что она не один час провела под обломками. Когда ее вытащили, была… сама не своя. Не в себе. Так и не оправилась. Поэтому он туда ее отправил ради ее собственной безопасности.
- Безопасности от чего?
Соня не ответила, глядя на дорогу.
- Не вижу никакого смысла, - сказал Скотт. - Он же всех уверял, что она умерла.
Соня чуть слышно шепнула:
- Говорил, она сама так хотела.
- И ты поверила. - Скотт качнулся вперед, прижал к глазам кулаки, тупая боль помогла облегчить напряжение, возникавшее в носовых пазухах. - Почему теперь передумала и открыла мне правду?
- Когда ты сегодня признал, что теряешь рассудок… - Она взглянула на него. - Не знаю. Ты совсем растерялся. Наверно, я надеялась… получить какие-то ответы.
- Тебе нужны ответы. - Он тряхнул головой. - Потрясающе.
- Все мои вопросы о тебе. Благополучно ли ты переживешь случившееся. Сможем ли мы с тобой когда-нибудь… - Соня замолчала, вдохнула, задержала дыхание, выдохнула. - Я страшно виновата. Ты меня не обязан прощать, ни сейчас, никогда. Только хочу, чтобы ты знал, я делала лишь то, что считала правильным. Прежде всего, надеялась, что ты меня не бросишь.
Он молчал, глядя на дорогу и снег.
- Все можно уладить, - сказала она. - Мы все исправим и выберемся отсюда. Я тебе помогу.