Ну что с тобой, Наташа? Что случилось?
- Ничего не случилось, - отвечала она, как бы удивленная. - А что?
- Да ты писала... вчера написала, чтоб пришел, да еще назначила час, чтоб не раньше, не позже; это как-то не по-обыкновенному.
- Ах, да! Это я его вчера ждала.
- Что ж он, все еще не был?
- Нет. Я и думала: если не придет, так с тобой надо будет переговорить, - прибавила она, помолчав.
- А сегодня вечером ожидала его?
- Нет, не ждала; он вечером там.
- Что же ты думаешь, Наташа, он уж совсем никогда не придет?
- Разумеется, придет, - отвечала она, как-то особенно серьезно взглянув на меня.
Ей не нравилась скорость моих вопросов. Мы замолчали, продолжая ходить по комнате.
- Я все тебя ждала, Ваня, - начала она вновь с улыбкой, - и знаешь, что делала? Ходила здесь взад и вперед и стихи наизусть читала; помнишь, - колокольчик, зимняя дорога: "Самовар мой кипит на дубовом столе...", мы еще вместе читали:
Улеглася метелица; путь озарен,
Ночь глядит миллионами тусклых очей..,
И потом:
То вдруг слышится мне - страстный голос поет,
С колокольчиком дружно звеня:
"Ах, когда-то, когда-то мой милый придет,
Отдохнуть на груди у меня!
У меня ли не жизнь! Чуть заря на стекле
Начинает лучами с морозом играть,
Самовар мой кипит на дубовом столе,
И трещит моя печь, озаряя в угле
За цветной занавеской кровать..."
- Как это хорошо! Какие это мучительные стихи, Ваня, и какая фантастическая, раздающаяся картина. Канва одна, и только намечен узор, - вышивай что хочешь. Два ощущения: прежнее и последнее. Этот самовар, этот ситцевый занавес, - так это все родное... Это как в мещанских домиках в уездном нашем городке; я и дом этот как будто вижу: новый, из бревен, еще досками не обшитый... А потом другая картина:
То вдруг слышится мне - тот же голос поет,
С колокольчиком грустно звеня:
"Где-то старый мой друг? Я боюсь, он войдет
И, ласкаясь, обнимет меня!
Что за жизнь у меня! - И тесна, и темна,
И скучна моя горница; дует в окно...
За окошком растет только вишня одна,
Да и та за промерзлым стеклом не видна
И, быть может, погибла давно.
Что за жизнь! Полинял пестрый полога цвет;
Я больная брожу и не еду к родным,
Побранить меня некому - милого нет...
Лишь старуха ворчит..."
- "Я больная брожу"... эта "больная", как тут хорошо поставлено! "Побранить меня некому", - сколько нежности, неги в этом стихе и мучений от воспоминаний, да еще мучений, которые сам вызвал, да и любуешься ими... Господи, как это хорошо! Как это бывает!
Она замолчала, как будто подавляя начинавшуюся горловую спазму.
- Голубчик мой, Ваня! - сказала она мне через минуту и вдруг опять замолчала, как будто сама забыла, что хотела сказать, или сказала так, без мысли, от какого-то внезапного ощущения.