Я смолчала.
– Мадам Леотар говорит, что вы умнее меня.
– Мадам Леотар на вас рассердилась, – отвечала я.
– А разве папа будет тоже сердиться?
– Не знаю, – отвечала я.
Опять молчание; княжна в нетерпении била по полу своей маленькой ножкой.
– Так вы надо мной будете смеяться, оттого что лучше меня понимаете? – спросила она наконец, не выдержав более своей досады.
– Ох, нет, нет! – закричала я и вскочила с места, чтоб броситься к ней и обнять ее.
– И вам не стыдно так думать и спрашивать об этом, княжна? – раздался вдруг голос мадам Леотар, которая уже пять минут наблюдала за нами и слышала наш разговор. – Стыдитесь! вы стали завидовать бедному ребенку и хвалиться перед ней, что умеете танцевать и играть на фортепьяно. Стыдно; я все расскажу князю.
Щеки княжны загорелись как зарево.
– Это дурное чувство. Вы ее обидели своими вопросами. Родители ее были бедные люди и не могли ей нанять учителей; она сама училась, потому что у ней хорошее, доброе сердце. Вы бы должны были любить ее, а вы хотите с ней ссориться. Стыдитесь, стыдитесь! Ведь она – сиротка. У ней нет никого. Еще бы вы похвалились перед ней, что вы княжна, а она нет. Я вас оставляю одну. Подумайте о том, что я вам говорила, исправьтесь.
Княжна думала ровно два дня! Два дня не было слышно ее смеха и крика. Проснувшись ночью, я подслушала, что она даже во сне продолжает рассуждать с мадам Леотар. Она даже похудела немного в эти два дня, и румянец не так живо играл на ее светленьком личике. Наконец, на третий день, мы обе сошлись внизу, в больших комнатах. Княжна шла от матери, но, увидев меня, остановилась и села недалеко, напротив. Я со страхом ожидала, что будет, дрожала всеми членами.
– Неточка, за что меня бранили за вас? – спросила она наконец.
– Это не за меня, Катенька, – отвечала я, спеша оправдаться.
– А мадам Леотар говорит, что я вас обидела.
– Нет, Катенька, нет, вы меня не обидели.
Княжна вскинула плечиками в знак недоуменья.
– Отчего ж вы все плачете? – спросила она после некоторого молчания.
– Я не буду плакать, если вы хотите, – отвечала я сквозь слезы.
Она опять пожала плечами.
– Вы и прежде все плакали?
Я не отвечала.
– Зачем вы у нас живете? – спросила вдруг княжна помолчав.
Я посмотрела на нее в изумлении, и как будто что-то кольнуло мне в сердце.
– Оттого, что я сиротка, – ответила я наконец, собравшись с духом.
– У вас были папа и мама?
– Были.
– Что они, вас не любили?
– Нет… любили, – отвечала я через силу.
– Они были бедные?
– Да.
– Очень бедные?
– Да.
– Они вас ничему не учили?
– Читать учили.
– У вас были игрушки?
– Нет.
– Пирожное было?
– Нет.
– У вас было сколько комнат?
– Одна.
– Одна комната?
– Одна.
– А слуги были?
– Нет, не было слуг.
– А кто ж вам служил?
– Я сама покупать ходила.
Вопросы княжны все больше и больше растравляли мне сердце. И воспоминания, и мое одиночество, и удивление княжны – все это поражало, обижало мое сердце, которое обливалось кровью. Я вся дрожала от волнения и задыхалась от слез.
– Вы, стало быть, рады, что у нас живете?
Я молчала.