Дядька скинул в ступку еще несколько корешков, сильно изогнутых, бледных, словно бы тянущих к небу свои изломанные веточки. Павел начал мять тяжелым пестиком скрипучие корешки; в красноватом полусвете Павлу показалось, что корешки шевелятся, двигают отростками. Что за наважденье, право слово! Павел растирал корешки в серо-рыжую труху, смешивал их с ломким прахом красно-рыжих, черноватых, синих стеблей высушенных трав, с серовато-желтыми, тоже сушеными листиками. Пахло неприятно и остро, начала кружиться голова - то ли от запаха, то ли от нехватки кислорода. Дотерев, Павел проигнорировал недоуменное:
- Куда же ты?!
И сразу вышел в ванную. Хотелось умыться, холодной водой вымыть лицо. Что это?! В ванне спала какая-то страшная тетка невероятных размеров, и эта тетка начала подниматься из ванны, как только Павел открыл дверь.
Пашка вылетел, словно ошпаренный, и вернулся в кухню, чтоб умыться. Несколько минут он косился еще на дверь ванной, но никто не появлялся в коридоре.
Мужики в кухне трудились, не обращая на него внимания. Пахло еще резче, еще неприятнее. Павел вышел в главный коридор. Дикий грохот вдруг донесся из дальнего угла квартиры. Павел двинулся в ту строну уже из чистого любопытства, да и подумалось: "Может, все-таки надо помочь?".
В комнате было так же захламлено и грязно, как везде, но уж по крайности светло. Молодой человек стоял в углу на голове.
- Простите… Тут что-то упало… Был сильный шум…
- Я и упал, - неприязненно ответил молодой человек, так и стоя себе на голове. - Ну, что тебе еще?
Посрамленный Павел тут же вышел. Только много позже Ирина разъяснила ему экзистенциальную трагедию впечатлительного юноши. Оказалось, что на голове стоял Интеллект Станиславович Побитов, сын и наследник всех отваров, заклятий и мантр Станислава Прокоповича Побитова.
Дело в том, что всеми любимый Интеллюша обладал многими качествами российского интеллигента, в том числе и полным отсутствием мужских качеств - по крайней мере воли и характера. И был не в силах остановиться вовремя, выполняя волю любимого, по заслугам уважаемого папочки. Интеллюша был не в силах ограничить себя минимальным числом необходимых мастурбаций и все время перегибал палку. Да так перегибал, что когда Интеллюша становился на голову после четвертого-пятого семяизвержения, он вполне непроизвольно засыпал - прямо так, стоя на голове, после чего, естественно, в доме и раздавался невероятной силы грохот.
Последняя комната была совсем уж чистая и светлая, хотя свет был и искусственный, от люстры. Освещать квартиру светом из окна обитатели дома сего считали явно чем-то пошлым и приземленным. В этой комнате с множеством книг на стеллажах, и стопками на полу, Павел опять чуть не покраснел от неловкости, потому что посреди комнаты лежало два надувных матрасика, а на матрасиках непринужденно возлежали два большущих бородатых мужика.
- Привет! - кинул Павлу один из мужиков, и сделал ему эдакое ручкой. И тут же, чуть повернувшись налево:
- Медиумическая космогония тангенциально откастрирована кутикульными проявлениями праны…
По крайней мере, Павел явственно услышал нечто подобное. Но неловкость он испытал, конечно же, вовсе не поэтому. А потому, что оба мужика, бородатых и с большими пузами, с волосатыми могучими ногами, лежали в эдаких младенческих распашоночках, отороченных легкомысленными кружевцами. И в откровенно дамских нейлоновых трусиках, тоже с кружевцами и ленточками; у одного - розового цвета, у другого - сиреневого.
Мужчины только беседовали, и притом не выходя за рамки бесед дружеских, быть может даже и коллегиальных. Но Павел сомлел от неловкости и поспешил закрыть дверь с той стороны.
Павел так никогда и не узнал, что это за люди, откуда взялись, и чем вызвана необычность их одеяний, это так и осталось в числе тайн этой удивительной квартиры.
А в первой комнате, откуда так бесцеремонно выставили Павла, Ирина и Читтанья-видал словно бы кружились в танце вокруг раскаленой до красна электрической плитки. На плитке кипела устрашающе грязная кастрюля, распространяя вокруг жуткий смрад. Ирина постоянно двигалась вокруг плитки, словно танцуя. А Читтанья-видал, сопя, делал шаг за шагом в том же направлении, и его здоровенная лапа все время оказывалась то на Ирочкиной талии, а то даже и ниже - прямо на обтянутой джинсами круглой девической попке.
По молодости лет, Павел не особенно задумывался, как он, собственно, относится к Ирине. Но этот молчаливый танец почему-то страшно обидел его, и пожалуй, возмутил сверх всякой меры.
- Наш юный друг… - засуетился волшебник, - наш молодой материалист… Много их, таких, не постигающих величия логики без дуальных оппозиций… Не проникших в тайны мира, который стоит за материей…
Даже молодой, наивный Павел заметил благодарный взгляд Ирины. Маг и волшебник разливал что-то в грязные кружки. Напиток был багрово-черного, на редкость жуткого цвета, почти кипящий, и вонял буквально тошнотворно.
