– Здравствуйте, – строго сказал чиновник самому себе. – Поищите мне списки… Те самые… Кто меня интересует? Сейчас… – Безбожно коверкая, он назвал фамилию отца. – Есть такой?.. Номер третий? Почему? Номером третьим он был еще в прошлом году… Ах, вкралась ошибка! Понятно… Впредь прошу вас быть аккуратней!
Из великого множества разнообразных карандашей, ручек, фломастеров и стеклографов, украшавших его письменный прибор, чиновник выбрал один, наиболее подходящий к такому случаю, и в левом верхнем углу заявления наискосок начертал – «Не возражаю». Затем, полюбовавшись своей работой, он выставил неразборчивую дату и еще более неразборчивую подпись.
– Вот видите, как быстро все уладилось, – с подозрительной благожелательностью сказал чиновник. – Администрация леса старается работать без ошибок и проволочек… А теперь пройдите в одиннадцатый кабинет.
– Спасибо, – сдержанно поблагодарил отец и снова дернул сына за рукав.
– Спасибо, – буркнул тот, но уходя все же не выдержал и с порога показал чиновнику язык.
Одиннадцатый кабинет служил узилищем для референта по общим вопросам, мужа необычайно подвижного и энергичного, обладавшего к тому же невнятной, захлебывающейся речью и чумовым выражением лица. Простейший вопрос он мог излагать часами, расцвечивая его совершенно не обязательными подробностями, ничего не поясняющими примерами и всякой пустопорожней болтовней. При этом подергивал левым плечом, обеими руками подтягивал штаны, гримасничал и панибратски подмигивал слушателям.
Очередных посетителей он встретил чуть ли не с распростертыми объятиями, а на заявление накинулся с таким энтузиазмом, как будто целый день только его и дожидался. Читал референт быстро, с нескрываемым интересом, то морщась, как от зубной боли, то удовлетворенно кивая головой. Отец и сын терпеливо ждали, стоя на вытоптанном коврике в двух шагах от письменного стола.
– Нет! – трагическим голосом вскрикнул вдруг референт. Можно было подумать, что он прочел, как минимум, свой смертный приговор. – Нет! Нет, нет и еще раз нет! Не могу! Даже и не просите!
Швырнув заявление на стол, где оно сразу же затерялось среди вороха таких же бумаг-близнецов, он, как ошпаренный, забегал по кабинету.
– А как же резолюция отдела регистрации? – спросил отец. – Вы же видели, там черным по белому написано – «Не возражаю».
– Это какая-то ошибка! Или уловка! Что значит – не возражаю? Не возражаю, но и не настаиваю! Ведь можно было написать – «К исполнению!» или хотя бы так – «Изыскать возможности!» Не возражаю – это то же самое, что ничего! Он не возражает, а кто-то другой, представьте себе, возражает! Это не резолюция, а пустое место! Отписка! Мне она не указ! Я принципиально против! То, что вы затеваете, – опасно! Особенно в эту пору года! Особенно вам! Я прекрасно помню ваше личное дело! С таким личным делом вас на кладбище не возьмут! Сейчас вы в этом сами убедитесь! Достаточно заглянуть в медицинскую карту!..
Он принялся лихорадочно рыться в кучах бумаг, загромождавших не только его стол, но также стулья и подоконники. Не обнаружив искомого, референт полез в сейф, где эти бумаги громоздились уже целыми монбланами. Причем никакой разницы в степени секретности документов, хранившихся навалом на столе и под замком в стальном несгораемом ящике, не существовало. Просто в сейф сваливалось первое, что попадало под руку во время очередного аврала, предшествовавшего визиту какого-нибудь высокого начальства.