Затем появляются Сэнди с Анджелой, и следуют новые формальные представления. Как и обычно, присутствие Сэнди служит катализатором, ускорителем, и буквально через несколько минут все трещат без умолку, словно старые друзья после годичной разлуки. Хана разговаривает ничуть не меньше остальных, сперва – по преимуществу с Эйбом, но потом и с Анджелой, и с Сэнди. Анджела, благослови ее Господь, прямо источает дружелюбие. Вскоре по одному, а чаще парочками, собирается и остальная компания – Хэмфри и его бывшая союзница Мелина, Роза с Габриэлой, Артур, Таши с Эрикой, Инее, Джон и Викки, и прочие, и прочие; и тогда тусовка начинается всерьез. Текут обычные для всякой тусовки медленные океанические течения народа, и только Хана так и сидит на своей табуретке, она что-то вроде острова, вокруг которого завихряется одно из этих течений, народ останавливается в этом завихрении, перебрасывается с ней словами. Хана задает много вопросов, старается разобраться и запомнить, кто здесь кто, и она много смеется и пользуется потрясающим успехом. Джим время от времени ныряет в толпу; вернувшись после очередной такой вылазки, он застает рядом с Ханой Эйба, чуть позже к их разговору присоединяется и Сэнди. Потом Хана беседует с Анджелой, они много и весело смеются. Это радует Джима, хотя он и сильно подозревает, что смеются над ним. Все идет просто отлично.
Но тут в толпе мелькает роскошная светло-соломенная грива Вирджинии, пульс Джима непроизвольно учащается. Он чуть не бегом бросается к Хане и Анджеле, прерывает их разговор какими-то – совершенно в данный момент неискренними – комплиментами, нервно суетится. Вирджиния быстренько его обнаруживает и подходит:
– Кого я вижу! Что-то вы, Джеймс, пропадать стали.
– Ну как-то все так…
– А ты не хочешь представить меня своей новой подруге?
– Да, да, конечно. Вирджиния Новелло, а это – Хана Штеентофт.
– Рада познакомиться, Хана. – Вирджиния протягивает руку, в ее глазах – веселое, ничуть не скрываемое презрение. Она оценила эту страшноватую девицу с первого взгляда и хочет, чтобы Джим об этом знал. Взъяренный, перепуганный, Джим косится на Хану; на лице Ханы – полное безразличие, она смотрит в пол, мимо Вирджинии, и ждет, когда же та наконец уйдет. Фактически она ее прогоняет. Вирджиния одаривает Джима откровенно злобной улыбкой и молча удаляется.
Потом, уже в машине, Хана отказывается ехать к Джиму.
– Поедем лучше ко мне.
Джим беспрекословно набирает ее адрес.
– Да, – говорит она через несколько минут, – роскошно одеваются девушки из вашей компании.
– Что? Да. – Джим не слушает ее, он наново переживает, как здорово прошел весь этот вечер, вспоминает время перед самым отъездом, когда остались только Эйб, Сэнди с Анджелой, да они с Ханой. – Тут уж девицы стараются изо всех сил и даже чуть больше. Хорошо, что тебя такие вещи не волнуют.
– Не говори глупостей, Джим.
– Чего?
– Я сказала – не говори глупостей.
– Чего?
– Волнуют, да еще как. Не понимаю, за кого ты меня принимаешь? – Ее голос дрожит от возмущения.
– Н-ну…
И неожиданно Джим понимает: этого нельзя избежать, этого не может избежать никто и никогда. Сколько ни притворяйся, что плевать тебе на внешность, все равно выйти за рамки, поставленные культурой, к которой ты принадлежишь, невозможно. И ты всегда будешь остро ощущать высокомерное презрение таких вот Вирджиний Новелло; нет, ты будешь, конечно же, бороться с этим чувством, но избавиться от него полностью невозможно. Совершенно очевидно, что Хана заметила, каким взглядом смерила ее Вирджиния, и не забывала об этом ни на секунду, весь вечер. Ведь она и вправду резко отличалась по виду от всех остальных девушек – кто же может об этом забыть, да в такой-то к тому же компании? Поэтому ей пришлось сделать вид, что она слишком далеко ушла от нормы и лишилась обычной, естественной человеческой реакции, что она ничего не замечает и все это ей безразлично.
А я дурак. Круглый. Ну и чего же теперь сказать?
– Прости, Хана. Ты очень кра…
– Помолчи, Джим. Помолчи лучше немного, ладно?
– Ладно.
В машине нависает неловкая, даже зловещая тишина.
Глава 56
Вот и настал день, когда судья Эндрю Г. Тобайасон, председатель четвертого апелляционного суда округа Колумбия, должен вынести свое решение по делу, возбужденному компанией "Лагуна спейс рисерч" против военно-воздушных сил Соединенных Штатов Америки. Деннис Макферсон, конечно же, прилетел в Вашингтон, они с Лукасом Голдманом сидят прямо за скамьей истца, занятой сейчас тремя коллегами Голдмана из его же фирмы. Ответчика представляют какие-то военные юристы; к своему крайнему – и неприятному – изумлению, Макферсон видит за их спинами майора Тома Фелдкирка, того самого человека, который и втравил его в эту историю. Фелдкирк замер, как по команде "смирно", его взгляд устремлен прямо вперед, в никуда.
