– Когда ты захочешь меня, мой мальчик – а это рано или поздно непременно случится, даже не сомневайся! – обратись к моей фрейлин, – объявила мне Лилит глубоким грудным голосом, явно имея в виду Клавку. – Но смотри, чтобы это не было слишком поздно!
Клавка оторвалась от поцелуя и пронзила меня взглядом полным мстительного торжества.
Поклонившись Царице Тьмы, я, в смятении отступил. Вообще-то, согласно заповедям ритуала, я не должен был обращать на всю эту нечистую братию никакого внимания, никак на них не реагировать и не вступать ни с кем ни в какие контакты, иначе вызов Главного Нечистого будет прерван. И тогда в меня мог вселиться какой-либо простой бес или кто-то еще из тех, кто метался вокруг меня. И я для обычных людей в нашем мире стал бы каким-нибудь одержимым, кликушей, черным колдуном или еще какой-либо неадекватной личностью. Поэтому я больше ни на кого не реагировал. Я просто устремил взгляд в зеркало, ожидая появления Самого.
В тонком мире, где я теперь пребывал, зеркало выглядело совсем не так, как нам обычно представляется. Оно, скорее, напоминало какой-то темный провал, словно распахнутое в безлунную ночь окно, когда за ним не видно ни зги. Я вперился в зеркало неподвижным взглядом и стал взывать: "Люцифер! Люцифер!"
Согласно правилам вызова, я должен был сделать это не менее трехсот раз. Конечно, я не считал, сколько взываний я сделал, но в какое-то время, когда уже порядочно устал от своих мысленных призывов, обнаружил, что из зеркала начал медленно распространяться лунный свет и за ним стала проявляться все более отчетливо некая картинка. Когда она приобрела более-менее различимые очертания, я увидел в Зазеркалье мрачные горы, озаряемые огнедышащими вулканами. Потоки лавы стекала с них в ущелья, как кровавые раскаленные слезы. С грозового неба, из свинцовых туч, смешанных с вулканическим дымом, падали камни и град, сыпался пепел, хлестали молнии, рассекая окружающий мрак. Раскаты грома и взрывы вулканов, озарявшие алыми сполохами черное небо, сливались в общий ужасающий грохот, дыхание перехватывало зловоние серных испарений, прорывавшихся из Зазеркалья даже сюда, в комнату.
Там, в горах, я видел пещеры и гроты, и входы и выходы из них были зарешечены железными прутьями. Крылатые демоны и козлоногие чудища, со сверкающими мертвенным огнем глазами, кружили среди них и бродили по скалистым тропам. Иногда они исчезали в пещерах и когда появлялись оттуда вновь, то нередко их отвратительные злобные морды и когтистые лапы были перепачканы кровью. И тогда из подземелий доносились стоны и душераздирающие мученические вопли, мешающиеся со злорадным ревом и торжествующим бесовским хохотом.
Между этими угрюмыми горами и порталом Зазеркалья, где я стоял, зияла разделяющая нас бездна. И вдруг я заметил, как от ближайшего ко мне утеса к зеркалу устремился луч – лунная дорожка, которая все крепла и ширилась, пока не превратилась в превосходный лунный мост. С той стороны моста в мою сторону двинулись две фигуры, одна из них чуть опережала вторую, следовавшей за первой, как верная тень. По мере их приближения ко мне я узнал того, кто шел чуть поодаль – это был Баал-берита. Первым же, упругой походкой тренированного спортсмена, размашисто и мерно, почти не сгибая ног в коленях, шагал человек во всем черном: и плаще, и шляпе, и остроносых туфлях, и развевающемся шарфе, и круглых очечках для слепых и такой же, блистающей лаком, тростью в правой руке.
Когда он подошел поближе – к границе Зазеркалья, я увидел жесткие кудри его черных волос, одна куделька которых из-под шляпы выбивалась на лоб, резко контрастируя с его фарфоровым челом. Маленькие очки прятали его глаза, но не уродовали его облик и не могли скрыть скорбные тени под ними, особенно на фоне, словно изваянного из мрамора лица совершенных пропорций и нечеловеческой мужской красоты. И тут меня словно прожгло молнией, я узнал его – это был тот самый человек в трамвае, который некогда посоветовал мне купить лотерейные билеты, хотя теперь в его облике и произошли некоторые перемены!
При его появлении, вся нечисть, крутившаяся вокруг меня, пала перед ним ниц, козел спрыгнул с кровати и распластался перед ним так, как из всех четвероногих это могут делать только бульдоги – задние ноги простерлись назад, а передние вперед и в стороны, лоб он прижал к полу, выставив вперед крутые рога. Лилит встала перед ним на одно колено и поцеловала его правую кисть, после чего прижалась к ней своей щекой, словно маленький покорный ребенок к руке сильного и любимого отца. Малыш Каин сел на пол и обвил его ногу, сомкнув глаза в какой-то сладостной дреме.
– Великий Люцифуг Рофокаль – Король Мира! – торжественно воскликнул Баал-берита, сделав мне знак встать на колени.
