Но не земля, не трава, не сено, не охапки листьев приняли безвольное тело, нет, он упал в липкую ледяную грязь. Упал и тут же вскочил на ноги. В кромешной тьме ничего нельзя было разобрать, лишь мелькали жёлтые огоньки, висели в небе какие-то дурацкие нити, горел где-то вдали тусклый и опять-таки жёлтый прямоугольник.
Сергей бежал сломя голову, не разбирая дороги, не соображая, куда бежит. Его вели инстинкты – тёмные, непонятные, оберегающие тело своей властью, без помощи разума. И только когда Сергей в безумном беге ворвался в подворотню, ударился голым плечем о кирпичную стену, он понял: жёлтый прямоугольник – это окошко полуночника, огоньки – далёкие фонари, а нити – троллейбусные провода. И сам он – возле собственного дома.
Он рванул ещё сильнее. Взбежал вверх по лестнице, грудью, руками, головой ударил в дверь… та поддалась, она не была запертой. И он упал в прихожей. Упал, сотрясаясь, заходясь в рыданиях, смешанных с полубезумным смехом, всхлипами, судорожными аханьями, накатившей нервической икотой. Он был грязен, гол, мокр. На полу, прямо под ним растекалось сырое тёмное пятно. Но он был дома. Он был спасён!
Минут сорок он лежал в прихожей, приходил в себя. Потом запер дверь, побрёл в ванную, включил горячий душ. Тело отошло почти сразу, через несколько секунд после того, как его коснулись упругие струи. Сергей стоял под душем, ковырялся языком в дыре и заклинал сам себя: "Бред! Бред!! Бред!!!"
Ещё через полчаса он устал. Горячая вода размягчила тело, лишила его гибкости, способности к сопротивлению. Сергей не выключал душ. Он лишь сделал его немного попрохладнее. И уселся на дно ванной.
Пора было выходить. Но Сергей не мог себя заставить сделать самого простого движения – протянуть руку, повернуть кран. Ему было страшно. Все могло привидиться, померещиться. Все! Спьяну он вполне мог выбраться на улицу голым, может, он вышел нормально, одетым, а там добавил, раздавил ещё пузырёк, а то и два – и его понесло, понесло, потом его раздели, ограбили, бросили в снег, в грязь… И зуб выбили! Или он сам его выбил, упал – и выбил! Сергей опять засунул язык в дыру. Нет, так не выбьешь! Так просто нельзя выбить, чтоб с корнями, чтоб… Сумашествие какое-то! Хотя почему бы и нет? Всякое бывает. Вот с ним и случилось эдакое, что и не объяснить. Чему удивляться-то?! Да после этого напитка самоубийц, после наркотически-отравляющего "солнцедара" всего ждать можно было! А ведь он высосал целую бутыль… Эх! Вот эта бутыль и пугала Сергея, воспоминание о ней удерживало его в ванной, не давая выйти. Выйдешь – а она там, на столе. И сфера! И все прочее!
Сергей крутанул кран. Встал. Перешагнул через край ванны. Набросил на себя махровый вытертый халат, дотоле тряпкой болтавшийся на вешалке. Прикрыл дверь.
Бутыль стояла на столе.
А где ж ей ещё стоять, подумалось Сергею, только здесь! Смелее! Он сделал шаг вперёд, потом ещё. Приподнял посудину. Он не хотел верить в происходящее, разум не желал признавать нереального, бредового. Зато рука его словно почувствовала тяжесть посудины и потому не дрогнула даже, подняла её – бутыль была полна!
Сергей замер. Его мышцы напряглись настолько, что казалось вот-вот затрещат, захрустят кости. Оцепенение кончилось вспышкой ярости.
– Мать вашу… – заорал он истошно, – чтоб вам всем… Вон! Вон!! Сгиньте!!!
Рука с такой силой швырнула бутыль в окно, что та пушечным ядром пробила двойные стекла, оставляя в них рваный неровный след, и канула во мрак ночи.
Сергей бросился на пол и принялся колотить кулаками по паркету. Он бился в истерике, рвал на себе халат, в кровь разбил нос. Он не мог заставить себя поверить, что это правда, он не хотел верить!
– Вы напрасно это, – раздалось из-под потолка гнусавым голосом зеленого. – Бесполезная затея, милейший. Учтите простую вещь, это же и ребёнок должен понимать, вы вступили в связь с таким миром, почтённый, которому нет дела до ваших нервов. Впрочем, как знаете!
Сергей поглядел на потолок. Там никого не было. Он встал, В целёхоньких оконных стёклах отражался свет люстры да и она сама. Бутыль стояла на столе. Полная, нераспечатанная.
– Ну и хрен с вами! – пробормотал он невнятно.
Повалился на диван. И тут же заснул.
Ему ничего не снилось в эту ночь. Его просто бросило в чёрный провал сна, а потом подняло наверх. Ничего в промежутке не было. Открыв глаза, Сергей увидал, что уже светло. Мелькнула мыслишка – опять опоздал на работу. Ничего, не привыкать.
Он еле поднялся. Умылся кое-как. Выпил припасённую ещё третьего дня бутылку кефира. Есть не хотелось. Он все помнил. Но прежних страхов почему-то не было. Была лишь разбитость, боль в десне, боль в животе, боль в паху и тоска.
