* * *
С письмом я провозился почти месяц. Изучал каждую букву, переставлял слова, менял местами фразы, обшарил все специализированные ресурсы в интернете, где пользователи обменивались сведениями о внеземных объектах, держал кусок обоев над различными химикатами, в том числе опасными для здоровья соединениями хлора, сканировал с большим разрешением, увеличивая текст до размеров плаката. Я даже рентгеновским аппаратом пытался это письмо просвечивать. Но все безрезультатно. Ничем не помог и знатный уфолог Жуков, к которому я примчался в первую же субботу. У замороженного пионерского фонтана ждал его почти час. Я пришел раньше назначенного времени, а он слегка опоздал.
Сначала Жуков отшатнулся, меня не узнавая, и даже просветлел лицом.
– Да-да, припоминаю, вы мне звонили. Ну, давайте эту вашу штуку…
Я протянул ему обрывок обоев. Жуков неспешно нацепил очки, отступил к фонарю, несколько минут внимательно изучал документ на просвет, потом долго читал текст, пару раз хмыкнул и вернул мне бумажку со словами:
– Почерк узнаю…
– И что это может быть?
– Да что угодно. – Жуков вяло улыбнулся. – Это может быть и банальностью, и очевидным бредом, и даже каким-то сигналом. Вы давно, извините, знакомы со Светозаром?
– Смотря как расценивать слово "давно", – уклончиво ответил я. Когда не знаешь, в какую сторону может завести тебя беседа, лучше не рисковать. – С моей точки зрения, уже достаточно долгое время. С вашей точки зрения, наше знакомство, вполне вероятно, можно считать и мимолетным.
– Вы умны, – удовлетворенно качнул двойным подбородком Жуков. – Это похвальное качество…
– Этот текст вообще имеет какой-то смысл? – нагло перебил его я.
– Конечно. – Жуков опять кивнул, как бы прощая мне мою наглость. – Любой текст, созданный не природой, а разумным существом, всегда имеет смысл. Вся проблема в том, что смысл может не совпадать с ожиданиями даже самого создателя текста, а уж тем более с ожиданиями его читателей.
– Светозар исчез, – признался я. – Почти три месяца назад. А на прошлой неделе я получил от него это письмо без обратного адреса. Вполне вероятно, он пытается мне что-то сказать. Но я не могу ничего понять. Сплошные загадки. Вы мне поможете?
Жуков снял очки, спрятал их во внутренний карман пиджака и замер, разглядывая неоновые отблески витрины ресторана "Иртыш".
– Собственно, я не удивлен, – медленно произнес он. – Жизнь любит преподносить нам загадки. Увы, не на все из них можно найти ответы. Вот вы знаете, например, почему зеленку используют только в республиках бывшего СССР?
– Зеленку? – удивленно переспросил я. – Какую зеленку? При чем тут зеленка?
– К слову пришлась. Исключительно в качестве примера.
– Если в качестве примера, то не знаю, – пробормотал я.
Жуков хмыкнул.
– Видите, над такой банальностью вам даже в голову не приходило задуматься. Вот и с этой бумажкой я советую поступить аналогичным образом. То есть не думать о ней. А еще лучше – выбросить. И впредь не забивать себе голову всякими глупостями. Прощайте, молодой человек!
О зеленке я не думал ровно неделю. А потом расцарапал коленку об острую алюминиевую кромку на дверце кухонного шкафа. Жена, примчавшаяся на мой призывный рев, не глядя выхватила из аптечки пузырек с зеленым раствором. Я даже охнуть не успел, как моя коленка уже распространяла вокруг себя ярко-зеленое свечение.
– Почему ты обработала порез зеленкой, а не йодом? – с подозрением поинтересовался я, внимательно изучая этикетку на пузырьке, гласившую, что пятипроцентный раствор бриллиантового зеленого следует применять только наружно.
– Это мне вместо спасибо? – фыркнула жена. – Вот и лечи тебя после этого…
Ночью поврежденная коленка стала саднить, я долго не мог уснуть, ворочался с боку на бок и тщательно старался не думать о бриллиантовом зеленом, уже застрявшем в левом полушарии, как ржавый гвоздь в заборе. А разве не странно, действительно, что этот спиртовой раствор зеленого цвета был первым лекарством в моей жизни. Да и не только в моей. Зеленкой у нас исторически смазывают пупки всем новорожденным с целью не допустить проникновения в организм младенца внутрибольничных инфекций. Без зеленки не обходится ни одна наша домашняя аптечка. А почему? Неужели ничего лучше за это время не смогли придумать? Почему дети и старики соглашаются смазывать раны и царапины только зеленкой, ничего другого не признавая в принципе? Что вообще такое – этот бриллиантовый зеленый? Откуда он взялся, кто его нашел, и почему, черт подери, нашу зеленку не признают нигде, кроме стран бывшего СССР?