Чуть не все остальные места довольно импозантного, неоклассической архитектуры зала заполнены репортерами. Макферсон узнает одного из ведущих авторов "Эйвиэйшн уик", уйму журналистов из других аэрокосмических изданий. Такое количество зрителей и слушателей просто не укладывается в голове, Деннис инстинктивно воспринимает разворачивающиеся события как нечто конфиденциальное, почти интимное. И вот – пожалуйста, выставили на всеобщее обозрение, завтра все это будет в деловых разделах газет, а то и на первых страницах. И все будут читать про судебное разбирательство по делу ЛСР против ВВС США! Странно, непостижимо.
Столь же непостижима и скорость, с которой началось – и закончилось – слушание дела. Едва Макферсон сел и немного привык к негромкому, неумолчному гудению десятков голосов, как открылась боковая дверь, вошел судья и все встали. Едва он успел снова сесть, как судебный пристав, или как он там теперь называется, быстро пробалабонил: ""Лагуна спейс рисерч" против военно-воздушных сил США, дело номер двадцать два девяносто четыре восемьсот семьдесят пять, бла, бла, бла, бла…" Дальше Макферсон не слушает, вместо этого он с любопытством разглядывает Фелдкирка. Майор все так же смотрит прямо вперед, только теперь не в пустоту, а на судью. А что, если взять вот и встать, и спросить его прямо через весь зал: "Слушай, Фелдкирк, а почему бы тебе не рассказать судье и всем здесь присутствующим про то время, когда ты же и передал эту программу нам, как единоличным контракторам?"
Ладно. Сейчас-то уж чего злиться. Да судья и сам все это прекрасно знает, тут нет ни малейших сомнений. А вот и он чего-то там заговорил. Макферсон делает усилие, прислушивается, пытается отбросить неприятное чувство, что он попал в какую-то непонятную ловушку.
– Поэтому в интересах национальной безопасности… – судья Тобайасон говорит быстро, глотая части слов, – я выношу решение оставить этот контракт в существующем его состоянии.
Голдман негромко прищелкивает языком. Деревянный молоток падает, дело закрыто, суд удаляется. Прежний негромкий гул голосов многократно усиливается, теперь он похож на шум океанского прибоя. Макферсон и Голдман встают, начинают проталкиваться сквозь толпу, заполнившую центральный проход.
И нос к носу встречаются с Томом Фелдкирком. Фелдкирк смотрит сквозь Макферсона, как будто того здесь и нет; не дрогнув ни одним мускулом лица, он уходит в компании других вэвээсовских офицеров. И не оглядывается.
Макферсон садится в машину Голдмана; Голдман в полной ярости.
– Вот же ублюдок, – повторяет он раз за разом, – вот же сучий ублюдок. Ведь дело же было совсем простое и очевидное.
Макферсон вспоминает церемонию передачи контракта; сегодняшние его ощущения – ерунда по сравнению с тем разом, но вот для Голдмана…
– Мы можем обжаловать это решение, – говорит Голдман, глядя на Макферсона. – Отчет ФСП заинтересовал Комитет по закупкам палаты представителей. Некоторые помощники членов Комитета по вооруженным силам выражали самое решительное негодование происходящим. Мы можем подать в Конгресс официальный запрос о проведении расследования, и, если удастся заинтересовать этой мыслью хотя бы несколько конгрессменов, те могут натравить на все это армейское жулье Бюро оценки технологий, а заодно и наскипидарить малость ребят из ФСП. Так что сдаваться рано.
Все это так сложно и непонятно, что Макферсон полностью теряется и способен произнести только:
– Думаю, мы сделаем такую попытку. – Затем он глубоко вздыхает и машет рукой. – А сейчас лучше всего выпить.
– Правильная мысль.
Голдман и Макферсон едут в джорджтаунский ресторан и садятся за крошечный столик, стоящий прямо у большого окна; некоторые из уличных зевак явно принимают их за манекенов. Первая рюмка выпивается в молчании, затем Голдман заново описывает план кампании; идея привлечь на свою сторону комитеты Конгресса кажется весьма многообещающей.
Затем он меняет тему.
– Если хочешь, могу рассказать, почему все так получилось. Люди из ВВС разузнали для нас всю подноготную тамошней закулисной грызни.
При всей своей усталости и опустошенности Макферсон зажигается интересом.
– Конечно, расскажи.
Голдман садится поудобнее, на мгновение прикрывает глаза; первоначальный приступ ярости – это как же может судья настолько беспардонно относиться ко всем правилам и законам?! – уже прошел, адвокат уверен в успехе планируемого наступления на Конгресс, а к тому же ему попросту не терпится поделиться роскошной, с большим трудом добытой сплетней. Все это отражается на его лице с абсолютной ясностью – теперь Макферсон хорошо знает этого человека.
– Так вот, что касается вас, все началось с того, что пришел майор Фелдкирк и предложил ЛСР взяться за сверхчерную программу.
– Да. – Ублюдок проклятый!