Все события далекого прошлого и настоящего являются отражением извечной битвы между силами Света и Тьмы. Средневековая бубонная чума, против которой не помогают ни крестное знамение, ни алхимические таинства, обретает черты охватившей Москву пандемии: так называемого Босфорского гриппа, от которого не спасают все достижения современной медицины. Стабильное общество потребления оказывается радужной пленкой на воде. 8-летняя дочь главного героя становится жертвой неизвестного вируса, и, не верящий ни в какую дьявольщину человек эпохи Интернета, ипотеки и фастфуда, начинает цепляться за все, что лежит за пределами здравого смысла - лишь бы спасти свою единственную девочку от страданий и смерти. Его задача - выявить носителей древнего сакрального знания: Инквизитора, Деву, Стрелка и Алхимика - и сколотить из них команду чумоборцев. Никому не известный электрик, знаменитый врач-вирусолог, разведчик ГРУ в отставке и живущая в сектантском "граде" староверка становятся заложниками вселившихся в них личностей, теряя при этом свое современное "я" и начиная разговаривать на языке Овидия, Данте и протопопа Аввакума. Где-то в огромном мегаполисе живет, может быть, пьет в "Макдональдсе" кофе, может быть, заседает в Государственной Думе, Иной - мужчина или женщина, в которых воплотилась Чума.
Алексей Филиппов
ПЛАЧ АГРИОПЫ
Мы жертвуем живыми, чтобы накормить мёртвых
Септимий Бассиан Каракалла
Павел Глухов, - забывший с утра побриться человек, заурядного вида, сложения и роста, - успел спуститься по подвальной лестнице до последней её ступени. А на ней - как замер, так и стоял в растерянности вот уже минуты три, покусывая нижнюю губу и забывая переносить вес со слабой, прихрамывавшей, ноги на здоровую. В это злополучное утро, в этом злополучном подвале, свежеизбранный председатель жилтоварищества Глухов тщетно пытался вспомнить, попадал ли когда-нибудь в ситуации более нелепые и щекотливые. Неужели нет? Ни разу, за все тридцать девять прожитых на свете лет, четырнадцать из которых отработал гидом - водил экскурсии по славному городу Москва, порой справляясь с хмельными и шальными экскурсантами?
Он ещё раз окинул взглядом открывшуюся ему неприглядную картину: перед ним, скорчившись в позе эмбриона и дрожа мелкой дрожью, лежал молодой мужчина, исцарапанный в кровь словно бы когтями гигантской кошки. О том, что кошка - гигантская - настоящий амурский тигр, - можно было догадаться по глубине и обширности ссадин. Кровоподтёками и порезами пестрело всё тело мужчины. Разглядывать их, при желании, любой зевака мог сколь угодно долго и без малейшей помехи, поскольку мужчина был совершенно нагим. Именно это обстоятельство нервировало Павла даже больше, чем все порезы и кровоподтёки, вместе взятые. Незнакомец казался оцепеневшим, замороженным, - и единственным признаком теплившейся в нём жизни оставалось хриплое, едва слышное, дыхание; дрожал он бесшумно, и дрожь сильно походила на предсмертные судороги, как их представлял себе Павел. Да уж, ничего такого в профессиональном прошлом экскурсовода не встречалось.
Бесспорно, не раз и не два ему приходилось урезонивать вздорных экскурсантов - он помнил, как однажды, в трескучий зимний мороз, одна, с виду добропорядочная, сибирячка, скинула с себя сапоги и отплясывала босиком на снегу на смотровой Воробьёвых гор; в другой раз, в день ВДВ, двое питерцев, раздевшись до трусов, полезли купаться вместе с десантниками в фонтан у "Макдоналдса" на Тверской. Иногда "проблемные" туристы выдыхались самостоятельно и быстро, иногда - после уговоров Павла, а иной раз не обходилось без общения с полицией. В общем, Павел кое-что знал о частично обнажённых натурах, мешавших выполнять долг службы. Но никого из смутьянов Павлу ни разу не доводилось спасать - в прямом смысле этого слова. "Значит, сейчас придётся отдуваться по полной, так всегда бывает", - неожиданно мелькнула безрадостная мысль, и сразу же - ещё одна, более конкретная: "Надо же, как некстати: обещал встретить сегодня Еленку с Татьянкой в аэропорту; если хочу успеть - надо выезжать через час максимум, а тут - вот это".
