Наконец, где-то вдалеке послышался звук подъезжающего авто. В паре метров от меня машина резко затормозила, и из неё с криками выбежала девушка. Дальше всё как в тумане: её истошные, оглушающие вопли, сбежавшиеся, казалось бы из пустоты, на дикие возгласы соседи, сирена "Скорой помощи", носилки. Мне больше не хотелось жить, мысленно я молила Бога, чтобы он забрал меня и прекратил эти муки. Я слышала звук своего затихающего сердцебиения. Меня занесли в "Скорую" под финальные аккорды моего разбитого сердца.
Глава 3. Выдыхая жизнь
Открыв глаза, я поняла, что нахожусь в палате. Очевидно, в реанимации. К моей груди был прикреплен какой-то тонкий красный проводок, а в руке красовалась игла от капельницы. Я прислушалась: моё сердце еле-еле, но всё же работало. Удивительно: как мне удалось выжить? Я была твёрдо уверена, что там, в машине, под пристальным взглядом медиков, оно остановилось. Аппарат рядом с койкой издавал короткие звуки, схожие с мышиным писком. Я попыталась встать, но ничего не вышло. Первая мысль, пришедшая в мою голову – я сломала себе позвоночник и навсегда останусь инвалидом. Не успела я подтвердить её или опровергнуть, как в палату зашли двое: моя мама и врач. Бедная мамочка… На ней лица не было! Наверное, всю ночь изводила себя, бедная. Но ничего, я ведь жива, это главное.
– Но она ведь… живая, верно? – спросила мама, взглянув на доктора, а потом переведя взгляд на меня.
– Сложно сказать. Аппарат поддерживает её сердце, но мозг… Даже если она и очнется, то, скорее всего, её жизнь изменится не в лучшую сторону.
– Она останется инвалидом?
– Если придёт в сознание – да. Мне жаль.
Мама закрыла лицо руками.
Как это "если придёт в сознание"? Вот она я. Вполне себе живая и здравомыслящая…
– Могу я побыть с ней несколько минут?
Врач кивнул и вышел из палаты, аккуратно прикрыв за собой дверь. Мама присела на край кровати, вытирая выступившие слёзы.
– Мам, не надо плакать, – произнесла я, попытавшись поднять руку. Но мать, будто не слышала меня, она продолжала утирать слёзы, что-то беззвучно произнося губами.
– Милая, – начала вдруг она. – Не знаю, слышишь ты меня или нет… Передо мной сейчас стоит очень трудный выбор, и я не знаю, что мне делать, Светочка, не знаю. Я не могу смотреть на тебя такую… Моя спящая красавица… – мама дотронулась до моей щеки, но я ничего не почувствовала. Происходило что-то, что вызывало у меня массу вопросов, которые, судя по всему, останутся без ответа. – Я приняла решение, доченька. Надеюсь, ты простишь меня, это ведь ради твоего блага. Я хочу, чтобы ты была свободна, чтобы обрела покой… – мама вновь заплакала. Я не понимала, к чему она клонит. Какой покой? Какая свобода? Что ещё за решение? – Сестра! – крикнула она, немного успокоившись. Через секунду в палату вошла молодая девушка в белом халате. – Позовите Андрея Павловича. Скажите ему, что я готова, хорошо? – девушка кивнула, одарив маму грустным, но понимающим взглядом, и вышла из палаты. – Прости меня, принцесса, я так люблю тебя… – мама уже не скрывала слёз. Они ручьем текли из её покрасневших глаз. Через пару минут в палату вошёл врач, которого я видела после того, как очнулась. Он встал рядом с мамой, положил руку ей на плечо и произнёс:
– Я понимаю, как вам трудно было принять это решение, но, поверьте, вы все сделали правильно, – помолчав, он протянул маме лист и ручку.
– Что это? – спросила та, пробегая глазами по тексту.
– Здесь всё то же самое, о чём мы говорили в кабинете, только в письменном виде. Всё должно быть официально, сами понимаете.
Женщина кивнула, взяв документ. Быстро расписавшись, она протянула лист обратно доктору.
– Что ж… – протянул он. – Если хотите, я дам вам пару минут попрощаться.
Нет, не надо, мам, только не это. Я никогда не любила долгие прощания, от этого только больнее уходить.
Словно прочитав мои мысли, мама отрицательно покачала головой. Наверное, она боялась передумать, изменить решение в самый последний момент. Я видела, с каким трудом она сдерживает слёзы, представляла, как тяжело ей будет по вечерам в пустой квартире, что она будет испытывать, принося цветы мне на могилу. Да, я поняла, что мертва. Фактически мертва. Единственное, что держит меня здесь – этот бездушный аппарат. Но это уже не я. И никогда не буду собой. Так пусть уж так, чем очнуться и стать обузой своей семье. Я не злилась на маму. Я была ей благодарна.
Подойдя к моей койке, врач молча взглянул маме в глаза. Не надо, мамочка, не плачь. Ты сильная, ты справишься.
Я смотрела на мужчину, подошедшего к аппарату, так противно пищащему все это время. В прекрасно знала, что сейчас произойдёт и смирилась с неизбежностью этого события. Единственное, что не давало мне покоя – Антон. Безнаказанность содеянного им, то, с каким цинизмом он смотрел на меня в последние часы моей жизни, яд в его словах… Это злило. Ради мести, пожалуй, я бы осталась жить, но поздно.