История зеленки, признаюсь, меня увлекла. К тому же я попутно открыл для себя много нового. Раньше, например, я не знал, что практически до середины XIX века в просвещенной Европе каждая десятая роженица умирала от родильной горячки, хотя в то время роды принимали уже никакие не повивальные бабки, а дипломированные врачи. Не знал, что лишь один врач-акушер Игнац Земмельвейс из Вены попытался понять причину такой высокой смертности. В то время врачи подолгу практиковались на трупах и часто бегали принимать роды сразу из прозекторской, в лучшем случае вытерев руки носовым платком. И когда умный венский врач Земмельвейс, прежде чем подходить к роженицам, стал выдерживать руки в растворе хлорной извести, то смертность среди его рожениц сократилась практически в семь раз.
Однако коллеги новомодной идеей Земмельвейса не прониклись. Не убедило врачебное сообщество и самоубийство некоего немецкого акушера Михаэлиса, не сразу решившегося проверить гипотезу осмеянного коллеги на практике. А когда смертность среди пациенток Михаэлиса тоже снизилась в разы, он наложил на себя руки, не выдержав мук совести. Плохо, кстати, закончил свою карьеру и сам Земмельвейс. Он угодил в лечебницу для душевнобольных, где вскоре и умер. А убил врача тот же сепсис, от которого умирали пациентки всех родильных отделений до его блестящего озарения. Но зерна сомнений, которые посеял венский акушер, к тому времени уже дали свои плоды. А вскоре по Европе распространилось и открытие Луи Пастера, после которого все врачи взяли на вооружение антисептики.
В тему тогда пришлось и открытие молодого химика Уильяма Перкина, который долго экспериментировал с каменноугольной смолой, пытаясь получить лекарство от малярии, а вместо него синтезировал краситель пурпурного цвета. Это вещество оказалось не только стойким, но еще и убивало все бактерии, как выяснилось позже. Отец Перкина, по профессии строитель, надоумил молодого химика заняться промышленным производством синтетических красок, и Уильям, надо отдать ему должное, в этом бизнесе преуспел. А под конец жизни даже удостоился за свои труды почетных титулов рыцаря и пэра. Правда, никакого зеленого красителя Перкин не синтезировал. И идея применения анилиновых красок в медицинских целях принадлежит тоже не ему.
Какой именно врач обнаружил под микроскопом, что раствор анилиновой краски убивает бактерии наповал, – неизвестно. Еще одна загадка: почему именно зеленая краска из трифенилметанового ряда привлекла русских медиков? В качестве недорогого антисептического средства можно было использовать фенол. Или спиртовой раствор йода. В современной западной медицине, где одновременно применяется множество различных антисептиков, почему-то никому и в голову не приходит украшать пупки младенцев раствором бриллиантовой зелени. Для обработки мелких ран и порезов американцы покупают в аптеках мази на основе антибиотиков. Или используют обычный сахар в смеси с бетадином – одним из соединений йода. А про зеленку они вообще ничего не знают. Почему?
С этим вопросом я приставал ко всем знакомым фармакологам, дерматологам и педиатрам. И все пожимали плечами. Некоторые выдвигали, правда, разные версии, что причина может быть в неизвестном принципе действия зеленки и остальных анилиновых красителей. Самое интересное предположение высказал мой старый приятель Петя – врач-дерматолог из кожвендиспансера. Он предположил, что главная проблема в эстетике. Мол, у нас, в отличие от западных стран, на комфорт пациента внимания не обращают, поэтому раскрашивают все повреждения кожных покровов либо зеленкой, либо жидкостью Кастеллани с фуксином.
Но единственной и непротиворечивой версии я от медиков так и не услышал. А именно непротиворечивость, как известно, является одним из основных признаков истинного знания. Да и с названием зеленого красителя мне не все было понятно. Что именно в нем бриллиантового? Метиленовый синий, метиленовый фиолетовый, красный фуксин и желтый риванол – эти названия я вполне могу понять. А бриллиантовый зеленый – это ведь полный бред.
По официальной версии, вышла банальная путаница. В сухом виде, до растворения в спирте, зеленая краска имеет вид золотисто-зеленых комочков, по латыни именуемых viridis nitentis, в смысле "зеленый блестящий", поэтому неизвестный французский химик, который впервые перевел это название с латыни, использовал французское слово brillant – блестящий. А неизвестный русский химик, безграмотный как дворовый пес, перевел слово brillant буквально, в результате чего его потомкам вместо "блестящего зеленого" достался "бриллиантовый зеленый". Проблема в том, что в такую версию могут поверить только сегодняшние химики-недоучки. Полтора века назад любой русский с университетским дипломом не мог не знать французского. Да он и латынью должен был владеть как родным. В крайнем случае, безвестный русский химик смог бы перевести название синтетической зеленой краски напрямую с латыни…