И тут терпение медведя заканчивается, и он бросается на одного из волков. Слышится скулеж, вой, в схватку врывается второй удалец, он впивается клыками в медвежью лапу, рвет ее изо всех сил. Возня, ворчание, волчьи челюсти смыкаются и размыкаются на толстой шкуре громилы высотой под два метра. Третий волк обегает меня по кустам, кидается на выручку к братьям.
После короткой схватки я замечаю, что у этого альбиноса течет кровь по шерсти на боку, но не могу определить точное расположение раны. Медведь ожесточенно рвет нападающих, получая не менее сильный отпор в ответ.
Я нечаянно спотыкаюсь о крупную изогнутую палку, поднимаю, не задумываясь, ее с земли и вижу, что медведь уже возвышается надо мной. Волки кидаются на него сзади, мне кажется, что они, как могут, отвлекают его внимание от меня. Последнее, что я успеваю сделать, это сжать толстую палку пальцами, замахнуться и двинуть медведю со всей силы по морде. В этот момент на меня накатывает озарение: поединок однозначно окончится для кого-то трагедией.
Я замечаю пристальный взгляд раненного в бок альбиноса. Я получаю минуту форы. Хищники снова впиваются друг друга, снова бьют друг друга лапами, рвут плоть острыми зубами-бритвами. Я бегу и в глубине души благодарю волков за бесстрашие и за то, что они не тронули меня.
Глава 4
Ночь выдается беспокойной. Меня сотрясают конвульсии, я весь дрожу от ужаса. Боже, как я бежал! Мне все время чудилось, что меня преследуют.
Я не верил глазам, когда приближался к дому, отпирал калитку, запирал замки и закрывал ставни на окнах.
Все следующие часы я так и не смог сомкнуть глаз. Чашка терпкого чая успокаивает меня. Ух, да я везунчик! Из такой передряги вышел сухим. Но удирал я почти галопом!
Весь следующий день я продолжаю думать о медведе, о том, что он где-то поблизости, бродит около моего забора в поисках лазейки. Я не параноик, но испытываю жуткий страх, который нельзя передать словами.
– Все хорошо, Майк. Он не проберется. К тому же откуда такая уверенность, что он рядом? Возможно, бравая команда альбиносов его давно в клочья разорвала!
Я иду на задний двор, двигаюсь вдоль липовой аллеи к ее сердцу, невысокому тису, внимательно проверяя ограждение и вслух успокаивая себя. Я знаю, что медведь, особенно очень голодный, в этот период может залезть вверх по стволу, а потом спрыгнуть с прочной ветки сюда.
В верхнем кармане куртки громко звонит телефон. Я вздрагиваю. О, да! Я так долго ждал этого звонка.
– Привет, Тим, – вежливо отвечаю я боссу.
– Здравствуй, Майкл. Рад, что ты сразу ответил, а не когда-то потом. Как прошел твой переезд?
– Благодарю, неплохо.
– Я рад за тебя, но, по-видимому, новое уютное местечко занимает все твое свободное время, раз ты не удосужился проверить почту и прочитать три моих письма.
– Когда ты их мне прислал? – интересуюсь я.
– Не помню, может, два дня назад. Когда пришлешь ответ?
– Скоро, даже сейчас, быть может…
Тим Харди смеется в трубку всегда очень громко, и этот раз не исключение:
– Ну-ну. Майк, не забывай о работе, у нас такой журнал готовится к изданию! Не хватает только твоих бесподобных кадров! Давай, жду день, не больше, а иначе – сам знаешь…
– Я все понял, Тим, мне повторять дважды не надо. Но я ведь, кажется, в прошлом месяце предупреждал о переезде.
– Ты подумал, я злюсь? Отнюдь нет! Хотя твое желание уехать в глухомань вся контора восприняла неодобрительно. Осуждение, недовольство… Понимаешь, они привыкли работать с живым фотографом, советуясь, что ли. А не получать письма счастья на электронный ящик.
– Хотел спросить у тебя, Тим, насчет Ивелен, – я перехожу к теме, которая волнует сейчас меня больше всего.
– Ой, нет, не начинай опять про нее. Я этого главного редактора с ангельским личиком уволю ко всем чертям.
– Почему?
– Потому что, Майк, она взбаламутила весь мужской коллектив своими шикарными формами. Это что-то с чем-то… – Тим загадочно вздыхает.
– Я просто подумал, зачем ты ее отпустил ко мне?
– Что, прости? Когда это я ее отпускал?
От неожиданности я хватаюсь за ветку тиса.
– Двадцать четвертое октября. Стоит глухая полночь. Она заявляется сюда в шикарном платье, будто сошла с глянцевой обложки. Всего каких-то тридцать девять часов на скорости 90/км. И она здесь!
– Майк, Ивелен ни за что не приехала бы к тебе, даже на личном вертолете! Пора бы это понять. Я никого уже месяц не отпускаю по личным делам, так что извини. Тем более что тем днем, с утра, она была на работе, понимаешь?
– Хорошо, я узнал достаточно.
– Я слышал, Майк, что люди от одиночества чаще сходят сума! Майк, ты слушаешь?
Я отнимаю руку от тисовой ветки. Палец кровоточит.
