- Ее вчера замели, - неожиданно сказал посетитель. Он говорил довольно правильно, не прибегая ни к распальцовкам, не употребляя ни "типа", ни "чиста", ни "конкретно". Только это - "замели" диссонировало.
- В каком смысле?
- В прямом. - посетитель, откинулся на стуле и заложил ногу за ногу, - она работает у вас в пищеблоке. Так ее с сумкой менты вчера взяли. Они так наехали, что мать написала чистосердечное.
Изумлению Кабанова не было предела. У кореньщицы-пенсионерки, которая за семьсот пятьдесят рублей в месяц картошку чистит, сын - бизнесмен, и далеко не бедный! А она еще и ворует. Интересно - зачем? Внукам на подарки? Он спросил:
- И чем я могу помочь?
Сынок изящно покрутил пальцами в воздухе.
- Мне сказали, вы можете.
Интересно, кто это ему сказал?
- Весьма сожалею. Но мне нечем ей помочь. - Кабанов встал, давая понять, что разговор закончен.
Сынок старался сохранять интеллигентность, не трогаясь с места, он продолжал, и в голосе его появились просящие нотки.
- Послушайте, я не знаю, зачем матери нужна была эта колбаса, сосиски и масло. Мы не нуждаемся. Но я не могу уговорить ее не работать. Это дурь какая-то, глупость! Мне сказали, что у вас близкие отношения с начальником УБЭП. - Кабанов усмехнулся.
- Это что, намеки?
- Да какие намеки? - Сынок шутку не принял, он повторил, - мне сказали, вас он послушает. Попросите его убрать её бумажку. - Видно было, что привыг либо приказывать либо покупать, а просить для него непривычно.
- Молодой человек, я повторяю, мне очень жаль, но я не могу вам помочь, - ответил Кабанов. - слухи о моей дружбе с начальником УБЭП сильно преувеличены.
Наступила пауза. Сынок замер на стуле перед Кабановым, а Виталий Васильевич сел обратно за стол. Через минуту, сынок раскрыл барсетку, пошевелил в ней пальцами правой руки и, выдернув пачку стодолларовых бумажек, бросил ее на стол. Выражение лица его изменилось.
- Здесь на шестерку хватит. Тебе достаточно, доктор? Или мало? Скажи - сколько? Ну, позвони начальнику! Тебе что, трудно? Ну, откажет, так откажет. Я обратно не возьму. Но хоть позвони!
Кабанов собрал деньги, на вскидку определил, около трех тысяч. Сколол их скрепочкой и, гордясь собой, кинул сынку на колени.
- Убирайтесь. Я не буду звонить.
Сынок убрал деньги в барсетку, поднялся и, направляясь к двери, процедил:
- Козел! - и хлопнул дверью. Виталий Васильевич не обиделся, но вспомнил: "А за козла - ответишь!"
На рыбалке, в компании Максакова и еще двух мужичков, под жареную на костре осетрину и "Столовое белое Љ21" Виталий Васильевич рассказал полковнику об этом визите и как он выпроводил сынка. Максаков с сожалением посмотрел на Кабанова. Виталий не донес до рта стопочку и спросил:
- Ну что? Что ты смотришь?
- Я думаю, сынок прав. Тебе что деньги не нужны?
- Полковник! Ты упрекаешь, что я не взял взятку? - Кабанов усмехнулся. - Куда мы катимся?! Начальник УБЭП… - он не договорил.
- Да плевать мне на такие взятки. Это ничто! А вот когда подпись чиновника в префектуре стоит тридцать или пятьдесят тысяч долларов? Только подпись! А сто тысяч? Ты вообще видел эти деньги? Это годовой бюджет района, округа. И ведь дают! И берут! А то, что тебе давал этот козлик, это - тьфу! - Максаков лежа у костра, поменял позу, налил себе еще, подцепил на вилку сочащийся жиром, обильно посыпанный перцем кусок осетрины, держа ее в левой, правой ухватил стопочку с водкой. - ну, давай! Медик! Будем здоровы! И не говори, что не пьешь!
- Я и не говорю. Я - малопьющий!
- Ну, слава Богу, что не совсем непьющий! И не куришь? - Кабанов покачал головой:
- Не научился раньше, а сейчас уже не хочу учиться.
- Виталий, только не говори, что к женщинам равнодушен!
- Не скажу… - прокряхтел Кабанов, выпив свою стограммовку.
Максаков проглотил свои сто граммов из запотевшего стаканчика, откусил и прожевал кусочек желтого дымящегося мяса.
Напарники - рыбачки, капитан Поляков и рыбачок Леонидыч, молчали. В разговор не вступали. Максаков их взял для компании. Леонидыч - местный, у него приезжие переночевали, а утром едва забрезжил рассвет, Леонидыч с Поляковым вытащили сеть, выбрали полуметровых стерлядок, которых Максаков сразу же начал приготавливать по-своему, и двух метровых осетров.
Виталий Васильевич с удивлением наблюдал, как Максаков мнет буханки черного хлеба и обильно пропитывает водкой. Полученную смесь он начал наталкивать в жабры стерлядкам. Леонидыч, тем временем, скатал сеть. Всю мелочь и ненужную рыбу он покидал обратно в реку. Потом саперкой на берегу откопал что-то вроде могилки, в которую ведром натаскал воды, а Максаков бережно укутав пьяных стерлядок в холстину опустил в эту воду.
