– Ну, – проговорил клерк, и одно плечо его поднялось. – Пришлось поставить в известность сэра Мортимера. Откуда мы могли знать, что он заболел накануне вечером? Так что я послал письмо за подписью судьи Филдинга. Только недавно лакей принес ответ.
– С чего тогда все эти разговоры о том, что он при смерти? Если он может написать ответ, то состояние его совсем не так уж плохо.
– Ответ написан не самим сэром Мортимером. Письмо нам прислал его врач, доктор Уильям Хантер. Положение действительно не было опасным до тех пор, пока… – Брогден замялся. – Когда сэр Мортимер взял в руки мое письмо, его хватил апоплексический удар, от которого он до сих пор не оправился.
Джеффри всплеснул руками.
– Кто в этом виноват кроме девушки?
– Естественно. Никто никогда не виноват. Что дальше?
– Почему-то примерно в то же время, в половине пятого, пришел еще один врач. Не зная его, миссис Крессвелл и слуги отказались его впустить.
– Его звали доктор Джордж Эйбил?
– Об этом в письме не говорится. Однако, когда сэр Мортимер рухнул, миссис Крессвелл закричала, что надо позвать того, другого врача, наверх, чтобы он присмотрел за сэром Мортимером, пока не придет доктор Хантер. С тех пор оба врача находятся у постели больного; оба считают, что надежды мало.
– Значит, миссис Крессвелл тоже читала ваше письмо?
– Она и дала его сэру Мортимеру. Мы все можем предъявить этой даме свои претензии. – Брогден отошел от окна. – Ну вот, теперь вы знаете, как обстоят дела. Если вы можете поклясться, что девушка не говорила вам, где она намерена укрыться…
– Нет, ничего она мне не говорила. Но у меня есть кое-какие соображения по этому поводу.
– В таком случае вам лучше бы вернуть ее.
– Это только дичайшее предположение; вполне возможно, что абсолютная чушь. Кроме того, если я даже и отыщу ее, как мне вернуть ее в Ньюгейт сегодня вечером: ворота закрываются в девять. После девяти их не откроют даже самому королю.
– Я отправляюсь на Сент-Джеймсскую площадь, – сказал Брогден, – и постараюсь сделать, что смогу. Его честь вполне устроит, если вы доставите девушку туда, с тем чтобы сэр Мортимер мог ее увидеть. Если он выживет, что маловероятно, не исключено, что он откажется от обвинения против нее. В любом, случае…
Пламя свечей, заколебавшись от сквозняка, бросило широкие колышущиеся блики на картину, изображающую Венеру и Марса. Брогден сделал еще несколько шагов по направлению к Джеффри и стоял, глядя прямо на него, крепко стиснув кулаки и прижав руки к бокам.
– Лучше будет, если вы найдете ее, – произнес он, – Лучше будет, если вы найдете ее. Лучше будет, если вы найдете ее.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Выстрелы над озером
Далеко вверх по реке, мимо полей и деревьев, растущих на том берегу, где располагается Челси, плыла лодка.
Лодочник размеренно греб, налегая на весла. Белый глаз луны отражался, мерцая, в легкой ряби, плывущей навстречу лодке. Влажный ветерок обдувал сидящего на носу Джеффри, забираясь ему под шляпу и парик. Откуда-то из-за деревьев подкрались по воде робкие звуки музыки, усиленные ничем не нарушаемой тишиной. Поначалу Джеффри едва мог различить их сквозь скрип уключин.
– Пусть мне повезет, – молился он про себя. – Пусть хоть раз упадут кости как надо. Ведь если я ошибся – а это вполне может случиться, – у Пег нет больше шансов, и, значит, я снова ее подвел.
Что-то пробурчал лодочник. Глядя через плечо, он начал табанить левым веслом и, гребя правым, развернул лодку в сторону Челси.
– Приехали! – возвестил он. – Вам нужно было к Больничной пристани или в Рэнилег?
– Я же сказал: в Рэнилег.
– Точно. Я так и помню. Там в ротонде сегодня маскарад. У них почти каждый вечер или концерт, или маскарад. Только что это вы за такой странный тип, что отправляетесь ночью в Рэнилег по воде?
– У странного типа есть на то свои причины.
– Это уж точно, осторожно, приятель!
Нервы у Джеффри были на пределе. Он встал лицом к лодочнику, который сидел сейчас спиной к берегу, и огляделся.
В этой заброшенной местности к востоку от деревушки Челси – кучки заблудившихся домишек – возвышались два строения, освещенные бледным светом луны. Слева находился сложенный из потемневшего кирпича массив Королевского госпиталя, где сейчас спали запертые в этом нищем приюте ветераны прежних войн. Справа поднималась раковина ротонды увеселительного сада, отделанная внутри с невиданной роскошью. Оба здания находились в глубине парка и были отделены от реки ровными рядами деревьев. Королевский госпиталь уже погрузился в темноту. Что касается ротонды, – внутри она вся сияла огнями и гремела праздничными звуками марша, который наяривал огромный оркестр, – то за ее окна, закрытые бархатными шторами, проникали наружу лишь узкие полоски света и – изредка – музыка.