Я едва не потерял равновесие – так вот он кто, этот черный человек из трамвая – сам Дьявол!
В замешательстве я не знал, как поступить – последовать ли совету писаря Ада или оставаться стоять на ногах, как был, ведь, как ни крути, но я не был подданным Дьявола. Между тем Люцифер сквозь очки пробирал мне своим взглядом не только тело, но и саму душу, и я чувствовал себя перед ним стыдливо голым. Тем временем, Лилит встала с колена и зашла за спину Дьявола с другой стороны от Баал-берита. Она застыла, как изваяние, с интересом вперилась в меня, словно неискушенный зритель в фокусника, ожидающий от него первого чуда. Люцифер ждал. Ждали, замерев на своих местах, и все остальные. Воцарилось напряженное молчание ожидания всеобщей смерти.
В какой-то момент я понял, что, встав перед Ним на одно колено, как Лилит, я не унижу себя, как остальные бесы, павшие ниц, но проявлю уважение к Величайшему и просто соблюду протокол. Честолюбие и животный, до икоты, страх, ледяными когтями сжавший мне сердце, боролись во мне. И, в конце концов, я встал на правое колено.
Люцифер, с небрежной величавостью, присущей только истинным повелителям, обладающим безграничной властью, протянул мне свою мертвенно-белую, в синих прожилках вен под тонкой кожей, прохладную руку, на которой блестел золотой перстень с огромным круглым рубином, изображавшим Печать Мендеса – то, что немыслимо было сотворить с камнем на земле, оказалось возможным в Аду.
Я прикоснулся губами к благоухающей какими-то духами или мазями руке и ощутил на них легкий ожог, словно пронес огонек зажигалки мимо сигареты близко к губам. Мое тело сотрясла сладострастная конвульсия, будто я получил оргазм высшей пробы, ни с чем ни сравнимый, вперемежку с острейшей болью, от которой хотелось умереть тут же и вручить Ему душу.
После чего Люцифер благосклонно кивнул головой, убрал свою руку, и все встали, в том числе и я – ошеломленный никогда не ведомыми мне прежде ощущениями и все еще под их впечатлениями. И в это время за моей спиной полилась какая-то торжественная и скорбная музыка, волнующая слух пещерными страстями, – это была узнаваемая мелодия из "Валькирий" Рихарда Вагнера. Я оглянулся: бесы, имевшие при себе музыкальные инструменты, выстроились полукругом в секстет и благочинно играли без всяких там бесовских выкрутасов, и дирижировал ими сам великий композитор!
Образ Вагнера был мне знаком по его немногим, но известным портретам. Он стоял спиной ко мне и лицом к музыкантам, так что в обычном ракурсе была видна только одна его каштановая шевелюра, с торчащими на щеках бакенбардами.
Но ты помнишь, мой милый читатель, что в астральном мире видно всего человека и любой предмет сразу со всех сторон, так что одновременно я видел и его композитора. Описывая же вообще данную ситуацию с ритуалом вызова, я все явления и сцены перевожу на понятные нам образы, хотя, конечно, все реально выглядело совершенно иначе.
И я поразился лицу Вагнера – все же, как он был сильно похож на Адольфа Гитлера! Те же резкие черты лица, гипнотический взгляд темных глаз, одновременно устремленных и куда-то в себя. Только он был без этих чаплинских усиков фюрера. Может, фюрер и любил Рихарда не столько за его величественную музыку, сколько за внешнее сходство?
Впрочем, вся нечисть при появлении своего Повелителя держалась с благоговейным почтением, словно здесь только что был не оргический шабаш, а светский бал.
– Молчи, я знаю, чего ты ждешь от меня, милейший, – обратился ко мне Люцифер тихо и без тени пафоса, который, казалось, должен был бы присутствовать при торговле душами, а так, будто речь шла о сущей безделице, вроде, продаже билетика в трамвае. – Но, у тебя еще остался выбор, и ты можешь вернуться к обычной жизни. Помни, насильно к себе я никого не тяну, как вещают слуги Распятого. Итак, твое последнее слово?
Тональность Его голоса была весьма необычной, благосттной, таковой, какой я никогда не слышал ранее – словно где-то вдали, в туманной дымке просыпающейся весны малиновым звоном всколыхнули утро серебряные колокола. Она действовала, как бальзам на свежие раны и пьяняще кружила и туманила голову, словно дым опиумного кальяна. Зачем было продавать Ему душу? Он только заговорит с тобой, прикоснется к тебе, и всё – ты уже добровольно становишься Его вечным пленником…
– Я уже все решил, – с внутренней твердостью сказал я, но голос мой все же дрожал неуверенностью, и я почему-то медленно, но неостановимо слабел, мышцы тела отказывались подчиняться моей воле, и я с неимоверным усилием пытался удержаться на ватных, подкашивающихся ногах.
– Хорошо! Баал, – обратился Люцифер к своему спутнику, – покажи сударю наши обители, он должен иметь представление о своем вечном доме.
Баал-берита мягким, кошачьим шагом приблизился ко мне и подхватил меня, уже готового упасть в обморок, под руку:
– Добро пожаловать в Ад!