- Вот, - довольно сказал он, - пусть подождут. Это нам домой.
С осетрами Леонидыч обошелся строго, головы порубил и кинул в котел - уху варить, а мясо Максаков нарезал желто-белыми полосками и уложил в кастрюле с лучком, перцем и каким-то душистым белым соусом.
Капитан Поляков, которого Виталий определил в роль вроде адъютанта у полковника, из машины принес целый веник удочек и ведро с наживкой. Максаков выдал доктору пару удилищ, пару взял себе, скомандовал,
- Пошли ловить к ухе навар!
К полудню они смотали удочки, собрали всю выловленную рыбку, Ленидыч передал ее капитану, чистить, а сам большой ложкой выловил из бульона осетровые головы и принялся отделять от хрящей и мяса кости. Максаков же насаживал на шампуры подмариновавшуюся осетрину. В родничке лежали еще шесть пар бутылочек "Смирновской". Кабанов, напрягаясь внутренне, спросил:
- Это все нам?
- Не раскатывай губов, - сказал, насмехаясь, Максаков, - пара, ну тройка - нам, а остальное - стерлядкам, им надо до завтрашнего вечера дожить.
И вот сейчас они уже похлебали густой, заправленной пшенкой ухи, усидели одну бутылочку, и под шашлык начали вторую.
Максаков доел кусок, лег поудобнее и сказал,
- Я тут вспомнил старый стишок, уж и не помню откуда знаю, только в памяти осел, - он продекламировал:
На свете всяко может быть.
Мать может сына позабыть,
С любимой может муж расстаться,
Но чтобы медик бросил пить,
Курить, (пардон) е…..ться?
Нет, этого не может быть!
Все расхохотались. Кабанов немного смутился. А Максаков продолжал:
- Ну что? Верно? - Виталий засмущался. Вот полковник - зараза. Неймется ему. - Ты сам говорил, что к женщинам неравнодушен!
- А ты меня теперь с рыбалки в бордель поведешь? - парировал Кабанов. Максаков вскочил на колени, глаза горят, хмель в башку двинул.
- А что? Можно и в бордель!
По выражению лица капитана, Виталий Васильевич понял, что Максаков запросто может повести доктора в бордель, и постарался перевести тему. Но тот сам, немного утих и сказал:
- А зачем тебе в бордель? У тебя там такие сестрички… Одна Мариночка!.. - он мечтательно причмокнул губами. - Эх, кабы не сердце. Я б себя проявил. - Он обратился к остальным собеседникам, но больше к Леонидычу, - Ты-то Сашка видел ее, - Поляков кивнул, - А тебе я скажу, необычной красоты девушка и не замужем! - он потянулся к ополовиненной бутылочке. Наливая себе и остальным, спросил Кабанова:
- А вот скажи, отчего она замуж не выйдет никак? Или уже побывала?
- Ну ты спросил! - Удивился доктор, - я что, у нее в подружках? Кажется, она была замужем. А что сейчас, не знаю.
Максаков снова обратился к Леонидычу:
- Доктор, - он показал на Кабанова, - инфаркты лечит, мастер. Но я тебе скажу, его медсестры одним своим присутствием заставляют себя почувствовать мужиком и захотеть жить! Вот что важно! - он снова повернулся к Виталию Васильевичу, - А ты помнишь попика? Ну, священник со мной лежал? Как его? - он пощелкал пальцами, - Отец Владимир! Он тоже Мариночку без внимания не оставлял.
Кабанов вспомнил. Тогда прошлогодней зимой и Максаков, и отец Владимир, в миру Свешников Владимир Матвеевич, поступили в один день. Кажется, днем, к обеду привезли полковника, а под утро, к концу дежурства, поступил Свешников после всенощной службы в храме. Священнику повезло. Относительно, конечно. Инфаркта заработать он не успел, но несмотря, что нет еще и пятидесяти заработал, или как он сам, шутя говорил - "заслужил", пока только приличный приступ стенокардии, но все, как говорится, впереди! Если, конечно, не лечить.
Доктор Наф-Наф отнаблюдав обоих положенные сутки, положил их в одной двухместной палате рядом с инфарктным блоком. Кабанов дежурил через три ночи на четвертую, и вот они - милиционер и священник часиков в десять с коробками конфет, печеньем и бутербродами, пробирались в ординаторскую к Кабанову, заваривали чай и вели умные беседы до полуночи. В двенадцать Кабанов выгонял обоих спать. Умным людям интересно общаться друг с другом, особенно таким разным. Спокойный, порой немного унылый Виталий Васильевич, рассудительный отец Владимир и взрывной и шумный Максаков, прошедший все ступенечки ментовской карьеры от участкового до начальника УБЭП. Они были друг другу интересны.
Однажды Кабанов, использовав прием Атоса, подставил вместо себя некоего мифического друга или знакомого, рассказав собеседникам о своей проблеме, что мучила его не один год и лишь недавно стала потихоньку отпускать. Полковник милиции и священник слушали внимательно, не перебивая, Виталий Васильевич же сбиваясь и путаясь, запинаясь и подбирая слова, постоянно выдавая себя, рассказал о наказании, что испытывал "его знакомый коллега". Максаков хлопнул ладошками по коленям и сказал: