Было слышно, что он издает те же звуки, что и громорбы. Правда, рычал он не столь басовито, как они, но, кажется, собеседники его отлично понимали. Кугель зря боялся: они вовсе не подумали, что ван Бьер их дразнит. Заговорив с одним чудовищем… или, вернее, нарычав на него, монах добился, что оно высунуло ручищу из клетки и… нет, не схватило наглеца, а указало ему на камеру по другую сторону коридора. В ответ на это Баррелий пророкотал нечто, похожее на благодарность, а потом повернулся и направился в указанном направлении. Прямо к клетке другого громорба.
Возле этой камеры кригариец простоял намного дольше. Причем стоял он почти вплотную к решетке, что выглядело прямо-таки несусветной бравадой. В действительности же, как я понял, монах выказывал таким образом монстру свое доверие. Или даже уважение – не иначе, громорбы считали этого собрата своим вожаком. С которым ван Бьеру и надо было беседовать, если он хотел, чтобы они начали уважать его в ответ.
– И что это сейчас было? – осведомилась у Баррелия Псина, когда тот, наговорившись с узниками, снова присоединился к нашей компании.
– Да так, потрепался с ребятами о житье-бытье, – как ни в чем не бывало пожал плечами монах. – Поведал им вкратце о том, что творится у них на родине. Разузнал, нет ли у нас общих знакомых. Рассказал, зачем их тут на самом деле держат… Кстати Ур, их вожак, пожаловался, что новый тюремщик недодает им мяса. Проверьте, Кугель – возможно, этот тип, которого громорбы прозвали Вонючкой, и вправду у вас подворовывает.
– Так, значит, сир, вы – кригариец! – осенило посыльного. – Легенды гласят, что из всех живущих на земле людей только кригарийцы понимают гномий язык отродья вроде громорбов, себуров или криджей. И поэтому только кригарийцы знают их слабые места и могут сражаться с ними в одиночку.
– Не буду спорить – ты меня разоблачил! – усмехнулся в усы Пивной Бочонок. – Хотя легенды как всегда по большей части врут. Возможно, с полудохлым криджем я еще в одиночку и справлюсь. Но с себуром и тем паче громорбом – даже не проси. Ни за какие деньги я не выйду один против кого-то из этих тварей.
– Великий Громовержец! – Взволнованный Кугель вскинул руки к потолку. – К нам в гости пожаловал настоящий кригариец! Сколько лет служу сиру Штейрхоффу, но даже не припомню, когда сюда заглядывал кто-то из ваших братьев!
Вездесущая презрительно фыркнула – кажется, чужая слава изрядно ее раздражала.
– Да полноте, – отмахнулся ван Бьер. – Тоже мне, невидаль! Ты еще скажи, что по такому случаю вы закатите в мою честь пирушку!.. Просто устрой мне встречу с твоим хозяином, и я буду тебе за это премного благодарен. И братьям своим при встрече расскажу, что не все в Кернфорте помешаны на золоте – есть там и хорошие, бескорыстные люди. Такие, как Кугель, посыльный сира Магнуса Штейрхоффа.
Как сильно польстило Кугелю обещание прославить его среди кригарийцев, он не ответил. Но сказал, что сделает все возможное, дабы помочь монаху, и на сей раз его слова прозвучали искренне.
– Как ты выучил язык громорбов? Это ведь, небось, очень сложно, – спросил я ван Бьера. Белая "полоса безопасности", по которой мы шагали, закончилась, и здесь уже можно было не опасаться нечисти.
– Выучить гномий язык вовсе несложно, потому что он прост до безобразия, – ответил Баррелий. – Когда-то, в стародавние времена, все эти твари были людьми, которые, прячась от своих врагов, спустились в пещеры. Да так глубоко, что там уже ощущался жар гномьих печей. Отчего кожа беглецов покрылась незаживающими язвами и у них выпали все волосы. Многие из них сумели в конце концов выжить, вот только расплата за эту жизнь была тяжкой. Их дети стали рождаться уродами, которые в свою очередь рождали еще более жутких уродов, и так – на протяжении веков… Зато эти уроды были гораздо более приспособлены жить в темноте и не страдали от глубинного жара.
– Я знаю эту легенду, – заметил я. – Только в ней про гномий язык ничего не говорилось.
– Само собой, что язык уродов со временем тоже менялся, – продолжал ван Бьер. – Но не настолько, чтобы он перестал напоминать человеческий. Так что на самом деле он учится он легко. Куда сложнее найти учителя этого языка, поскольку таковой был лишь среди кригарийцев, да и тот давно умер. Ты же знаешь, что я вырос в Промонтории, в монастыре Альтогорн, что стоял в южных отрогах Ольф. А тамошняя земля вся изрыта гномьими пещерами. Не скажу, что эти твари часто выбирались на поверхность и досаждали нам, но порой ночами мы натыкались на них в горах. И приятного в тех встречах было мало, если ты не владел их языком и не мог похвастаться знакомством с кем-нибудь из вождей громорбов или себуров. Это всегда производило на них впечатление и повышало твои шансы остаться в живых.