Ноги дрожали и голова кружилась. Но он выбрался из дому. Прошёл через несколько дворов, к дальним помойкам, тем, что располагались возле пустырей. Вытащил из сумки бутыль. И без раздумий шарахнул её об асфальт – чёрная мерзость расползлась мазутным пятном, прожгла лёгкий ледок. Осколки рассыпались. Но Сергей для надёжности разворошил их носком ботинка, самые крупные расшвырял.
– Во-о! С утрева глушут до беспамяти! – проворчало сзади старушечьим голосом. – Ироды проклятущие! Сталина на вас нету!
Сергей хотел было напомнить бабке, что именно Сталин-то и отменил сухой закон в России, что ежели и "глушат", так с его лёгкой руки… но все было бесполезно, наверняка у бабки в голове свой мир, свои порядки, своя история – и не переделать их, нет.
Он подхватил снежку в пригоршню, протёр виски. Полегчало.
Надо было идти на работу.
Стая растрёпанных, явно кем-то вспугнутых ворон пронеслась над головой с оглушительным истошным карканьем, Улетела. Но тут же вернулась, словно её и с другой стороны шуганули. Сергей взмахнул рукой – и чуть не сшиб на лету ближнюю. Поднялся дикий галдёж. Вся эта чёрная пернатая туча разом бросилась к земле. Сергей дёрнулся, поднял руки. Но его испуг был напрасным. Вороньё пало на мазутно-солнцедарную лужу, принялось долбать клювами по асфальту – да так, что сотня отбойных молотков могла бы позавидовать им. Сергей отпрянул к мусорному баку, присел на корточки. Ему было плохо. Его начало выворачивать – измученный желудок изверг все, проглоченное за последние сутки: и тормозуху, и кефир, и все наспех умятые булочки да бутерброды, точнее, то, что от них осталось. Потом пошла зелено-жёлтая жёлчь, противная, гнусная, напоминавшая о живой, самодвищущейся лужице. А вороны, пробив слой асфальта своими клювами, ринулись в образовавшуюся воронку, пропали в ней – лишь эхо доносило приглушённое злобное карканье. Из провала пошёл пар.
– Опять авария, едрит их! – проворчала любопытная старушка. – Трубу прорвало!
Сергей проморгался, утёр выступившие слезы. Да, это просто прорвало трубу. Он взглянул вверх – в сером безнадёжно-мрачном небе кружилась чёрная стая, никуда она не проваливалась, обычное голодное вороньё, перепутавшее в Москве все времена года, озверевшее, окончательно повыбившее из столицы и пригородов прочую пернатую живность, сожравшее всех голубей и воробьёв, добивающее бродячих кошек и собак, приглядывающееся к двуногим. Сергей знал, что расплодившиеся и обнаглевшие твари обожрали до костей десятка с три забулдыг, валявшихся в полном бесчувствии, забили трех или четырех старушек "божьих одуванчиков" и утащили не меньше дюжины грудничков прямо из колясок – обо всем этом писали газеты. Но управы на вороньё не было – видно, пришло его время, видно, на смену одним обитателям городов приходили другие, более приспособленные, жестокие. И это был естественный отбор, в котором выживали сильные, со слабыми не церемонились.
Старушка стояла и грозила воронью сучковатой палкой, она была готова защищать себя. В её сухоньком, измочаленном жизнью тельце было столько напора и яростных первобытных сил, столько уверенности в своём праве на жизнь, что Сергею стало стыдно. Он приподнялся, отряхнулся, снова протёр снегом виски. Нет, он ещё повоюет! Ранёхонько он себя хоронить собрался! Он всем им покажет, сучарам поганым, тварям подлым, кем бы они ни были на самом деле, хоть инопланетными исследователями, хоть хмырями подзаборными, хоть самими дьяволами с сатаною! Они ещё поспорят, поборются! Сергей резко развернулся и твёрдым уверенным шагом, преодолевая наваливающуюся слабость, пошёл к троллейбусной остановке. Старушка повернула к нему голову, молча кивнула. И перекрестила его в спину.
Ещё на подходах к остановке Сергей увидел хвост огромной километровой очереди. Полюбопытствовал. Ему ответила женщина в сером пальто и сером платке, из-под которого торчал неснятый кругляш бигудей.
– Да чего, – проговорила она с готовностью, – в гастроном с ночи соль привезли да спички, вот народишко-то и собралось. Становись, молодой человек, а то пока будешь расспрашивать да кругами ходить, все расхватают. Тут не зевай!
– Спасибо, – ответил Сергей, не глядя.
У него был запас и соли, и спичек, и прочей необходимой мелочи житейской. Но если даже и не было бы ничего в закромах, он стоять бы не стал, пропади все пропадом! Обойдётся он без соли, и без спичек! А на худой конец, уж если позарез потребуются, скажем, спички, ежели уж дойдёт до того, что хоть обливай себя бензином да жги живьём – огонёк всегда отыщется, доброжелатели забесплатно поднесут, только свистни! Впрочем, с бензином ещё хуже, тут лучше рассчитывать или на солярку, или на ту же солнцедаровскую тормозуху. Ничего, была бы шея, а петля отыщется! С такими мрачными мыслями Сергей добрёл до остановки. Полчаса прождал.
На работу пришёл к обеду. Сел писать объяснительную, а заодно и заявление на три дня за свой счёт.
Начальник подписал и то, и другое.
– Иди, гуляй! – сказал он и подмигнул, явно намекая на что-то.