Она подскочила, рванула было прочь, но куда там… У девушки оказались влажные тёплые ладони, от неё пахло лесной земляникой и смородиновым листом. И от спеси мало что осталось.
- Почему луковое? - неожиданно спросила она.
- Хм… Ну, скажем так… От лука ведь плачут, верно? Ну вот, у меня на родине так говорят о человеке, который по жизни выдаёт такие финты, что и смех, и слёзы. Говорят с иронией.
- Опять взялся мне тыкать? Хамло.
- Мне уже не до церемоний, детка. Прости уж. Но я с тобой нереально задолбался. Хватит. Пойдёшь, куда скажу, и не о чем больше спорить.
- Пусти!
- Тут поблизости больше не найдётся глупых мужиков с косами, которые обязаны тебе своей безвременной гибелью. От которых опять придётся тебя спасать.
- Меня!.. Словно не свою шкуру выручал!
- Твою тоже, заметь. А ведь тот дуболом мог тебя и поймать.
- Не поймал бы. Куда ему. Ты же не поймал!
- Я-то как раз поймал, заметь. Ладно. Пошли.
- Куда?
- Искать обратный путь в Ачейю. И не вынуждай тебя тащить, а то придётся тебя прижать… Кстати, твоя подсказка может оказаться полезной. Да-да, я умудрился отправиться в погоню за юной аристократкой, не прихватив с собой карт. Мои спутники наш след уже давно потеряли, придётся нам теперь в свою очередь их искать.
- Полагаешь, я и в самом деле стану тебе подсказывать дорогу?
- Госпожа вправе сделать выбор. Или я получу подсказку от госпожи, или буду вынужден привязать госпожу к дереву, чтоб госпожа не сделала ноги, пока я буду лазить на скалу, осматриваться.
- Не посмеешь, - прошипела девица.
- Проверим?
- Мерзавец. Выкидыш ослицы.
- Так и быть, если сейчас госпожа закроет рот и станет слушаться, никому не расскажу, как неподобающе госпожа выражается.
- Твоих одолжений мне не надо!
- Хочет не хочет госпожа, а вынуждена будет мои одолжения принять.
И я перехватил её поудобнее, чтоб уж наверняка не вырвалась. Впрочем, пусть и вырывается, уж теперь убежать не сможет.
- Я хочу есть, - решительно заявила девчонка.
- Сочувствую. И присоединяюсь. В седельных сумах моего пластуна есть паёк.
- Не собираюсь помогать тебе искать обратный путь!
- Очень глупо. - Я подтащил аристократку к дереву, притулившемуся у рослого скального пика, прижал и завернул ей руки за ствол. Верёвка у меня с собой была, замотана прямо под поясом, и узлы я завязал на совесть, прекрасно понимая, на что рассчитывает девочка - вывернуться из пут, пока я буду лазать наверх и осматриваться. - Ну, придётся меня подождать.
- Чудовище.
- Да, отчасти.
Когда я спускался, за мной следил белый от ярости взгляд. Но больше девушка не пыталась оскорбить меня, и когда узлы ослабли, не попыталась вырваться, а принялась равнодушно растирать запястья. Держалась она с таким нарочитым достоинством, что я заподозрил неладное, но до поры до времени предпочёл обойтись без вопросов.
- Идём. Вот туда. Собственно, не так и далеко. К утру наверняка дойдём.
- Я устала.
- Госпожа намекает на то, что мне придётся её нести?
- Убери от меня руки. Сама пойду.
Мы брели по лесу с большим трудом - что она, что я только теперь осознали степень своей усталости. В общем-то, девушке, конечно, приходилось намного труднее, чем мне, нужно было тащить её за руку. Она не упиралась, нет - просто выбилась из сил и брела, спотыкаясь, явно из одной только гордости не ложилась на землю со словами: "Да пошли вы все в баню, я устала". В очередной раз покосившись на неё, я сдался.
- Предлагаю госпоже всё-таки передохнуть немного. Сейчас наломаю лапника, кину сверху куртку - госпожа сможет поспать.
- Откуда такая заботливость? - Шехмин посмотрела на меня с подозрением.
- Просто по-человечески жалко уставшую женщину. Что в этом такого?.. Ради бога, почему такой взгляд? Я не изнасилую и не съем госпожу, пока она будет спать. Торжественно клянусь. Ну, что опять не так?
- Столько беспокойства об обречённой…
- Обречённой на что? - Я предпочёл наломать веток с ближайшего куста, чтоб ни на миг не выпустить девушку из поля зрения. - Как понимаю, брак госпожу ждал бы в любом случае. А мужчина, заполучивший в жёны даму более родовитую, чем он сам, обязан обращаться с супругой уважительно, так что госпоже ничего страшного не грозит.
- Может, хватит лгать? Считаешь, я поверю, что ничего более страшного, чем неравный брак, меня не ждёт?
- Я же всё объяснил. Всё разложил по полочкам. Где в моих рассуждениях изъян? Что в них свидетельствует о том, что меня могли ввести в заблуждение при постановке задачи?
- Ты объяснил. И при этом вёл себя настолько вызывающе и нагло, что… Считаешь, я поверю, будто офицер станет настолько откровенно нагличать с женщиной благородного происхождения в ситуации, если предполагает, что эта женщина может остаться в живых? Ведь в этом случае месть рано или поздно последовала бы.