Мысли мыслями, но действовать, так или иначе, было нужно, и Павел спустился наконец на бетонный пол подвала. Как и в большинстве стандартных столичных многоэтажек, в этой подвалы жильцами почти не использовались; Павел ещё раньше отметил, что дверь наверху выбита, и, похоже, одним сильным ударом, но это его тогда не удивило: сюда и прежде забирались всяческие тёмные личности; повсюду валялись пустые шприцы, бутылки; они, можно сказать, главенствовали в помещении, поблёскивали в тусклом свете пары недобитых ламп, а занесённые, наверное, кем-то из жильцов детские санки и книги в толстой связке, наоборот, казались здесь совершенно не к месту. Установка прочных подвальных дверей - желательно железных, или хотя бы обитых железом, - числилась у Павла среди первоочередных задач, которые он ставил перед собой, сделавшись неделю назад председателем жилтоварищества. Управдомом - так точнее и проще. Павел подозревал, что сердобольная соседка предложила его кандидатуру на этот смешной пост из жалости - как не пожалеть хромого и "умученного жизнью". Но, обдумав всё на досуге, решил согласиться и даже впрячься в работу со всей серьёзностью: так легче было вытягивать себя из той "мёртвой петли", в которую он, после получения инвалидности и пенсии, сам себя направил, - да и собрание жильцов обещало приплачивать Павлу за труды, так сказать, в частном порядке.
Приблизившись вплотную к обнаженному незнакомцу, Павел вдруг проникся странной уверенностью: тот абсолютно чужд этому месту. Некоторое время управдом пытался понять, с чего он решил, что это именно так, - и вдруг ответ нашёлся: незнакомец - слишком чист. Даже не так - невинен: вот подходящее книжное словцо, - и это несмотря на раны, синяки и грязь. Открытие почему-то неприятно поразило Павла, заставило отдёрнуть руку, уже занесённую, чтобы потрясти чужака за плечо. Управдом корил себя за то, что не захватил на утренний обход коммунального хозяйства сильного "милицейского" фонаря: две лампочки-шестидесятиваттки едва освещали подвал, - да ещё многочисленные трубы водоснабжения и отопления, ветвясь, создавали настоящий театр теней. Тем не менее, даже в полумгле, и даже отчаянно скорчившись, лежащий человек выглядел высоким, отлично сложенным, совершенно не напоминающим худосочных бездомных. Волосы его слегка кудрявились, что казалось тем более эффектным, что обнажённый был идеальным блондином лет тридцати с небольшим. И волосы, и небольшая ухоженная бородка, и даже ногти, запачканные кровью, но словно бы полированные у лунок (те из них, которые не были вырваны с корнем), - всё говорило о том, что незнакомца, как выражалась мать Павла, "не на помойке нашли". Управдом мысленно окрестил "найдёныша" истинным арийцем.
Чуть наклонившись над телом, понюхал воздух - никаких алкогольных "выхлопов" не ощутил. Осмотрел руки и ноги "арийца", насколько это позволяло тусклое освещение, - не обнаружил ни намёка на исколотые вены.
Сперва Павлу казалось, "ариец", спасаясь от холода, который этой осенью стоял по ночам уже с конца сентября, закатился на груду тряпок, оставленных кем-то из подвальных завсегдатаев, - но теперь он видел: незнакомец лежит, вероятней всего, на остатках своей же одежды, разорванной в клочья. Вещи были добротными и дорогими, несколько раз на глаза попались названия известных торговых марок. Приняв во внимание состояние вещей и общую израненность "арийца", Павел пришёл к выводу, что тот отчаянно сопротивлялся, когда его раздевали. Джинсы плотной ткани, куртка, тоже джинсовая, - всё это, прямо скажем, не так просто превратить в лохмотья. Что-то вампирское, "не от мира сего", почудилось Павлу в незнакомце.
Даже накатил - откуда-то из глубин памяти - детский страх пред ночными тварями, даже припомнилась молитва, которую всегда перед сном бормотал дед-маловер. Что-то там было… "От вещи, в ночи приходящей". Защиты просил дед у бога, над которым порой, в подпитии, после баньки, и подтрунивал слегка.
Павел встряхнулся, нахмурился, заставил себя настроиться на деловой лад, отсёк, как скальпелем, всякую мистику в голове от здравого смысла, принял во внимание тысячи причин, - реальных, материалистических причин, - которые могли довести приличного человека до того, что тот свалился без чувств, голый, на пол подвала многоэтажки. Правда, ни одну из этих причин Павел не сумел продумать в деталях. Боевого настроя ему хватило лишь на то, чтобы, встряхнув незнакомца за плечо, спросить официальным тоном:
- Кто вы? Вам нужна помощь?
Произнеся это, Павел слегка покраснел: наедине с незнакомцем он испытывал лёгкий страх вперемешку с сочувствием, - и сам недоумевал, откуда все эти чувства берутся.
Мужчина сперва не повёл ни одним мускулом, и Павел уже решил было, что тот в полной отключке, но через минуту, когда управдом, распрямившись, раздумывал, вызывать ли ему сперва скорую помощь или всё-таки милицейский наряд, незнакомец вдруг зашевелился и поднял голову. Он устремил на Павла взгляд, исполненный такого страдания, что гид в отставке невольно отступил на шаг назад.
- Что с вами случилось? - Павел постарался, чтобы в голосе не слышалось дрожи.