Как бы там ни было, но Морган Ле Фэй, хотя и далекая, как Луна, была более приятна мне именно такой, чем в роли домохозяйки, штопающей мои носки, - ведь благодаря этому я сохранял свои фантазии о магии луны и подводных дворцах, наделяя любимую чертами принцессы - воздушной феи; если бы ей случилось низвести себя до уровня обычной женщины из плоти и крови - все очарование тотчас рассыпалось бы в прах, превратившись в безжизненную равнину мертвого моря. Позволяя мне заботиться о ней, не испытывая страха привязанности, бесконтрольно выпуская на волю свой окутывавший меня женский магнетизм, Морган Ле Фэй давала мне то, чего не доставало многим бракам, - хотя мне никогда не удавалось даже прикоснуться к ней. Тут моралисты пожалуй вспомнят о сублимации - но это лишь потому, что им никогда не узнать того, что я узнал о лунной магии, находясь наедине с Морган Ле Фэй в старом форте. Думаю, что любить так, как она позволяла мне любить себя, - неплохое средство от греха; и простое созерцание, черт возьми, все нее лучше, чем брак по ошибке (в том случае, конечно, если не принадлежишь к людям, которые под настроение с удовольствием ставят синяк под глазом у возлюбленной).
В общем, мы ладили друг с другом - Морган Ле Фэй и я. С каждым днем форт все больше превращался для меня в морской дворец, а Морган Ле Фэй - в Жрицу Моря; с каждым днем я все больше и больше переселялся в другое измерение, где мне принадлежало то, что никогда не принадлежало бы на Земле. Я был безумно счастлив, хотя, наверное, все-таки немного безумен; но все это было лучше и Дикфорда, и астмы.
Так пролетали недели (для меня это была просто вереница уикэндов). С возникновением дружбы между мной и Морган Ле Фэй нечто новое ворвалось в мою жизнь: я брал у нее книги, а она готовила мне изумительные кушанья, обучая меня чувствовать вкус пищи, как уже научила чувствовать вкус вина; она делилась со мной своим пониманием жизни, иногда философствуя о ней, и казалось, что эта философия могла бы также быть и моей, если бы в детстве я не был подвергнут столь тщательному воспитанию. Я всегда называл это в себе первородным грехом; но Морган Ле Фэй превратила это в моральный кодекс. Не было повода детально обсуждать его влияние на меня, но, во всяком случае, моя астма практически отступила.
Среди улучшений было еще кое-что: позаимствовав слова моего лекаря, я бы назвал это разрушением моих этических ограничений, что было связано с моей способностью к творческому мышлению. В связи с этим мне вспоминалась история об одном из великих современных художников. В молодости он был добропорядочным молодым человеком, платившим дань сыновней привязанности своей матери и рисующим сюжеты наподобие тех, что изображены на обертках шоколадок; но однажды на отдыхе ему случилось нырнуть с высокой скалы, в результате чего он повредил себе голову. Тогда он стал действительно великим художником - но совершенно забыл свою мать.
Я, несомненно, начинал приобретать определенный стиль в нанесении краски на стены комнаты Морган. Современное искусство имеет одну особенность: в процессе своего роста можно выработать собственную технику, нимало не заботясь о кропотливом изучении традиций предшественников (если собственные разработки приносят результаты). То, что я набрызгивал обыкновенную краску для внутренней отделки на грубые слои штукатурки, взбивая рисунок собственной щеткой для волос, нисколько не претило мне как художнику: более того, некоторые сочли бы это даже интересным. Правда, я должен признать, что за этим стояло серьезное обучение профессии чертежника: я собирался стать архитектором, и так бы все и случилось, если бы не скончался преждевременно мой отец, рано заставив меня взять на себя тяжелое бремя обязанностей. Вследствие этого, ваяя мои волны и облака, я руководствовался свойственным архитектору внутренним чутьем пропорциональности вместо того, чтобы просто творить мазню как Бог на душу положит.
Вот так и проходила неделя за неделей. Я завершил всю самую тупую часть работы художника (если можно вообще так называть ее), но вновь приходилось ожидать, когда же настроение моря наполнит меня вдохновением, чтобы я смог изобразить те самые полускрытые формы, которые были призваны раскрыть внутреннюю силу духа. Я закончил панель с изображением спокойного пустынного моря, и Морган была поражена результатами моей работы; но это было лишь начало - я был совершенно уверен, что дальше ожидалось большее.
Наконец это свершилось. Проснувшись однажды субботним утром, я выглянул в окно и, вопреки ожиданиям, не увидел печных труб напротив.
Так, - сказал я себе, - что же тогда творится на побережье?