– Конечно, слушаю… – я отсасываю кровь из ранки.
– Не понимаю я тебя, друг, зачем скрываться от проблем далеко от друзей?! Мы поможем, если попросишь. Она стерва, заруби себе это на носу. В ней нет ни капли любви, только голый расчет. Ты мог ей дать гору женского счастья, но вряд ли она оценила бы это.
– Не говори глупости, я не горюю о ней. Мне совсем нет никакого дела до того, где она и с кем!
– Разве? Я что-то не заметил. А кто тогда к тебе приезжал, твое разыгравшееся воображение? Я начинаю беспокоиться о тебе. Ты меня больше подобными вопросами не пугай, хорошо?
– Угу, Тим! Я запомнил.
– Отлично, парень, не дрейфь, – Тим громко вздыхает в микрофон. – Ты слишком далеко, совсем один, это небезопасно. Не теряй себя, соберись. И я жду твоего письма с вложенными фотографиями – это будет нашим общим счастьем.
Окончив разговор, я, наконец, слышу – впервые за долгое время здесь – переливчатое пение скворца. А за ним – ту проникновенную тишину, которую не променяешь ни на что на свете.
Не особо верится, что я важен кому-то в этом мире. Все не так просто, как может показаться. Мне катастрофически не везет на личном фронте. У меня проблемы в собственной семье, с братом. Разве сейчас хоть кто-нибудь вздыхает обо мне? Задает себе вопрос: где я, что со мной, как живу, дышу ли… Мое бремя – это одиночество, долгое, затяжное и вечное. Поэтому лучшего места в мире, чем Юкон, не найти. А остальное меня не очень заботит.
Возвращаясь тем же путем к дому, я впадаю в размышления: думаю об Ивелен, которая так внезапно появилась и так же внезапно исчезла. Может, они мне просто голову морочат?
Я же не сумасшедший! К чьей влажной коже я прикасался собственными руками, и до сих пор ладони помнят мягкие изгибы аппетитных форм, а губы – сладкий вкус помады? Но что такое говорил подозрительный старик, который нарисовался вдруг перед воротами и заявил о потустороннем вмешательстве?
Быть может, Тим Харди просто спрятал ее у себя под столом для убедительной консультации и теперь нагло лжет, намекая на мое помешательство, якобы от одиночества. Хотя какое тут одиночество! Сплошные развлечения на свежем воздухе.
Я не могу согласиться с тем, что визит Ивелен мне просто померещился.
Передо мной возник серьезный вопрос, и его надо как-то решать. Только для начала наберусь смелости для звонка. Возможно, завтра. Или нет. В общем, когда-нибудь я обязательно соберусь с духом.
Завтра настает стремительно, ледяной воздух проникает через приоткрытое окно спальни, солнце опускается ранними лучами на глаза. Я, не разлепляя век, стараюсь продлить удовольствие и понежиться в кровати под теплым одеялом.
На полке платяного шкафа ждет своей очереди фотоаппарат с отщелканными фотографиями природы Юкона и его лесных обитателей. Я собираюсь как можно скорее минимально обработать снимки – но только после пробежки по аллее.
Приближаясь к трухлявой стене амбара, я останавливаюсь отдышаться, наполнить легкие воздухом. Строение окутывала тайна, оттуда веяло запустением. Я испытывал крайнее отвращение рядом с ним.
Амбар растворялся на задворках сада средь высоких теней, отбрасываемых деревьями, рассеивался в белой дымке, стелющейся по земле. Он напоминал мне покинутый домик лесника где-нибудь глубоко в роще. Внутри его прогнивших стен смог бы найти приют странник и даже чья-нибудь заблудившаяся во мраке душа. Я пошел к дому, мотая головой, чтобы вытряхнуть из нее все дурные мысли об Ивелен.
Шум за треклятым амбаром привлек мое внимание. Я оборачиваюсь и замечаю, что между стволами проносится силуэт небольшого существа. Оно невероятно быстрое, я не успеваю разглядеть его. Может, хаска Адмунта Риза все-таки нашла лазейку под изгородью, проникла ко мне в сад и теперь мне предстоит ее изловить и вернуть законному хозяину?
Увы, если бы все было так просто.
Когда я шел к дому, передо мной, на каменной дорожке, появился белый раненый волк. Его большая голова на узком теле была приподнята так, чтобы лучше следить за моими движениями. Но я не мог даже пошевелиться. Я не собирался нападать на него и надеялся разрешить напряженную встречу с помощью спокойного, уравновешенного голоса:
– Привет, кажется, мы встречались не так давно. Я узнаю твой взгляд…
Альбинос с глазами янтарного цвета поджимает правую лапу. На шее и в области ребер шерсть стала темной, почти черной – такой цвет придает только засохшая кровь. Волк издает сердитый рык, потом его ведет куда-то влево, и он присаживается, высовывает язык, больше не сверкая хищно глазами.
Я решаюсь сократить дистанцию, и альбинос недружелюбно рычит.
– Тихо, спокойно, друг. Ты же не для того проделал этот путь, чтобы ссориться, верно? – даже изможденный дракой, хищник представляет серьезную опасность. Не знаю, чем закончилось все у его стаи, но если он нашел меня, очевидно, остальным повезло меньше.