Встреча с псом-людоедом заставила меня поволноваться. Но эта нервотрепка не шла ни в какое сравнение с той, которую мне еще предстояло пережить.
Обернувшись в очередной раз, Баррелий и я обнаружили, что шагах в тридцати позади за нами следуют люди. Узость закоулка вынуждала их идти друг за другом, и потому сосчитать их не представлялось возможности. Но если прикинуть на глаз, то было этих людей не меньше полутора-двух десятков. Их латы были покрыты накидками кондотьеров, и все они держали в руках оружие и щиты.
Откуда они взялись, мы не заметили. Видимо, их отряд свернул на эту дорогу из какого-нибудь проулка. Также непохоже, что кондотьеры нас преследовали, потому что они не приказывали нам остановиться и бросить оружие. Их отряд шел за нами в том же темпе, что и мы – быстрым шагом, – вот только куда, поди угадай…
– Спокойно, парень! Не дергайся, – велел мне Баррелий. – Мы их явно не интересуем. Я и ты не похожи на хойделандеров – скорее, на ищущих своих родственников горожан. Так что если нас спросят, кто мы такие и что тут забыли – так и ответим. Усек?
Не знаю, за кого кондотьеры приняли бы ван Бьера, не будь с ним ребенка, но на горожанина он слабо походил. Как бы то ни было, он не намеревался бежать или прятаться. И правильно делал – это сразу вызвало бы подозрение. А так мы всего-навсего шли с городской стражей одной дорогой. И вообще могли считаться союзниками, ибо воевали с общим врагом.
Куда спешил отряд, выяснилось довольно скоро.
Баррелий и я не могли все время идти одними закоулками, так как зачастую они сворачивали не туда, куда нам было надо. Дабы не сбиться с пути, мы искали новые маршруты, ради чего порой выходили на свет и пересекали улицы.
Трижды нам удалось сделать это, не привлекая к себе внимания. Но на четвертый раз мы угодили в затруднительное положение. Прямо по нашему курсу была маленькая площадь, где, судя по воплям, топоту и звону мечей, кипела нешуточная битва. Ее шум напомнил мне резню во дворце, и я вмиг расхотел бежать в том направлении. Также, как Баррелий, который выругался и замедлил шаг, несмотря на то, что кондотьеры почти наступали нам на пятки.
– Давай-ка лучше уступим им дорогу, – велел монах, после чего оттащил меня за плечо к стене и сам отошел туда же. – Видимо, они спешат на подмогу своим. Вот и пусть бегут себе дальше. А мы…
Наверное, он хотел сказать "а мы поищем другой путь", но не договорил. Потому что внезапно все стало для нас еще хуже, хотя, казалось бы, куда еще-то!
Как выяснилось, закоулок выходил в тыл целого бранна находящихся на площади хойделандеров. А, может, и нескольких браннов – навскидку было не определить. Как нельзя было определить и то, за что они сражаются и с каким успехом. Но так или иначе, а за своим тылом островитяне приглядывали внимательно. И заметили приближающегося оттуда противника еще на подходе.
Едва с площади в закоулок хлынула орущая толпа, кондотьеры сразу выстроились в оборонительный порядок, перегородив щитами проход и ощетинившись копьями. А мы внезапно оказались на пути другой угрозы. Да такой, встреча с которой не обещала нам ничего хорошего. Ибо опьяненные вином, беспределом и кровью браннеры могли пустить под нож кого угодно, не задавая лишних вопросов.
Однако хвала кригарийцу – он не растерялся и принял единственно верное для нас сейчас решение.
– Сидеть! – скомандовал он мне, будто собаке. И когда я притаился за штабелем дров, ван Бьер шагнул на середину закоулка, повернулся лицом к браннерам, выхватил меч и, указывая им на кондотьеров, заорал:
– Сюда, братья! Все сюда! Эти твари здесь! Вперед! Порвем их на куски! За мно-о-ой!..
То, что Баррелий был хорошим лицедеем, я понял давно. Еще тогда, когда этот грубый, безжалостный тип играл в Дорхейвене роль моего почтительного и терпеливого наставника. Сейчас он продемонстрировал еще одну грань своего артистического таланта. Его обращенный к хойделандерам призыв звучал столь пламенно и страстно, что в ответ ему грянул целый хор одобрительных выкриков. Разгоряченным островитянам и в голову не пришло, что этот человек воюет не на их стороне. И когда толпа домчалась до монаха, и он смешался с нею, никто не причинил ему вреда. И меня тоже никто не заметил. Но лишь потому, что я был еще мал, а вот окажись на моем месте взрослый, он за этой поленницей не скрылся бы.
– Бежим, парень! – Крепкая рука ван Бьера вцепилась в мою котомку и рванула вверх. После чего я очутился на ногах еще быстрее, чем если бы вскочил сам, без посторонней помощи. – Держись позади меня и не отставай!