Всё произошло почти моментально, но запомнилось мне очень ярко и красочно. Врач поочередно нажимал на кнопки, находящиеся на аппарате. Нажимал медленно, будто продлевая удовольствие… С каждым его движением и жестом, я всё больше и больше теряла чувство реальности, обретая некую лёгкость и свободу. Моё сердце заметно снизило темп. Я почти не улавливала его стук. И вот аппарат издал знакомый мне пищащий звук. Пронзительный, долгий, не смолкающий. Он долго ещё звучал вокруг меня, пронзая пространство, в которое я медленно поднималась. Или опускалась? Понять трудно. Я ушла. Ушла, наполненная гневом, взявшимся почти из пустоты. Гневом, опутавшим меня с ног до головы. Гневом к тому, кто бросил меня умирать посреди заснувшей дороги на глазах у десятков любопытных зевак. Этот гнев… Он не отпустит. И я точно знаю – это ещё не конец. У всего в этом мире есть продолжение.
Глава 4. Тени прошлого
Раннее утро. За окном бушует ливень, сопровождающийся лёгкими раскатами грома. Тяжёлые капли с силой бьют по стеклу, будто просят впустить их в дом. Одиноко. Грустно. Обидно. По привычке я потянулась за мобильным телефоном, чтобы написать сообщение, по привычке желая доброго утра, но тут же вспомнила – она мертва.
С момента похорон Светы прошёл месяц. Ровно месяц назад её не стало, а виновата в этом я. Конечно, мы с Антоном не попали в список подозреваемых, ведь нас никто не видел на месте происшествия, но совесть терзала меня днями и ночами. Я понимала, что, формально, моей вины в том, что случилось, нет, – за рулём был Антон, однако, чувство вины было сильным и глушило все остальные эмоции. Я бросила её там, струсила пойти против Антона… Трудно описать, что творилось у меня внутри: грусть из-за потери подруги, стыд за то, что предала её, боль, жалость к самой себе, определённая доля ненависти к Антону, который уехал в командировку в Прагу, пропустив похороны Светы. А ведь он так любил её. Это не могло быть ложью. Или могло? Я все чаще представляю, что оказалась на месте Светы. Что бы я испытывала? Как себя повела бы? Смогла бы справиться с этим? Слишком много "бы"…
Встав с постели, я проделала приевшийся мне до омерзения алгоритм: умылась, наскоро позавтракала йогуртом и чаем, заправила постель. Взяв телефон, я набрала знакомый номер… Не знаю, для чего я каждый день звонила ей, зачем оставляла все эти сообщения, ведь она их даже никогда не прослушает. Тем не менее, это стало моей привычкой, традицией, ритуалом. Или, вернее будет сказать – помешательством?
В трубке послышались короткие гудки, а затем женский голос произнёс: "Абонент не отвечает, оставьте сообщение после сигнала". Дослушав противный пищащий звук, я, вздохнув, начала:
– Привет, Свет. Месяц… Представляешь, тебя нет уже целый месяц. Я до сих пор не могу с этим смириться, привыкнуть к тому, что ты где-то там, далеко отсюда. Мне сложно принять это. Прости, что не прихожу к тебе на могилу, мне ещё слишком больно. Не могу примириться с этим фактом. Не знаю, слышишь ли ты меня сейчас, но, если слышишь… – я замолчала. Было всё труднее и труднее подбирать нужные слова. – Если ты слышишь, знай – я искренне раскаиваюсь в том, что сделала. Прости, прошу тебя. Тогда я была не в себе. Мне стыдно, что я испугалась, убежала, бросив тебя там, одну. Мои слова ничего не значат, ведь ты даже не прослушаешь все это… Просто прости. Я люблю тебя, Светик, – произнеся последнее слово, я сбросила вызов.
Я понимала, что то, что я делаю – предел. Ещё немного и я окажусь в палате с мягкими стенами, однако, её гибель кардинально меня поменяла.
Дождь, начавшийся с утра, до сих пор не прекратился. Он шёл не переставая вот уже неделю. "Это Ангелы плачут по моей девочке" – так всегда говорила мать Светы. Она возненавидела и меня, и Антона. Последний раз мы виделись на похоронах и не обмолвились и парой слов. Несколько раз я писала ей сообщения, в которых старалась объяснить все, что чувствую и просила прощения, но ответа так и не приходило. Однажды я даже пришла к ним домой с букетом цветов, но отец Светы выставил меня за дверь, в довольно грубой форме попросив больше там не появляться. Я понимаю, что она переживает, и не жду этого – прощения. Я знаю, что сама бы я едва ли простила подобное.
А теперь ещё эта глупая привычка звонить ей. Иногда мне кажется, что я схожу с ума. Стою в пустой квартире и наговариваю голосовое сообщение на автоответчик своей мёртвой подруге. И смех, и грех… Нет, с этим явно пора заканчивать. Найдя в списке контактов номер Светы, я нажала "удалить". "Вы уверенны, что хотите удалить контакт?". Я вздохнула. Не уверенна, но это необходимо прекратить, иначе я просто свихнусь. "Уверенна" нажала я. Контакт удален. Теперь я не смогу позвонить ей. Осталось избавиться от жгучего чувства вины и стыда. Как же было бы здорово, если бы воспоминания так же легко удалялись из памяти.