– Про знакомства с вождями вы, разумеется, врали, да?
– Вовсе нет. Нельзя научиться языку, лишь вызубрив слова и умея составлять из них фразы. Даже знание такого несложного языка, как этот, надо было оттачивать на практике. Вот нас и заставляли в качестве экзамена спускаться в гномьи пещеры и общаться с их обитателями. И мы спускались – а что еще оставалось? Брали мешок с подарками, чтобы громорбы не разорвали нас сразу же при встрече, и разыскивали их вот также в темноте, при свете факела. Сказать, какого ужаса мы там натерпелись, значит, вообще ничего не сказать. Многие из нас, молодых монахов, вернулись с того экзамена седыми и заиками. Или теми и другими сразу.
– А как вы доказывали, что прошли испытание? Ведь одного вашего возвращения из-под земли было для этого недостаточно. Как учитель узнавал, что вы не просто отсиделись в темноте, а встречались с тварями и говорили с ними?
– Верно мыслишь, парень. Те из нас, кто находил с ними общий язык, просили у них в обмен на мешок подарков человеческую кость – наилучшее доказательство из всех возможных. Крепкие-то кости своих мертвецов они без остатка используют, мастеря из них оружие или укрепляя ими стены пещер. А наши, хрупкие, у них считаются безделицами, которые не жаль пустить на украшения или детские игрушки. Но найти в их пещерах скелет человека все равно нельзя. Эти твари любой находке рады, отчего у них болезненная страсть к собирательству всего и вся. Кроме разве что булыжников.
– А где громорбы брали наши кости?
– Ха! А сам-то как думаешь?
– Вырывали из тех монахов, которые проваливали экзамен на знание гномьего языка?
– В том числе и у них – было дело. Не все мы, к несчастью, возвращались обратно на поверхность. Но помимо нас хватало других идиотов, которые спускались в пещеры Промонтории на поиски легендарных сокровищ Гнома. Вот только все, что они находили внизу – это мучительную гибель во мраке от клыков громорбов, себуров и криджей. А больше там никогда ничего и не было.
– Хватит болтать! – огрызнулась Вездесущая. И указала на появившиеся в свете факела и фонаря массивные ворота. – Мы почти пришли.
– Почему ты хочешь, чтобы она шла с нами в банк? – поинтересовался я у ван Бьера. Я понизил голос, но идущая впереди Псина, конечно, все равно меня слышала. Ну и пусть. Когда я давеча предложил Кугелю взять с собой лишь одного "друга", она отлично поняла, кого я имел в виду.
– А ты хочешь, чтобы я прогнал Вездесущую и оставил ее у тебя за спиной, обманутую и озлобленную? – поинтересовался в ответ кригариец. – Нет уж, парень, пускай лучше Псина находится рядом с нами. Так я хотя бы смогу приглядывать за нею, и ей будет сложно устроить нам гадость. А вот если мы ее обидим, она точно в долгу не останется. И встретит нас на выходе из банка во всеоружии. А какое у нее есть в запасе оружие, нам лучше не проверять. По крайней мере, на собственных шкурах…
Глава 24
Слухи, что дошли до нас на подходе к городу, оказались неточны. Сиру Магнусу было доподлинно известно, что из Четырех Семей пока что погибла всего одна – Кляйны. Чей банк к этому моменту тоже прекратил свое существование, ибо был разграблен подчистую. А Базели и Марготти, как и Штейрхоффы, вовремя заняли оборону и по сию пору успешно ее удерживали.
– Ну здравствуй, Шон Гилберт! Тот, который с недавних пор уже не "младший", а один-единственный. И все-таки ты больше похож не на отца, а на свою мать, с которой я тоже имел честь быть знакомым, – поприветствовал меня сир Магнус после того, как я и мои спутники были доставлены в зал для приема важных клиентов банка Штейрхоффа. Где мы в нашей замызганной одежде ощущали себя, мягко говоря, не в своей тарелке.
Впрочем, одежда, в которой встречал нас хозяин – дородный седобородый старик, – тоже была не парадной. Находясь на осадном положении, все мужчины замка облачились в доспехи и ходили при оружии, а женщины носили скромные платья и прически. Дети же и вовсе не показывались на глаза. Наверное, им было велено сидеть в своих комнатах и не путаться под ногами у взрослых.
Правда, выглядели обитатели замка не подавленными, а вполне спокойными и уверенными в себе. Как выяснилось из обрывков разговоров, подслушанных нами в коридорах, пока нас вели сюда: Штейрхоффы не сомневались, что продержатся до прибытия подмоги. Все атаки хойделандеров были отбиты, причем ценою малой крови. Так что Чернее Ночи при всем старании не возьмет штурмом эти стены за те считанные дни, что ему оставалось бесчинствовать в Кернфорте.