Прячась в укрытии, я проглядел, как Баррелий распрощался со своими кратковременными союзниками. Но теперь все они увлеченно рубились с кондотьерами позади нас, а мы вновь получили возможность добраться до площади…
…Где, однако, по-прежнему шла битва. Увы, она не переместилась полностью в закоулок, а лишь разделилась на два фронта. Разве что теперь толпа хойделандеров у нас на пути поубавилась – какое-никакое, а облегчение…
Глава 20
Это было первое всамделишное сражение, которое я увидел в своей жизни. И то, что его вид был далек от романтически-гравюрного, уже не стало для меня откровением.
Народу на площади сражалось немало – никак не меньше полутора сотен человек с обеих сторон. И насколько же отвратительно выглядела эта их возня! Возможно, наметанный глаз кригарийца и увидел в ней боевой порядок, но я наблюдал лишь прорву забрызганных кровью, вопящих и бранящихся людей. Многие из них, повалив врагов на мостовую, остервенело кромсали, молотили, душили их, выкручивали и ломали им конечности, а то и вовсе впивались им в глотки зубами. И не только в глотки. В нескольких шагах от меня кондотьер ухватил за волосы борющегося с ним островитянина и откусил ему нос. Который тут же выплюнул и, не выпуская патлы орущего от боли врага, взялся колотить его головой о брусчатку.
Все это и близко не напоминало фехтовальные тренировки гвардейцев, которые устраивал во дворе нашего замка полковник Дункель. Трудно сказать, что вообще это напоминало. Я думал, что не бывает страшнее кошмара, чем я пережил во время приснопамятной ночной резни. Ан нет, оказалось, что бывает! И пусть на сей раз кригариец держался в стороне от драки, меня это слабо утешало. Площадь была не слишком большой, и в любой момент нас могли затащить в мясорубку, хотелось нам того или нет.
Лишь немногие кондотьеры держались группами, закрываясь щитами и отражая атаки окруживших их противников. Только там еще можно было увидеть что-то, отдаленно похожее на поле битвы, каким я его доселе представлял. Разве что островитяне не бросались грудью на сомкнутые щиты и торчащие копья противника. Чтобы добраться до него, они использовали багры, которыми то и дело подцепляли какого-нибудь кондотьера и выдергивали его из строя. После чего на него набрасывалась стая озверелых браннеров, и обратно в строй он уже не возвращался.
В целом моя задача была несложной. Опасаясь поскользнуться на залитой кровью брусчатке или запнуться за трупы, кригариец бежал не слишком быстро, и я за ним поспевал. Мы двигались вдоль края площади, обходя ее по той стороне, где было наименее опасно. Ван Бьер пер вперед, не оглядываясь, и потому я тоже больше всего боялся споткнуться и отстать. Ведь он бежал, налегке с одним "эфимцем" в руке да кинжалом на поясе. Мне же приходилось нести копье, два топора и блитц-жезл, весу в котором было не меньше, чем в палице такой же величины.
Впрочем, я не обижался на то, что Баррелий не желал разделить со мной мою ношу. Особенно после того, как мы столкнулись с кондотьером, что, видимо, принял моего спутника за атакующего с фланга браннера.
Кондотьер был хоть и коротышкой, но храбрым малым. Он не только продолжал отстаивать город, но и не побоялся вступить в поединок с крупным противником; монах был выше его на полголовы и заметно массивнее. Своим топором он орудовал мастерски. Налетев на ван Бьера, он заставил того уклоняться от ударов, так как блокировать их коротким мечом оказалось несподручно. И это был первый на моей памяти случай, когда кригарийцу пришлось крутиться волчком перед более низкорослым и худосочным противником.
Я тоже отскочил к стене ближайшего здания, дабы кондотьер не зацепил мимоходом топором и меня. Но удачное начало боя вскоре обернулось для него досадным финалом. Выгадав момент, когда разошедшийся не на шутку враг угодит топором в стену, Баррелий поймал левой рукой его оружие за древко. А правой затем нанес ему коварный удар кулаком в подбородок.
Беря во внимание, что в кулаке ван Бьера был зажат "эфимец", коротышка пропустил не обычный удар, а усиленный. И, выронив топор, рухнул мешком к ногам монаха. Который не стал протыкать его мечом, хотя мог сделать это сразу, как перехватил топор. По меркам кригарийца это выглядело невиданным милосердием, удивившим даже меня. Но, видимо, он дал себе зарок не убивать наших потенциальных союзников без крайней необходимости. Включая тех, кто был готов порубить на кусочки его самого, не спрашивая, за кого он воюет.
Оглянувшись и убедившись, что я в порядке, Баррелий махнул мне рукой, и мы побежали дальше. И вскоре покинули площадь, юркнув в узкий просвет между домами. А он вывел нас в очередной закоулок, который – о, счастье! – шел именно туда, куда нам хотелось…
…А вот встречаться на этом пути с хойделандерами нам, наоборот, не хотелось. Да только разве их волновало наше желание?
Мы уже видели возвышающиеся над крышами стены замка Штейрхоффа, когда из дома прямо по нашему курсу вышли трое островитян. Двое из них несли за ручки большой и явно тяжелый сундук, а третий волочил объемный тюк с тряпьем. А перед дверьми, откуда они нарисовались, их дожидалась тележка, где лежали другие их трофеи.