Я вдруг сообразил, что фамильярность в этом мире имеет значение куда большее, чем у меня на родине. Там на фамильярность можно было обидеться, срезать ответной язвительной фразой, ну, в морду дать. Здесь же это могло быть приравнено к тягчайшему оскорблению, к покушению на честь и достоинство, привести к многолетней вражде семей и прочим страшным, необъяснимо тяжёлым для меня последствиям пары-тройки оброненных фраз. Разумеется, в случае с представителями низших социальных слоёв всё проходило легче и проще, но у них и жизнь ведь проще. Там могли отреагировать привычным для меня образом. Дать в морду - да и всё. До следующего раза.
Давно пора бы привыкнуть мерить свою нынешнюю жизнь новыми мерками. Отойти от прежних. Но как невыносимо трудно отрывать от себя впитанные с детства мерки и условности, привычки и взгляды. Просто как присохшие к ранам бинты - и больно, и неохота, и всё равно надо.
- Прошу госпожу послушать меня. - Свалил охапку веток и действительно накинул сверху куртку. Ночь пронизывал прохладный ветерок, но мне с моими привычками он был даже приятен. Я мог запросто продержаться до утра и без куртки, тем более что спать-то мне не предстояло. Зря, что ли, гонял за девчонкой с таким упорством, не для того же, чтоб заснуть и дать ей бежать. - Я - не уроженец Империи. Я чужак. У меня на родине, что логично, другие традиции. И если я оскорбил госпожу своей манерой говорить, то прошу прощения. Я сделал это по незнанию.
- Думаешь, поверю?
- Уверен, что госпожа не очень-то хочет верить. Однако я клянусь, что мне было сказано - дочерей лорда Ачейи предполагается повыдавать замуж.
- И ты совсем не боишься моей мести?
- Мести? Я нахожусь под покровительством госпожи Солор, уж она, надеюсь, как-нибудь защитит меня от мести леди Шехмин. А?
- Я слышала, у госпожи Солор дела идут не так хорошо, как раньше?
Мне оставалось только поджать губы - пленница наступила на больную мозоль. Но не признаваться же, в самом деле, что я и сам засомневался в собственном будущем. Не её это дело.
- Пусть её светлость перестала быть главой Генерального штаба, но она остаётся родовитой аристократкой. Куда более родовитой, чем Ачейи. Я прав?
- Пожалуй, - вздохнула девушка, укладываясь на охапку веток и куртку. - Но ты меня не убедил.
- Разве это является моей целью? Да мне по большому счёту наплевать, верит ли мне совершенно посторонняя женщина, или нет. Отдыхай.
- Я всё тебе припомню.
Её угрозы оставили меня совершенно равнодушным. Чтоб не отключиться и заодно не замёрзнуть, я принялся расхаживать взад-вперёд. Иногда ноги запинались о корни дерева или ветку - сказывалась усталость, - но по-настоящему на этом этапе изнеможения я уже не ощущал. Была лишь леность, слабость тела и сознания, невозможность задуматься о чём-нибудь, поэтому приходилось просто ходить из стороны в сторону и пялиться в темноту. Заснувшая Шехмин теперь казалась мне совсем девочкой, слабой, трогательной, беззащитной. Жалость, встрепенувшаяся во мне, пробудила к жизни и чисто физические переживания. Заболели ноги, голова стала казаться тяжёлой.
Но ничего. Это всё вполне выносимые тяготы.
Я дождался, когда меж стволов потёк едва ощущаемый белёсый свет, и разбудил спутницу. Она дрожала в ознобе, с трудом поднялась на ноги, уже не заботясь о том, чтоб хранить лицо и осанку. Я укутал её в свою куртку, хотя и сам бы не отказался утеплиться. Ну ничего, на ходу согреюсь. Лес, окружавший нас, в предрассветном мареве казался чужим, неживым, угрожающим. Но он был беззвучен, а в нашем положении это было важнее всего остального. Настоящую угрозу сейчас представляли только разгулявшиеся банды мародёров - с регулярной армией в этом месте и в это время встретиться невозможно.
До ущелья мы добрались, когда солнце уже поднялось высоко и даже начало припекать. Почувствовав впереди чьё-то присутствие, я сделал пленнице знак, чтоб вела себя тихо, но девушка никак не отреагировала на мои жесты. Вырваться и убежать она тоже больше не пыталась. Поверила? Или физическое изнеможение отняло жажду борьбы за свою жизнь? Второе куда вероятнее. Усталость подобна смертному сну, который подкрадывается к замерзающему. Она лишает воли.
- Эй! - окликнул я бывшую гладиаторшу, свою подчинённую, едва только узнал её со спины. - Долго искали.
- Трудно было найти, командир, - в пару прыжков она оказалась рядом и сразу потянулась к Шехмин. - Прошу госпожу дать мне руки… Не сразу можно было сообразить, куда именно командир свернул. Сперва решили, что пошёл вдоль предгорья, а не к посёлку спустился, ведь это небезопасно.
- Знаю. Но что было делать? Как госпожа Шехмин?
- Сейчас посмотрю, - бывшая гладиаторша сбросила на землю плащ, помогла девушке улечься и занялась ею.