– В результате получается… операция идет уже своим ходом… снабдить оборудованием и предоставить… короткие, ночные… более масштабная операция, чем она есть на самом деле.
– А как ты думаешь, кто-нибудь из твоих х-р-р-ШЛЕП-х-р-р-ШЛЕП, – интересуется Реймонд.
– …предполагать все, что им заблагорассудится. Но знать они не знают ничего.
– Это ты так считаешь.
– Не считаю, а уверен.
– И по твоему мнению, операция может привлечь к себе внимание тех людей, которых мы пытаемся найти?
– Было бы вполне естественно. Ведь они х-р-р-ШЛЕП-х-р-р-ШЛЕП.
– Возможно, возможно.
Реймонд спрыгивает с перил и начинает нервно расхаживать по площадке, поглядывая почему-то на ту самую кучку деревьев, посреди которой застрял Джим.
– Даже если и получится, убедиться в этом будет очень трудно. Ведь нужна полная уверенность.
Артур повернулся к Джиму спиной, и теперь его голос совсем не слышен, зато хорошо слышен ответ Реймонда.
– Можно, конечно, и так. Только это будет довольно опасно, некоторые из вас могут попросту исчезнуть.
Джим непроизвольно сглатывает комок. Исчезнуть?
Его охватывает ужас, граничащий с манией преследования. Прежде Джим считал, что понимает смысл ночного нападения на завод "Парнелла", но теперь это понимание куда-то ускользает, почва уходит у него из-под ног, он оказывается в положении – ну да, в положении человека на крутом обрыве, застрявшего в развилке сучьев. Ребра протестуют все громче и громче, но Джим и думать не смеет, чтобы пошевелиться до ухода Артура и Реймонда.
Спасение для ребер – и разочарование для все возрастающего любопытства Джима – появляется в форме компании, возвращающейся с пляжа. Реймонд весело приветствует любителей ночного купания и направляется вместе с ними вверх, Артур – тоже. Через минуту на обрыве Торри-Пайнс остается только Джим, застрявший в своем дереве. Он бы с радостью обдумал услышанное и попробовал в нем разобраться, обдумал прямо сейчас, спокойно и не торопясь, но ребра с такой идеей не соглашаются, так что нужно вытаскивать себя на свободу. Значит, так, поднимем руки вверх, ухватимся за сучья, теперь оттолкнемся и посильнее. Свобода приходит на удивление легко и – как это часто бывает – в довольно неудобном варианте. Джим валится на поросший травой склон, его руки чуть не выворачиваются из суставов, так что сучья приходится отпустить. Он начинает скользить вниз, все быстрее и быстрее, какая-то ветка ободрала ухо, но это ерунда, главное – задержаться. Нужно цепляться за траву и упираться ногами, зарывать их в землю. Остановился, слава тебе, Господи. Теперь посмотрим вниз… ой-ой, да там же еще круче, почти вертикальная стена. В ушах Джима словно воет сирена тревоги, он с трудом уговаривает свою руку выпустить судорожно сжатый пучок травы, переместиться на фут ближе к лестнице. С ногами еще сложнее, для опоры нужен какой-нибудь выступ, или кочка – поросший травой склон кажется дико скользким, словно кто его маслом намазал. Да нет, Джим, конечно, не жалуется на траву, без нее он бы уже валялся внизу на обломках песчаника, пролетев предварительно пару сотен футов. Далее следует десяток осторожных перемещений, сперва руки, потом ноги, руки… ноги… и при каждом движении сердце сжимается от ужаса. Вот и лестница; Джим вцепляется в нее – отчаянно, намертво, – секунду отдыхает, а затем подтягивается и переваливается через перила, в каковой момент на него натыкается очередная компания, спускающаяся на пляж.
– Ты что, сверзился, что ли? – хохочут ребята, ни на секунду не сомневаясь, что Джим свалился с лестницы спьяну. – Пошли вниз, выкупаешься, в голове прояснится.
– А стоит ли пускать его в воду – в таком-то состоянии?
– Можно, можно, ничего ему не будет, кроме пользы.
Джим соглашается, стараясь говорить по возможности спокойно, без дрожи в голосе. Ведь и правда, стоило бы хоть немного отмыть перепачканные руки и морду. Они спускаются вниз, раздеваются, идут к океану. Белая, почти фосфоресцирующая пена прибоя омывает ступни и лодыжки. Приятное ощущение. Вода холодная, но совсем не настолько, как можно было ожидать. Джим забегает подальше и ныряет в соленые, прохладные волны. Великое вечное движение освежает и очищает, валы швыряют, бьют в лицо пеной – и нет никакого желания им сопротивляться. А что, может, Таши прав с этой идеей ночного серфинга. Джим пробует – без особых, правда, успехов – прокатиться на прибрежной волне.
В процессе этих героических попыток он натыкается на какую-то юную особу, та громко визжит и прижимается к нему всем телом, невероятно теплым после холодной воды. Его поясницу обвивают длинные ноги, шею – руки, быстрый поцелуй, – и тут же очередная волна отрывает их друг от друга. Девушка исчезает в темноте, и Джим не может больше ее найти.
