- Ты прав, прав. Но тут другое. Павел, я не фанатик. Я отношусь к этому как к бизнесу.
- Да, понимаю.
- Я вижу, у тебя не так. Ты хочешь помочь людям.
- Просто бегу от прошлого.
- Этим бедолагам все равно, кто их накормит супом - трус или герой.
- Верно…
В глубине души мне казалось, что "бедолагам" вовсе не было бы все равно, знай они, кто я. Да и для меня - и еще для кого-то - это имеет огромное значение. А может быть, в этом вся и суть - не в супе, а в том, кто подает тебе суп.
- А я бизнесмен. Потому у нас успех. Мы ведь не адвентисты…
- Бизнесмен, - я покачал головой, вспомнив нашу первую встречу на улице.
Словно читая мысли, рассмеялся.
- Скажем так: бизнесмен с заскоками.
Любая работа у нас, конечно, неоплачиваемая, сказал Руслан.
"Я не бедствую".
"Да, ты говорил".
Мне предложили разносить листовки. Я согласился - подростковая работа, но надо же с чего-то начинать. Предложили "спецодежду" - белый балахон из особого материала, от которого будто сияние исходит. Видел такие на братьях в офисе. Отказался. Не хочу, чтобы люди шарахались.
И я разносил эти чертовы листовки. В бедных кварталах.
Разрушенные дома, горы забытых, одиноких кирпичей, не укрытых от непогоды брезентом или пленкой. Дождь, снег, морозы и жара превратили их в кирпичную крошку. Кривые дороги с глубокими рытвинами. Глухие подворотни. Темные подъезды с оторванными почтовыми ящиками, воняющие газом, собачьим калом, спиртом и мочой.
Я рассовывал по ящикам свои дурацкие листовки - так и так, мы самые замечательные, добро пожаловать в "Церковь Любви Христовой" - а из-за дверей квартир доносились ужасные звуки. Женщины поносили мужчин, причиняя им неизлечимые душевные травмы. Мужчины били женщин. И те, и другие мучили своих детей, которые, повзрослев, будут делать то же самое.
Я никогда не видел такого Новгорода. Имя ему - Город Нищеты.
И передо мной все время восставали тени прошлого. Катя, Дубровский. Таня. Мать с усталым взором. Они разговаривали со мной, убеждали и призывали. Я не поддавался.
И везде мне грезился сын. Его печальные, умные глаза.
Три месяца я жил так напряженно, что, казалось, мог в одиночку провернуть Октябрьскую революцию. Почти не ел, спал пять часов в сутки против обычных девяти-двенадцати. Встречался со многими людьми. Попадались хорошие, но чаще - сволочи. Хуже: некоторые казались просто безумцами. Косился на Руслана и думал: как он выдерживает?
Схема в России, во Франции, Англии, Испании, Чехии - была проста. Руслан объяснил на пальцах. Я восхитился.
"Церковь Любви" состояла из братьев и сестер двух социальных слоев: богатеев-рантье вроде меня и разнорабочих-волонтеров. На первых материальное обеспечение Фонда, имущество и оборудование для больниц, приютов, благотворительных организаций. На вторых вся черная работа: выявление и распределение по учреждениям бездомных, сирот, стариков, которых собственные дети или жены выгнали с квартир. Плюс алкоголики, наркоманы, больные СПИДом - центром помощи для последних Руслан особенно гордился.
Богатые налаживали связи с властями, чиновниками, прессой, бизнесом. Обеспечивали работников. Сами работали без вознаграждения, но пользовались Фондом по специальной смете.
В уставе нашей организации было предписано совершение религиозных обрядов. Руслан с кислой миной сообщил, что ему в общем-то претит шаманство. "Но что делать, Паша? Людям нужно во что-то верить".
Обряды стали моим увлечением. Мы ходили на дом втроем: Я, Руслан и смазливый юноша с порочной улыбкой, по имени Андрей. Мне он не нравился - полные губы и дерзкий взгляд больше подходили служителю Сатаны, чем рабу Господнему.
Мы читали отрывки из Евангелия, импровизировали. Крестили комнаты (в основном спальни, но один раз нас попросили освятить от крыс кладовку, в другой - деревянный нужник), младенцев, беременных женщин. Андрей, совершая руками таинственные круговые пассы, "снял" мужскую немочь с хозяина дома. Лечение верой дало плоды: жена забросала офис благодарственными письмами.
Мы приехали в больницу в городе Холм также втроем. Умирала девушка.
Она лежала, облепленная датчиками. Ее опутывали провода. Машина на последнем дыхании еле-еле поддерживала в юном создании жизнь.
- Что с ней? - шепотом спросил я у Руслана. Ответил, скривившись, Андрей:
- Изнасиловали.
- Надеюсь, насильника найдут. И казнят.
- Ба! - усмехнулся Андрей. - Откуда в тебе столько жажды мщения, брат мой во Христе? - и добавил: - Их было пятеро.
Я промолчал.
Девушку звали Даша Воронцова. Блондинка с длинными ресницами. Я тревожно вглядывался в бледное худое лицо, покрытое иссиня-черными кровоподтеками.
- Начнем? - Руслан вздохнул (вместе с ним вздохнули родственники жертвы, они сидели в углу).