Ирина торопливым шепотом свистела в ухо, что настой готовился из смеси 36 трав, а главными составными частями были крапива и недозрелые одуванчики. У Павла все росло убеждение, что в будущем действии главное как раз в этом напитке. Нет уж, глотать этой гадости он не будет!
Читтанья-видал поднял руки, произнес что-то, булькая и глотая слова… Глядя на Павла, уточнил, что это он молился по-тибетски, но Павел явственно услышал скорее матерную скороговорку. Нечто подобное произносил его папа, когда в Академию Противоестественных наук пытался пролезть некий Чижиков. Папа, впрочем, произнес это тихо, глядя в присланные документы. Папа обнаружил, что Павел уже зашел в комнату, сказал "ой" и сделал круглые глаза. А тут почти в голос, при Ирине, звучало: "Пиздыхуимандымать…" По крайней мере, так услышалось.
- Сейчас мы изопьем напитка сомы и станем достойны видеть "золотой лотос".
Кружка обжигала, клубы пара вырывались вверх, несли кошмарный смрад. Само собой лезло в голову что-то жуткое - то ли из Киплинга, про погребения индусов, то ли бабушкин рассказ про немецкое кладбище, из которого торчали пожелтевшие коленки трупов.
- Ом ма-аани падмэ-ээ х-уум!!! - Читтанья-видал, наверное, пытался пропеть это ревущим голосом настоящего тибетского ламы, но получался, что поделать, просто дребезжащий тенорок.
- Ну, залпом!
Павел воспользовался темнотой, просто пролил напиток на пол. Маг и волшебник вперился в него взглядом, пришлось набрать напитка в рот… И Павлу было несложно имитировать приступ тошноты, выплюнуть изо рта смердящую падалью мерзость. Маг накинулся, заглянул в кружку - там было чуть на донышке, и Читтанья-видал успокоился.
- Чуть-чуть подождем, пока подействует… - прозвучал явно зловеще голос Читтанья-видал опять понес скороговоркой матерщину - что поделать, если он так молился.
Павла беспокоило, что Ирина сидит как-то сгорбившись, безвольно опустив плечи. Ее теперешняя поза резко контрастировала с энергичной, всегда бойкой Ириной. Пашка порадовался еще раз, что практически не пил напитка.
Читтанья-видал выдвинул еще один ящичек. Прицелился - включил розетку. Павел вздрогнул - у бронзового изваяния Будды вспыхнули тонкие лучики света из глаз. Мощный источник света позволял не рассеиваться этим тонюсеньким лучикам - добивал до противоположной стенки.
Продолжая бормотать, Читтанья-видал крутил что-то в неловких пальцах.
- Вот, смотри! Это - золотой лотос. Это совсем маленький лотос, который можно видеть непосвященным. Это совсем слабый лотос, исполняющий простые пожелания. Это хороший, но маленький золотой лотос…
Заунывный голос опускался и поднимался, вибрировал и исчезал. Павел невольно прислушивался, ловил звуки. Чтобы слышать Читтанья-видала, чтобы понимать его слова, он вынужден был весь уходить в говоримое, не заниматься ничем больше. Павел все больше сосредоточивался на монотонном заунывном голосе.
- Вот, смотри! - коротко окликал маг, погружая что-то в лучик света из глаз бронзового Будды. Шарик словно набухал от этого лучика, начинал сам золотисто светиться, испускать свет, словно бы стал даже больше.
- Сейчас ты увидишь то, чего хочешь. Смотри внимательно… Надо смотреть, и ты увидишь. Это надо ждать, и ты увидишь. Жди и увидишь. Это - маленький золотой лотос…
Павел чувствовал, что голос отдаляется, уходит в сторону, как будто поднимается куда-то… Или это Павел летит вниз? Как на гигантских качелях двигалась комната, пульсировал унылый голос без признаков пола и возраста, пульсировал свет в шарике.
Смешались параметры пространства, утрачивалось чувство реальности. Павел уже допускал, что и правда что-нибудь увидит.
Ирина вдруг охнула рядом, и Пашка рывком, мгновенно вдруг включился в реальность. Исчезло ощущение гигантских качелей, смещения параметров пространства, пульсации света и звука. Читтанья-видал монотонно бормотал что-то, поворачивая стеклянный шарик, улавливая им лучик света из глаза статуэтки Будды. Вот Ирина странно напряглась, вытянулась, вцепившись в ручки кресла. Ее подавшаяся вперед, устремленная к шарику фигурка отражала одновременно отсутствие воли, врученной чему-то вне ее, и судорожный порыв, движение куда-то. Павла буквально испугала эта вытянувшаяся вперед и вверх, напряженная, как струна, девочка, выпученные глаза, дрожащие губы. Что-то надо было срочно делать. Пожалуй, вот…
Правая рука сама нашла что-то удобное, тяжелое - кажется, металлический штырь с круглой увесистой блямбой на одном из концов.