Он плавает еще некоторое время, но затем, убедившись в том, что поиски бесплодны, а заодно и насквозь промерзнув, – выбирается на берег. Это прямо удивительно, до чего же теплый воздух. Интересно все-таки получается: залез в воду – хорошо, освежает, вылез из нее – опять хорошо. Из пены прибоя возникают очаровательные создания, абсолютно нагие, они подходят к Джиму, снабжают его полотенцем, вытираются сами. Дриады? Или, как их там, нереиды?
Случайная встреча в океане возбудила в Джиме что-то не совсем понятное – нет, не плотское желание, а нечто другое, малознакомое. Все одеваются, он тоже, теперь – вверх по лестнице, к народу. Разбираться в своих чувствах некогда, но какой-то частью мозга Джим все запомнил.
Народ танцует в трех комнатах одновременно. Таши и Эйб выдают Пляжную Трясучку – танец, состоящий из высоких, как на пружинах, подскоков, производимых по спирали.
– Купался? – Эйб уже устал, ему не хватает воздуха.
– Да. Плюс небольшая загадочная встреча. – Плюс большая загадочная беседа. Джим включается во всеобщее веселье. "Пеннорожденные венерики" выдают последний свой хит, "Пляши, пока ноги не сносятся до задницы". То, что надо.
Так вот тусовка и разворачивается, обычным для тусовок манером. Джим пытается определить, которая из танцующих девушек – океаническая его любовь, но ничего из этого не выходит. Часам к трем он устает – и не чувствует ни малейшего желания взбадривать себя химически. Он опускается в кожаное кресло, стоящее прямо напротив входной двери (кожа-то, кожа-то какая). Одни люди входят, другие выходят. Появляются Хэмфри и Таш, садятся рядом и начинают обсуждать достоинства Сан-Диего. Хэмфри там нравится, в первую очередь – из-за удачных покупок, которые можно сделать в Тихуане.
– Еще бы! – Незаметно подошедший Эйб усаживается прямо на пол. – Вы бы только полюбовались, что это такое – Хэмфри в Тихуане. Да он же обдирает тамошних торговцев, как не знаю что. "Двести песо? Ты, наверное, просто шутишь. Даю тебе десятку".
Все хохочут – Эйб очень точно скопировал интонации Хэмфри, почти искреннее его возмущение и самодовольство.
– Во-во, – кивает, улыбаясь, Хэмфри.
– Да ведь когда эти бедолаги открывают субботним утром свои лавки и первым делом видят приближающегося
Хэмфри, это для них полная катастрофа, стихийное бедствие. Они сразу понимают, что выхода нет, придется отдать добрую половину своего товара за жалкую горсточку песо.
– Уж лучше повстречаться с вооруженным грабителем, – добавляет Таши.
– Ну да, дешевле обойдется…
– И не так болезненно…
– Гораздо безопаснее…
А вот и Артур. Они сидят и ждут Сэнди. Джим исподтишка разглядывает Артура, но тот вроде такой же, как всегда. Никаких тебе ключей к великой загадке.
Глава 26
А Сэнди только-только начал свои переговоры с Бобом Томпкинсом. Прихватив с собой еще одного парня, которого Сэнди прежде не встречал, они уединяются в спальне Боба и рассаживаются на круглой, невероятных размеров кровати.
Восемь видеокамер.
Две стены сплошь увешаны экранами, на экранах – они сами, снимаемые с восьми различных точек.
Как в калейдоскопе: которая из этих физиономий – ты?
Зеленого шелка покрывало. Золотой рисунок обоев. Серебристо-серый ковер.
Дубовые комоды, на них – коллекция длинных, резьбой изукрашенных кальянов и трубок.
Из шести динамиков льется тихая лютневая музыка.
Стихотворение – это перечень "Что Нужно Сделать".
Ты все уже сделал?
– Это Манфред, – обращается к Сэнди Боб. – Манфред, это Сэнди.
Манфред кивает, его глаза ярко блестят, зрачки неестественно сужены – превратились в черные точки.
– Очень рад познакомиться. – Они жмут друг другу руки.
– Так вот, – говорит Боб, – у Манфреда есть интересное предложение, но сперва попробуем одну штуку. Мне лично нравится. – Он водружает посреди кровати круглое деревянное блюдо, берет небольшой кальян и наполняет часть его многокамерной чашечки какой-то черной, смолистой массой. От шарообразного керамического основания кальяна расходятся три длинные трубки; Манфред и Сэнди глубоко затягиваются, Боб делает то же самое и одновременно подносит к чашечке пламя зажигалки. Сэнди сразу сгибается от кашля, Манфред и Боб тоже кашляют, разве что самую малость послабее. На стенных экранах все это похоже на последствия взрыва гранаты со слезоточивым газом в переполненном салоне борделя.
– Ты посмотри, – с трудом выговаривает Сэнди. – Мощно.
Боб и Манфред хохочут, точнее – наполовину хохочут, наполовину кашляют.