Он подал знак. Андрей подошел к койке, разложил на одеяле облатки, символы, иконы. Руслан облачился в белый стихарь, встал у изголовья и обеими руками обхватил голову Даши. Андрей помазал ей лоб миром. Я раскрыл книгу в кожаном переплете, на обложке золотом было оттиснено: Via Vite. Начал вслух декламировать текст, сочиненный в офисе. Какие-то псалмы, состоящие в кровосмесительном родстве с библейскими.
Как я понял, нас просили "снять грех с оскверненной души". Повернуть время вспять, отменить сам факт.
Через неделю мы с Русланом приехали на старенькой "копейке" (негоже священникам сверкать иномарками) проведать Дашу. В дверях палаты нас остановила жирная очкастая медсестра. По лицу видно - всех ненавидит, а больных сугубо.
- Куда претесь? - голос ее смахивал на фабричный гудок. Да и сама она была с целую фабрику.
- Куда-куда? - я завелся. - К тебе на свидание! К больной!
- Успокойся, - Руслан взял меня за руку. С очаровательной улыбкой обратился к медсестре:
- Можно повидать Воронцову?
Медсестра зарделась.
- Да вы поздно. Она скончалась.
- Как? - я выступил вперед. - Давно?
- Два часа назад, - медсестра смятенно улыбнулась Руслану. - Через полчаса вывезут.
Из палаты вышли двое, показавшихся мне всадниками Тьмы. Спустя миг я с ужасом узнал в них мать и брата усопшей. В его взгляде было осуждение и выдержка перед черным будущим; она смотрела растерянно, с какой-то даже обидой на жизнь. Оба скользнули мимо. От них несло трупной вонью. Запах Смерти - я знал его лучше, чем запах собственного тела, он въелся в меня на всю жизнь. Вонь пригрезилась - за два часа труп не мог еще разложиться.
Мы с Русланом прошли в палату.
Я смотрел на мертвую девочку, которую вскорости съедят черви. Неделей раньше смеялась, любила, надеялась, а теперь - пир для червей. Как ломают об колено хрупкую веточку, так же легко - в один миг! - сломана человеческая судьба. Много судеб.
Руслан положил ладонь мне на плечо. Я вздрогнул.
- Пойдем, Паша.
Нас пригласили на панихиду. Я отпирался. Руслан, в свойственной ему обворожительной манере, уговорил.
Около десяти утра в воскресенье подъехали к покатому деревянному дому с кривым фасадом и окнами, замазанными глиной. Дом сам, похоже, отбросил копыта, а может, кукнулся.
Его комнаты были полны полумрака, в котором слепо бродили серые тени. Гроб стоял на столе в гостиной. Даша лежала в бархатной колыбели, тело уже окурили елеем и всяческими благовониями. Она, накрашенная, выглядела лучше нас. Может, именно потому, что была мертва. На лице усопшей устоялось (теперь навеки) выражение безмятежного спокойствия. Синяки тщательно замазаны. Я вглядывался в бледное личико. Как и в детстве, на похоронах бабушки, не мог отделаться от впечатления, что сейчас виновница торжества сядет во гробе и расхохочется. Мы с Русланом вышли на крыльцо. Курили "Русский стиль". Обсуждали почему-то, какая у кого песня в башке играет. У меня - "Disco Band". Руслан меня уделал - у него "День Рожденья" в исполнении Крокодила Гены. Мы ржали, а когда из дома выходил гость, прятали ухмылки.
Потом уселись на продавленный диван в углу. Я вспомнил мразь, которая "сотворила такое".
- Успокойся. В прокуратуре дело рассматривается особо.
- Кто ведет следствие?
- Какой-то странный тип. Кажется, Точилин.
- Точилин? - я наморщил лоб. - Вспомнил! Я видел его. Это машина убийства!
- Ну и чудненько, - Руслан, кажется, смутился.
Он поведал о двух новых зверствах. Изнасилованы и убиты две девушки, того же возраста - лет семнадцати. Первую затащили в машину, привезли на кладбище. И, предварительно надругавшись, посадили на кол.
- Бедняжка мучилась три часа, - вздохнул он, причмокнув губами. - Корчилась, орала. Она была беременна. Острие кола смазали канифолью. Оно вошло в задний проход, проткнуло матку и вышло между лопаток. На острие торчал покрытый слизью и кровью четырехмесячный эмбрион.
Вторую жертву исполосовали ножами в церкви, поведал Руслан. Во рту нашли кусочек ладана. Над головой - перевернутый крест. Иконы поруганы. На алтаре нашли "рвотные массы" и "продукты пищеварительной деятельности" (гениальный протокольный язык).
- Это сатанисты!
- Спасибо, Павел, без тебя я бы в жизни не догадался.
- Как ты можешь шутить? Они рушат все, что мы делаем! Это ужасно!
- Будь уверен, их найдут.
- Их надо линчевать! - заорал я шепотом.
Он строго взглянул.
- Откуда в тебе такая злоба? Паша, ты сам не свой. Или это и есть ты?
Из передней позвали гостей "для последнего прощания". Руслан встал. Прошептал:
- Ерунда. Мы сильнее!
"Интересно", вдруг подумал я, вставая. "Кто это - "мы?"