Сильно загребая веслами, лодочник поднял голову и обратил к Джеффри лицо, черты которого несколько искажал лунный свет.
– Днем – другое дело. Когда в парк едут гулять. А вечером, на маскарад, когда джентльмены – все пьяные, а леди – почти что без одежды, – тогда никто по воде не едет. Я такого не слышал. Тогда едут по суше, до Рэнилегской дороги и по ней – прямо к ротонде. У задней калитки в саду – там даже сторожей нет.
– Совершенно верно.
– Это я знаю, – добавил лодочник заговорщицки. – Уж я-то знаю.
Он перестал грести. Лодку слегка развернуло, она проплыла еще немного и ткнулась в каменные ступеньки пристани. Лодочник ухватился за металлическое кольцо, вделанное в ступеньку, и удерживал лодку.
– Ну, выходи. – Голос его зазвучал резко и грубо. – Это у тебя пистолет, там, под камзолом, так? Ты ведь бандюга, так? А дружок твой тебя уже здесь поджидает, нет, скажешь?
– Дружок?
– На военного похож, в синем камзоле с белой жилеткой. Здоровый, а ступает, как кот. А-а! Догадался, про кого я говорю!
– Да, я думаю, про майора Скелли.
– Ну, вы там грабьте кого хотите, а я никого не трогаю. Так что заплати – от Миллбэнк досюда – и проваливай.
Джеффри выпрыгнул на пристань. На крик лодочника он обернулся и протянул руку, в которой были зажаты деньги.
– Вот плата, – сказал он. – Вы не согласитесь подождать меня?
– Я – нет! Можно подумать, будто у нас только одна виселица – в Тайберне, так? Нет, куда ни пойдешь, в какую сторону – везде развешаны рядами: знай, мол. И половина – грабители и разбойники. Подождать? Только не я!
– А если еще столько же? – спросил Джеффри, разжимая кулак.
С жадностью лодочнику было не совладать, и из уст его посыпалась отчаянная брань.
– Тише! Не так громко!
Брань перешла в шепот, уносимый холодным речным ветром.
– Хотите – верьте, хотите – нет, я не вор и не грабитель. А поплыл я от Миллбэнк, хоть это и рядом, потому что у меня нет билета, чтобы войти со стороны ротонды. К тому же на маскарад я все равно не собираюсь. У меня дело к некоему Чарлзу Пилбиму и его жене; они живут в коттедже при парке. Это совсем ненадолго.
– Старина Чарли Пилбим! Он следит за парком? А что вам до него?
– Неважно. Так подождете?
– Конечно. Но если я услышу стрельбу…
– А что, этот мой "дружок" – он вооружен?
– Так же, как вы; шпага и пистолет.
– Тогда, возможно, услышите. Но если уедете не дождавшись меня, это может стоить вам жизни. Понятно?
Лицо, освещенное светом луны, исказилось еще более; лодочник выругался. Джеффри бросил монету в лодку. Он взбежал по ступеням пристани и заспешил по аллее мимо госпитального сада к калитке в каменной стене на противоположной стороне парка.
Калитка, где днем с посетителей сада взималась входная плата в полкроны, была заперта. С трудом – мешали шпага и пистолет под камзолом – Джеффри вскарабкался на стену и спрыгнул в тень по другую ее сторону.
Там он немного постоял и огляделся.
По обе стороны выложенной дерном площадки, в глубине которой находилась эстрада, где обычно выступали жонглеры и фокусники, шли обсаженные тополями аллеи, ведущие к ротонде, расположенной примерно в двухстах ярдах.
"Похож на военного, в синем камзоле с белой жилеткой. Здоровый, а ступает, как кот".
Джеффри направился по левой аллее.
Ветер что-то нашептывал, кружа в верхушках деревьев и перебирая листья. Шум его легко мог затеряться среди звуков веселой музыки, несущейся из ротонды. Но шепот ветвей все равно был слышен, и видны были тени, мелькающие вокруг, а идти надо было осторожно, даже по песку. Он представил себе ротонду изнутри: два ряда отдельных лож, малиновые бархатные занавески которых образовывали полукруг, идущий по застеленному ковром полу. В зеркалах отражалась колонна в центре зала, вся увешанная лампами, напоминающими цветы на длинных стебельках; где-то под потолком, с которого свисали двадцать три люстры, пели скрипки. Двери лож на первом этаже открывались прямо в сад, который намеренно не освещался, дабы не мешать забавам участников маскарада. Существовало множество эпиграмм, описывающих людей, которые приходили сюда только затем, чтобы целый вечер ходить вокруг колонны, разглядывая остальных посетителей ротонды и демонстрируя себя.
Потоптаться мужчин зазывают балы
На коврах, уж давно не зеленых.
И зловеще топорщатся шляп их углы,
И склоняются в низких поклонах.
А прекрасные девы, идя в маскарад,
Только шлейфом себя украшают
И, гуляя по залу, – вперед и назад, -
Целый вечер паркет подметают.