Едва увидев шевелящееся тело тумана, я, естественно, почувствовал знакомую одышку, хотя всю ночь, пока туман собирался за окнами, я проспал спокойно - это лишь еще раз доказывает, насколько тесно астма связана с разумом (хотя, очевидно, знание этого нисколько не помогает).
Я вернулся в дом, чтобы надеть чистую рубашку - одну из тех, которые сестра должна была заштопать, но не сделала этого, будучи полностью во власти эмоций высшего порядка; услышав мой хрип, сестра отказалась дать мне рубашки, заявив, что в моем состоянии я вряд ли буду способен добраться до форта в такой туман. Мне пришлось сходить в ближайший универсам прямо в ночной рубашке; там я купил несколько грубых морских кителей, занеся их на наш счет, и вернулся домой, неся их незавернутыми под мышкой. Как это смутило ее! Она никогда более не повторяла своей выходки. Люди, которые не ценят общественное мнение, имеют большое преимущество перед теми, кто от него весьма зависим.
Затем я отправился к Бирдмору - нашему дорогому врачу - и заставить его вколоть мне полную дозу лекарств.
- В таком состоянии вам не стоит вести машину, - произнес он, увидев мой автомобиль под окном.
- Не думаю, что вам следует волноваться об этом, коль скоро это никак не заботит меня, - ответил я.
- Но как быть с теми, кто может встретиться вам на дороге? - изумился он.
- К, черту их, - ответил я.
- Именно об этом я и беспокоюсь, - заключил он. Ехать через город было довольно сносно; сквозь пелену тумана проглядывал тусклый бронзовый диск солнца. Но стоило мне пересечь подвесной мост и углубиться в болота, как туман сгустился практически до темноты. Думаю, что далее десяти футов разглядеть было ничего нельзя; к счастью дорога была прямая и единственным возможным встречным могла оказаться лишь случайно забредшая корова; все же я вел машину со всей осторожностью, так как по обе стороны дороги находились глубокие, заполненные водой выбоины, а такой седан, как у меня, вполне мог утонуть в одной из них - даже если глубина сего водоема не превышала трех футов.
Я тащился на скорости около десяти миль в час, казалось, целую вечность; но вот я поравнялся с фермой, и Третоуэны, заслышав звук мотора, вышли навстречу. Мистер Третоуэн заявил, что этим утром он не смог добраться до форта на своей машине, так что миссис Трет пришлось преодолеть весь путь пешком. Он умолял меня и не пытаться делать это, но поскольку я знал, что пешком мне дороги не одолеть из-за этого проклятого подъема, то и сказал ему: "чему быть - тому не миновать", и он вздохнул, и дал мне на дорогу молока. Создавалось впечатление, что сегодня Морган приходилось обходиться консервированным молоком.
Я нормально преодолел подъем; помочь в этом было бы крайне затруднительно, ибо он проходил по самому краю обрыва, и сам путь напоминал скорее узкую щель; я едва не слетел на том самом крутом повороте - лишь бруствер спас меня. Кроме того, я сшиб изрядный кусок ограждения, поскольку меня занесло книзу и машину бросало из стороны в сторону, как сумасшедшую. Мне всегда нравятся мощные автомобили - это позволяет почти не отвлекаться на переключение передач, когда спешишь куда-то.
Тем не менее я выжил и даже добрался до вершины холма. Здесь сгустившийся туман буквально омывал мое лицо. Массы холодного воздуха пришли в медленное движение, и туман спускался большими уступами; он оседал даже на внутренней поверхности ветрового стекла - чего ранее я никогда не видел. Я включил основные фары - обычно я пользуюсь ими при быстрой езде ночью, за что окружающие платят мне искренней ненавистью - но это оказалось пустым расходованием аккумуляторов. Тогда я вновь выключил их и продолжал медленно, шаг за шагом продвигаться вперед. Это вряд ли могло привести к потере дороги - тем не менее шансы вот так спокойно катиться до самого моря были весьма велики. Я не видел ни зги - фактически, передо мной маячил лишь капот. Ко всему прочему, пока машина тащилась вверх, радиатор закипел и более походил на самовар на школьной вечеринке - это было не удивительно, если учесть подъем вверх по холму черепашьим шагом, а теперь еще и головокружительную крутизну скалы. Что касается меня, то мне казалось, что больше мне никогда не придется вдохнуть полной грудью.
Наконец я почувствовал, как дорога пошла вниз, миновав наивысшую точку, и поблагодарил Бога за это. Я погудел клаксоном в ознаменование своего прибытия; Морган вышла и открыла передо мной большие ворота, за что я был ей благодарен - я никогда не мог справиться с ними во время одышки. Если кто-нибудь мог выглядеть подобно Повелительнице Волн - так это она: она стояла в клубах тумана в своем одеянии цвета морской волны, и капли влаги блестели на ее волосах.